Вторая Гаммы
Гоар Маркосян-Каспер


Четвертая Беты #6






«Вторая Гаммы» — шестой и последний роман цикла, в который входят «Четвертая Беты», «Ищи горы», «Забудь о прошлом», «Земное счастье» и «Все зависит от тебя». В нем читатель снова встретится с уже хорошо знакомыми ему героями Мараном, Даном, Поэтом, Патриком и прочими и вместе с ними наконец узнает, где возникло человечество и каким образом оно расселилось по космическому пространству.

Действие романа происходит на двух планетах, населенной воинственными кочевниками Безымянной, где совершают вынужденную посадку и откуда с трудом выбираются Маран с Даном, и Второй Гаммы Водолея.






Гоар Маркосян-Каспер

ВТОРАЯ ГАММЫ





Часть первая

БЕЗЫМЯННАЯ


На табло в верхней части пульта вдруг замигали красные аварийные огоньки, и послышалось тонкое противное пение сирены.

— Что за черт? — пробормотал Дан, машинально пристегиваясь.

Маран промолчал.

— Не понимаю, — неуверенно отозвался пилот. — Просит разрешения на выход в реальный космос, но… Ага! Неполадки в системе гиперпространственной ориентации.

Он повернулся к Марану, тот кивнул, и пилот потянулся к пульту.

Несколько несильных толчков, кратковременная перегрузка, секундное головокружение, и на большом экране, затянутом до того жемчужно-серой пеленой, вспыхнули незнакомые звезды. И почти сразу внизу появились цифры. Нда…

— Ну и что теперь? — спросил Дан, освобождаясь от ремней.

— Теоретически мы могли бы дойти в обычном пространстве, — сказал пилот. — Однако…

— Однако что?

— Это у нас заняло бы месяцев шесть. А аварийный паек рассчитан на десять дней. Ну если очень постараться, можно растянуть его на двадцать.

— Почему так?! — возмутился Дан.

— Да ведь это малый перевозчик. На трех-четырехчасовые полеты.

— Хорошенькое дело! А если серьезная авария?

— Ну на год все равно не напасешься. Да они и не ломаются никогда. Совершенно безотказная система. Я и не слышал, чтобы…

— Так-таки не слышал? — поинтересовался Маран.

— Нет, — сказал пилот упрямо.

— А ты подумай.

Пилот посмотрел на него, сосредоточенно сдвинул брови, потом неуверенно пробормотал:

— Да, как будто припоминаю… Действительно… Было. Один-единственный случай. Это когда… — Его брови поползли вверх, он даже заморгал, удивленно уставившись на Дана. — Но так не бывает! Это невозможно!

— Конечно, не бывает, — согласился Маран. — Ты, Дан, обладаешь способностью нарушать фукционирование астролетов ближнего радиуса. Придется впредь тебя к ним не подпускать… Ладно, шутки шутками, а что-то решать надо. — Он чуть повысил голос. — Что за поломка? Устранить нельзя?

Компьютер, к которому он обращался, ответил не сразу, прежде чем по экрану поползли буквы (в космофлоте, как и в Разведке, предпочитали письменные ответы устным, и акустические блоки обычно бездействовали), прошло не меньше двух минут, в течение которых Дан беспокойно ерзал, а пилот, нервно облизав губы, сказал вполголоса:

— Наверно, просматривает список запасных деталей.

Наконец компьютер сообщил:

«Вероятность восстановления системы составляет примерно семьдесят процентов. Но не в состоянии полета».

— Ах не в состоянии полета, — протянул Дан. — Ну-ну!

— А подходящая планета поблизости есть? — задал следующий вопрос Маран.

Дан опередил ответ компьютера… в такие минуты он ощущал, что его прежняя профессия ему не менее дорога, чем нынешняя… но нет, в Разведке ему все-таки нравилось больше…

— Вполне вероятно, — сказал он. — Видишь ту звезду чуть правее направления нашего дрейфа? Это желтая звезда класса G. По-моему, даже G-2… Согласись, Маран, если я и инспирирую аварии на астролетах ближнего радиуса, я при этом еще и ловко устраиваю их точнехонько у звезд класса G.

— Это у тебя получается неплохо, — согласился Маран. — Если к тому же тут окажется аналог Торены…

— Вот он! — победоносно прервал его Дан, указывая на экран.

Выделился квадрат с желтой звездой в центре, укрупнился, появились две точечки на разных расстояниях от звезды и пошли цифры. Характеристики орбит.

— Одна немножко далековата, а вторая чуть ближе к солнцу, чем Торена к Лите, — сказал Дан.

— Теперь я понимаю, откуда моя инстинктивная нелюбовь к теории вероятностей, — вздохнул Маран. — Что-то в ней не так. Ну да ладно. Давай, Эвальд, иди к ближней планете.

— Ближней к солнцу? — спросил пилот.

— Ближней к нам!

— Но зачем?.. — встрял было Дан, однако Маран жестом заставил его умолкнуть.

— Да что это с тобой? Или ты сразу уверовал, что вышел к новой Торене? А если там сплошной океан? Например.

Дан смутился, но, как всегда, утешил себя тем, что командует не он.

— Океан нет, но все прочее нам подходит, — заметил пилот.

— Ты уверен? — Маран снова повысил голос, обращаясь к компьютеру: — Сколько времени понадобится для устранения неполадок?

Компьютер опять задумался, потом выдал почти человеческий ответ:

«Объем работы с достаточной точностью оценить невозможно. От десяти до тридцати дней».

Дан судорожно вздохнул. Планета должна была быть чересчур уж подходящей. С едой или хотя бы водой… ведь в этой несчастной скорлупке нет даже системы регенерации воды. Безотказная штука! Черт побери! Хорошо еще регенератор воздуха из комплекта не выкинули! Он ведь тоже место занимает…

Пилот ничего не сказал, только насупился и повернулся к пульту. Он был совсем молод, двадцать пять, не больше, с высоты своих неполных тридцати восьми Дан воспринимал его, как мальчишку.

Когда астролет лег на курс, Маран наклонился к Дану и тихо сказал:

— Единственное утешение в этой дурацкой ситуации то, что мы наконец угодили в настоящее приключение.

— Настоящее?

— Непредусмотренное, непросчитанное, без какой-либо исследовательской аппаратуры, ну и без пищи и воды.

Дан задумался. Ему припомнились слова Ники, сказанные… Когда это было? Кажется, по дороге с Торены, после того, как Маран устроил Мстителям ловушку, не побоявшись самому сыграть в ней роль приманки. «В один прекрасный день вы где-нибудь угробитесь, ты и твой Маран, и что тогда будет с нами?» Он отмахнулся или отшутился и забыл, но теперь… То ли он слишком много повидал за последние пять-шесть лет, то ли просто устал от полугода непрерывной работы, но ему уже не хотелось никаких приключений, все чаще в последние дни он думал о Земле, о доме, о Нике, о море, еще более любимом и желанном после безводной Глеллы, о своих книгах и уютном кресле у камина и был весьма раздосадован, что уже на финальном этапе экспедиции они столь глупо влипли в историю с неопределенным прогнозом.

— Откровенно говоря, — ответил он так же тихо, — я обошелся бы и без этого приключения.

— Ну если совсем уж откровенно, — отозвался Маран, — то я тоже.




Дальнюю от солнца планету не стали даже толком облетать, сделали лишь пару витков над покрытой сплошным песком с редкими вкраплениями остроконечных скал поверхностью, затем на экране появились данные с внешних анализаторов — почти полное отсутствие атмосферы, лишь незначительные количества гелия и аргона, и Маран велел пилоту лететь дальше.

— Увы, — сказал он Дану, когда массивное тело планеты ушло за край экрана, — один шанс из двух не сработал. А я надеялся наконец открыть новый мир.

Его голос звучал серьезно, так что Дан даже не понял, шутит он или нет.

— В каком смысле? — удивился он. — Разве мы его только что не открыли? И почему «наконец»? Кто пооткрывал уже кучу всяких миров, не ты?

— Ну во-первых, этот не в счет. Я имел в виду обитаемый мир.

— Здрасте! А Эдура? Например.

— Эдуру, Дан, мы не открывали. Во всяком случае, в полном смысле этого слова. Не забудь, у нас были ее координаты.

— Но координат Глеллы не было.

— Нет. Но Глеллу мы вычислили.

— Не мы, а ты.

— Пусть так. Однако сидя в кресле перед компьютером. Это не открытие, а работа. Открытие — это твое падение на Торену.

Дан только хмыкнул, ему сразу вспомнилось жутковатое мгновение, когда, высвободившись из-под оболочки «пузыря», главной части катапультируемого устройства, он осмотрелся и увидел вокруг лес, и похожий на земной, и непохожий — длинные стволы с маленькими компактными кронами, покачивавшимися в бледно-сером небе чужого мира, о котором он знал пока только одно: что его воздухом можно дышать. И испытывал отнюдь не радость первооткрывателя, а растерянность и даже отчаяние. Правда, положение усугублялось тем, что… возможно, окажись рядом не Ника, а тот же Маран, ему было бы менее тревожно и более интересно… хотя тогда он был просто другим человеком, рохлей, приученным к кондиционированному воздуху обсерваторий, не мужчина, а комнатное растение, и ни о каких открытиях не мечтал… Собственно, разве это можно назвать открытием? Лететь с одной научно-исследовательской базы на другую и по милости электронного олуха… Что произошло с компьютером, так никто и не понял, если б подобное случилось с человеком, это сочли бы острым психозом, а что заставило компьютер, управлявший беспилотным астролетом ближнего радиуса, совершавшим наиэлементарнейший рейс по прямой, ни с того, ни с сего вывести корабль из гиперпространства, угодить в зону притяжения немаленькой планеты, совершить аварийную посадку и превратиться в итоге в электронный лом, успев, к счастью, сбросить катапультируемое устройство с пассажирами, сделав их тем самым первооткрывателями неизвестной цивилизации?.. Нет, открытием это назвать трудно. А что такое вообще открытие? Если не случайное падение, то… Не вычисленная находка, так полагает Маран. А что тогда? Когда плывешь в Индию, а приплываешь в Америку? Или просто мотаешься по океану (читай, космосу) и смотришь по сторонам, нет ли острова (планеты), который другие благополучно прозевали? И вдруг на горизонте возникает берег, ты с трепетом ступаешь на новую землю, не зная, чего от нее ожидать? Тогда твою славу можно считать заслуженной? К славе, впрочем, Дан относился спокойно. В отличие от Марана. Хотя, надо признать, честолюбие того имеет более чем своеобразный характер. Дан давно понял, что Маран совершенно не выносит внешних, так сказать, проявлений славы. Он прятался от журналистов, давая интервью только тогда, когда его буквально припирали к стенке, раза, наверно, два или три за все время, что числился в Разведке, оберегал от постороннего глаза свою частную жизнь тщательнее любого другого, никогда не читал того, что о нем писали… Наверно, он предпочел бы посмертную славу. Дан вспомнил, как однажды давно Маран обронил, что не доверит прощение своих грехов никакому богу, а разберется с ними сам. Примерно то же, надо понимать, со славой, ему хотелось сознавать, что он ее заслужил, но находиться от этой славы он предпочитал подальше. И все же ему как будто было мало…

— Маран, — спросил он, — неужели тебе все еще мало твоей славы?

Маран улыбнулся.

— Слава, Дан, как выразился классик, для мужчины то же, что красота для женщины, ее никогда не бывает слишком много.

— Какой классик? — спросил Дан.

— Не знаю. Какой-нибудь. Мысль слишком очевидна, чтобы кто-то ее уже не высказал… Правда, слава, в отличие от красоты, может быть и со знаком минус.

— Ты имеешь в виду Герострата?

— Герострат был младенцем по сравнению с убийцами, которых полна история. И, в конце концов, он поджег лишь один храм. А ваши любимцы римляне, которых вы считаете чуть ли образцом благородства, разграбили и разрушили целый Коринф. К примеру.

— Но какое-то благородство у римлян было. Во всяком случае, в первой половине их истории.

— Да, для внутреннего пользования.

— Не только, — возразил Дан. — Они, в сущности, никогда или почти никогда не проявляли жестокости по отношению к побежденным.

— Это не благородство, а практичность.

— По-моему, — сказал пилот, — вы сами сейчас играете в римлян. — Он старался говорить весело, но в его голосе проскальзывала легкая дрожь. — Ведете неторопливую беседу на отвлеченные темы, словно не замечая отчаянного положения, в которое мы попали.

— А что ты нам предлагаешь делать? — удивился Дан. — Рыдать?

— Нет, но…

Маран внимательно посмотрел на пилота и спросил:

— Сколько тебе лет?

— Двадцать три, — ответил тот нервно.

— Видишь ли, Эвальд, — сказал Маран спокойно, даже мягко, — наше положение никак нельзя назвать отчаянным. Начать с того, что если нам повезет, и вторая планета окажется более-менее приемлемой, то есть там обнаружится хотя бы вода, мы легко продержимся до окончания ремонта.

— Если нам удастся его провести.

— У нас есть семидесятипроцентная вероятность.

— А если воды не окажется?

— Всегда остается шанс, что понадобится не максимальный срок, а меньше: десять дней, двадцать дней. В конце концов, нас могут найти. Что вовсе не маловероятно, мы же практически не отклонились от курса. Словом, я оцениваю наши шансы, как пятьдесят на пятьдесят. Это очень много. Так что не волнуйся. Выберемся.

Пилот заметно смутился, даже покраснел, и Дан поспешил возобновить прерванный разговор.

— Насчет римского благородства я с тобой спорить не стану, но что у них замечательные афоризмы, изящные и емкие, ты, я надеюсь, отрицать не будешь.

— Не буду, — согласился Маран. — Изящные, емкие, а иногда и парадоксальные.

— Например?

— Например, уничтожив тот же Коринф, они позаимствовали у греков поговорку «Не всем дано побывать в Коринфе».

— Это не парадокс, а иезуитство, — возразил Дан.

— А как насчет «ubi bene, ibi patria»? Патриотизм ведь был главной римской добродетелью.

— Это, наверно, относилось к какому-нибудь конкретному…

Его прервал радостный возглас пилота:

— Атмосфера! Кислородная атмосфера!

— Ну вот, — сказал Маран, — полдела.

— Садимся?

— Не торопись. Зондов у тебя нет. А декодер хоть у тебя есть?

— Конечно, — сказал пилот обиженно.

— Отлично. Тогда облетим планету на высоте. Только не закладывай витки слишком густо, береги горючее. Нам ведь предстоят еще взлет и посадка.

— Есть, — сказал пилот весело.




Дан смотрел на проплывавшую по экрану поверхность планеты с величайшим изумлением. В ровной, поросшей высокой ярко-желтой травой степи каждые полсотни километров возникали маленькие зеленые озерки, мелькнули крошечная, деревьев в двадцать, рощица, узкая извилистая речка… Черт возьми! В замечании Марана насчет теории вероятностей была немалая доля истины. Как это возможно, дважды потерпеть аварию и оба раза рядом с планетой земного типа, когда их всего-то открыто около десятка. Или даже меньше? Он стал машинально перебирать: Торена, Перицена, Вторая Гаммы Водолея, которую ее обитатели называли непроизносимым словом, нечто вроде Врджлакстла, почему и все предпочитали длинный астрономический титул… так, три, еще Эдура, Палевая, Глелла… наверно, ее следовало называть Старой Глеллой, ведь была и Новая… впрочем, буквальный перевод звучал немного иначе: Еще Одна Глелла. Что было довольно далеко от истины, поскольку, в отличие от пустынь Старой, Новую покрывали океаны или, скорее, один океан, омывавший миниатюрный, меньше Австралии, материк, окруженный десятком больших и малых островов, да и из этого небогатого хозяйства была освоена от силы четверть, главным образом, прибрежная зона, освоена и покинута, во всяком случае, высадившаяся там три недели назад экспедиция никого не нашла… Хотя, кто знает, может, теперь уже обнаружились и обитатели колонии, они и сами ведь тоже не сразу наткнулись на глеллов, при малочисленности тех и привычке зарываться в землю несложно попасть впросак, за три дня, которые разведчики на Новой Глелле провели с момента высадки и до того, как отослать первый отчет, они вряд ли успели основательно обшарить все поселения… В любом случае, узнать новости можно было только, до этой самой Новой Глеллы добравшись, известий об установке гиперпространственной связи, которую якобы вот-вот должна была апробировать ВОКИ, все не появлялось… Дан вздохнул. Насколько проще было бы с этой штукой! Посылаешь сообщение, и тебя немедленно выручают, то есть не то чтобы совсем уж немедленно, но все же за несколько дней. Впрочем, на астролеты ближнего радиуса подобное устройство попадет не скоро, наверняка вначале, как и любая техническая новинка, это будет нечто весьма громоздкое… Да… О чем это он?.. Планеты земного типа. Торена, Перицена, Эдура, Палевая, две Глеллы, Вторая и так далее… Все, что ли? Нет, еще три или четыре необитаемые планеты, о колонизации которых говорилось уже несколько лет, но дальше бесконечных разглагольствований дело не шло, никто на Земле не горел желанием покинуть уют, хлеб и зрелища, чтобы начать с нуля за десятки парсеков от дома, тем немногим, кто тяготел к приключениям, вполне хватало Разведки и иных работ в космосе… Ладно, а еще? Больше нет. Все. Сколько итого набралось? Десять? Одиннадцать? И почти половину их открыл он, Дан, самолично, не один, конечно, но открыл, что бы там не говорил Маран… Хотя, если честно, главное его открытие это сам Маран, все прочие лишь следствия…

— Стоп! — сказал Маран. — Держи картинку!

Что такое? Дан даже привстал от возбуждения. На экране в задержанном компьютером кадре, застыл маленький конный отряд… не конный, разумеется, отряд всадников, ехавших на крупных животных с широкими плоскими спинами, разглядеть их в подробностях, как и наездников, сверху было трудно.

— Возьми шире, — распорядился Маран. — Уменьши план.

Дан одобрительно кивнул. Конечно, тех возможностей, что при нормальной исследовательской работе, у них не было, астролет ближнего радиуса не имел зондов, которые можно направить, куда угодно, но какой-то резерв для маневра все же оставался. С той высоты, на которой они летели, в зону обзора попадал огромный участок или, учитывая движение, полоса поверхности, а на экран выводилась лишь узкая лента по осевой. Однако в памяти компьютера обозреваемый кусок фиксировался, естественно, целиком, и можно было затребовать всю картинку, что Маран и сделал.

Степь стала уменьшаться, отряд превратился в точку, но ничего нового в кадре не появилось.

— Иди против направления их движения, — сказал Маран.

Картинка поползла наискось назад, и уже на самой границе обозреваемого пространства остановилась. В правом нижнем углу экрана появился фрагмент… Чего?

— Крупнее, — приказал Маран, и поверхность степи двинулась навстречу.

Вбитые в землю тонкие деревянные колья соединяла толстая веревка, протянутая в три ряда и обмотанная вокруг каждого из кольев несколько раз, для вящей крепости, видимо. За этим импровизированным забором… Дан с улыбкой подумал, что Ника с ее склонностью к лингвистическим шуткам немедленно окрестила бы забор редкоколом, поскольку промежутки между составлявшими его кольями были солидные, скорее всего, из-за недостатка в этой безлесной степи материала… за неровной линией забора стояли пирамидальные сооружения в примерно полтора, от силы два человеческих роста, больше всего похожие на палатки… Это и были палатки, ветер прогибал полотнища стенок и раскачивал некоторые из них, незакрепленные, очевидно, заменявшие двери. Полотнища выглядели тяжелыми, наверно, были кожаными. Вокруг палаток валялся всякий хлам: куски этой самой кожи или схожего материала, еще какое-то рванье, обглоданные кости, охапки жухлой травы, спутанные веревки. Кое-где виднелись островки пепла и углей, окруженные камнями — примитивные очаги, надо полагать, рядом с одним из них стоял и котел, большой, кривобокий, черный от копоти. И среди всего этого копошились люди, по преимуществу, дети. И бродили верховые животные. Разглядеть детали было трудно, но главное… Дан чуть не задохнулся. Он вскочил, рискуя удариться головой о потолок.

— Маран! Маран! Ты видел?! Нет, ты видел? Черт меня побери! Сто чертей! Тысяча! Нет, скажи, ты это видел?

Он тут же забыл, что устал, что ему хотелось домой, что он мечтал взять книгу и погрузиться в кресло или растянуться на диване и не вставать день, два, неделю, все забыл, его охватил знакомый азарт, он оглянулся на Марана, как тот, Маран молчал, но глаза у него подозрительно блестели.

— Что вы там такое высмотрели? — спросил пилот растерянно.

— А ты не заметил?

— Чего?

— Ты на верховых животных взглянул?

— Ну?

— У них же шесть ног! Шесть конечностей, понимаешь?

— Что из того?

— А у людей-то четыре!

Эвальд помолчал и спросил:

— Они что же, на жуках ездят?

— Почему на жуках? — удивился Дан.

— Реплика вполне уместная, — заметил Маран. — На Земле, например, водятся жуки, пауки, кальмары, многоножки…

— Насекомые или моллюски. Они слишком низко организованы, чтобы их можно было приручить, — возразил Дан.

— Насчет насекомых не знаю, но про кальмаров я читал нечто в ином роде.

— Так ты полагаешь?..

— Нет. Но и эту возможность исключить нельзя… Смотри-ка! Еще один отряд.

На экране, по которому снова пробегала осевая по движению корабля полоса, показалась и осталась позади еще одна группа всадников… Нет, не только всадников! За довольно медленно ехавшими впереди верховыми лениво брело средней величины стадо тех же или похожих животных, по обе стороны более бодро трусили они же, но обремененные наездниками, а в хвосте тащились повозки, набитые кулями, свертками, рулонами — очевидно, свернутыми палатками, еще какими-то вещами, поверх которых восседали ребятишки, много, очень много ребятишек. А еще на каждой из повозок сидело по две-три женщины. Правда, волосы их были упрятаны в объемистые тюрбаны, а бесформенная, длинная одежда скрадывала очертания тел, но лица… Нет, ошибиться было невозможно. Дан на секунду призадумался над своей уверенностью, потом понял: это люди. Люди в полном смысле слова, не гуманоиды, не разумные существа иной расы, а люди, генетически идентичные тому homo sapiens, который населяет Землю. Землю, Торену, Перицену и Эдуру. Но выходит, не только их? Или он ошибается? В конце концов, глеллы выглядят почти так же… Он повернулся к Марану, тот задумчиво смотрел на экран, но, заметив, видимо, краем глаза движение Дана, сказал:

— Номады?

— Как будто.

— Неудачно. Они, по-моему, бывают довольно воинственны.

— На Земле орды кочевников не раз сметали все на своем пути, — согласился Дан. — Правда, тут не Земля.

— Но люди. — Маран наконец оторвался от экрана и бросил взгляд на Дана. — Ты думаешь иначе?

— Нет.

— Хорошо бы держаться от них подальше.

— Можно высадиться на острове, — предложил Дан.

— Если они есть. Я не заметил ни одного. Правда, я мог проглядеть. Надо бы просмотреть всю запись, да некогда. Запросим компьютер.

— Запросим, — согласился Дан без особого, впрочем, энтузиазма. По опыту он знал, что если Маран чего-то не увидел, значит, этого не существует. Правда, полушария целиком они могли обозревать только из космоса, не всякий остров с такого расстояния углядишь, даже с помощью декодера, декодер ведь, в сущности, нечто вроде микроскопа в макромире, и его разрешающая способность отнюдь не безгранична… А при облете они видели только осевую, может, где-то в стороне…

— Эвальд, — сказал Маран, — оптимизируй скорость. Так, чтобы тратить минимум горючего. А мы попробуем быстро прийти к какому-нибудь решению.




Прийти к решению было не так-то просто. Если не отказываться от намерения добраться до места назначения, сверх долженствующего это обеспечить количества топлива можно было распоряжаться лишь небольшим резервом, позволявшим те скромные маневры, которые они в данный момент совершали, плюс посадка и взлет. В крайнем случае, еще одна посадка или взлет. Или, а не и. То есть, если место для приземления будет выбрано не самое подходящее, и волей-неволей придется перелететь на другое, получится перерасход топлива, и, даже справившись с неполадками и добравшись до Новой Глеллы, самостоятельно сесть там они уже не сумеют. Конечно, можно дать сигнал бедствия и болтаться в пространстве, пока не подберут, но поскольку возле только что обнаруженной планеты орбитальной станции, естественно, нет, там крутится лишь единственный астролет с очень небольшими техническими возможностями для манипуляций в космосе, этого лучше бы избежать. То есть не ошибиться с выбором места. Но попробуй не ошибись, если нет ни зондов, ни горючего на нормальный облет.

С общей картой разбирались недолго. Островов не было. Крупных точно, а мелких в зоне облета на все сто, а вне ее — поди поищи. Не было даже второго материка. Единственный, длинный и узкий, не шире западной Европы, протянулся по северному полушарию почти параллельной экватору дугой, охватывавшей три четверти, если не больше, окружности планеты, еще немного, и он ухватил бы себя за хвост — закругленный, приподнятый к северу полуостров. А кроме хвоста, у него не было ничего — ни головы, ни лап, ни даже шерсти. Иными словами, береговая линия была практически идеально ровной, без единого мыса, без каких-либо заметных выступов и впадин. А поверхность представляла собой чуть ли не сплошную степь, континент был почти лишен лесов, крупных массивов уж во всяком случае, и даже сколько-нибудь серьезных гор, не попалось ни одной заснеженной вершины, разве что небольшие холмы время от времени возникали посреди бесконечной равнины. Бесконечной желтой равнины, омываемой зеленым океаном. И, конечно, никаких городов, лишь дважды были зафиксированы образования настолько крупные, чтобы попасть на карту при наблюдении с орбиты. При максимальном увеличении, какое можно было получить с помощью декодера, удалось не столько разглядеть, сколько угадать в них скопления палаток примерно такой же величины, как то, над которым они недавно пролетели. Лагери кочевников. Или орда, так это, кажется, называлось на Земле. Дан напряг память, пытаясь вспомнить все, что ему приходилось читать или видеть в кино относительно номадического образа жизни, но результат оказался мизерным. Кочевники были скотоводами, перегонявшими с места на место свои стада, так? А кроме того жестокими завоевателями, от гуннов до турков-сельджуков. Что еще? Нуль. От Марана вряд ли стоило ожидать большего, ведь на Торене никогда не было ни того, что на Земле называли Великой степью, ни кочевых племен, во всяком случае, торенская история о них умалчивала, а в эту область земной он вряд ли особенно углублялся… впрочем, во что Маран углублялся, во что нет, угадать было сложно, готовясь к экспедициям, он старался предусмотреть все и иногда докапывался до таких штук, о которых Дан при всем своем пристрастии к истории слыхом не слыхивал… Собственно, по большому счету все это особого значения не имело, ведь обычаи здешних кочевников могли отличаться от традиций их земных собратьев не меньше, чем нравы эдурских дворян от образа жизни европейских феодалов…

— Времени осталось около получаса, — негромко сказал Эвальд, сверяясь с приборами. — Надо садиться. Не то придется затронуть основной запас.

Дан посмотрел на Марана.

— В сущности, — сказал тот, — при посадке нам нужно соблюсти два условия. Первое: поближе к воде, питьевой, я имею в виду, второе: подальше от кочевников.

— С первым проблем, как я понимаю, не будет, — заметил Дан. — Но как быть со вторым?

— Я думаю, лучше найти озерко в холмах. И холмы повыше. Это, видимо, максимум возможного.

— Наверно, — согласился Дан.

— Тогда к делу.

Затребовав карту района, над которым летел астролет, они довольно быстро отыскали участок с относительно высокими холмами, среди которых притаилось маленькое, вытянутое в длину, напоминавшее инфузорию-туфельку озеро, и через семь минут — Дан сверился с часами, корабль уже взял курс на выбранное для посадки место. Еще десять, и он оказался в районе холмов. Впереди прямо по курсу, совсем недалеко, только перелететь через цепочку странно схожих округлых, поросших травой вершин, уже появилось зеленоватое пятно, когда справа, на самом краю экрана мелькнуло нечто… Дан смотрел на озеро и пропустил, почти пропустил, но Маран, как всегда, оказался начеку.

— Сбрось скорость! — сказал он более резко, чем обычно, и даже привстал. — Быстро! Развернись и возьми правее!

Это были развалины. Очень старые, в сущности, просто груды битого камня, и о том, что тут некогда было поселение, свидетельствовали только прямоугольные очертания этих груд.

— Сядем здесь? — спросил пилот.

— Нет, — ответил Маран. — Где решили.

— Хорошо бы посмотреть, — заметил Дан.

— Посмотрим.

— Но у нас нет ни флайера, ни вездехода.

— У нас есть ноги. Тут всего километров десять, от силы пятнадцать.

— Сущая ерунда, — проворчал Дан.

— На Перицене нам случалось проходить по двадцать пять-тридцать в день. Или ты забыл?

— Это было давно, — вздохнул Дан.

— Разленился ты, я погляжу. Скоро толстеть начнешь.

— Ну уж и толстеть, — обиделся Дан, но невольно оглядел себя, никаких признаков живота не обнаружил и успокоился. Правда, он чуточку потяжелел в целом, но, в конце концов, не мальчик ведь… Нда. Он покосился на Марана… Вот черт, наверняка ни грамма не прибавил за эти шесть лет… или уже шесть с половиной? Надо как-нибудь сесть и подсчитать, в земных годах или торенских… Дан вспомнил, как открыл глаза — там, на Торене, в Малом дворце на площади Расти, в заброшенной опочивальне давно сгинувшего члена императорской семьи, открыл и увидел силуэт у окна… Нет, Маран не изменился. Внешне, конечно. И как это ему удается? Впрочем, он отлично знал, как. Он перевел взгляд на руки Марана, уже догадываясь, что увидит. Так и есть, тот машинально сокращал и расслаблял мышцы предплечья. Не человек, а какой-то перпетуум мобиле…

Астролет миновал вершины холмов и оказался над озером. Последний круг. Все трое напряженно смотрели на экран. Нет, как будто никого. Эвальд повернулся к Марану, тот кивнул, астролет пошел вниз и мягко сел на ровную площадку метрах в тридцати от кромки воды.




Через четверть часа после посадки Дан понял, почему компьютер столь расплывчато оценил время, необходимое на ремонт. Поломка была локализована в главном блоке системы гиперпространственной ориентации. Конечно, пострадал не весь блок, состоявший из нескольких тысяч деталей, но вышедшие из строя контуры располагались в самой его сердцевине, и, чтобы до них добраться, нужно было размонтировать блок почти наполовину. Размонтировать, заменить поврежденные элементы, потом снова собрать, и делать это следовало человеческими руками, и все бы ничего, но детали, из которых блок состоял, оказались миниатюрными, настолько, что их и ухватить пальцами было трудно, не то что манипулировать: совмещать, соединять, вставлять контакты в разъемы и тому подобное. Проще говоря, надо было работать пинцетами, под лупой, для чего не помешало бы обладать соответствующими навыками… Словом, компьютеры точны в своих оценках, если только им не приходится учитывать индивидуальные способности собственных создателей…

Бросив на немедленно выложенные Эвальдом на стол коробочки с деталями один лишь взгляд, Дан приуныл.

— Боюсь, что в этом деле я вам не помощник, — сказал он меланхолично.

— То есть? — осведомился Маран.

— Я не сумею управиться с этими фитюльками. Тут нужны навыки. Или хотя бы женские руки. У меня нет ни того, ни другого.

— А у кого они есть?

— Навыки, наверно, есть у Эвальда. Я думаю, на космокурсах кое-чему учат. Не правда ли?

— Кое-чему да, — кивнул Эвальд.

— Понятно, — сказал Маран. — А женские руки у кого? У меня?

— У тебя не женские, у тебя… У тебя руки хирурга, — сообщил Дан проникновенно. — Помнишь, как ты обрабатывал мою рану?

— Это была не обработка, а всего лишь первая помощь, — возразил Маран.

— Неважно. Я даже прикосновений не почувствовал. А думал, будет больно. Очень здорово это у тебя получилось.

— Ладно, не льсти. Увильнуть от работы тебе все равно не удастся.

— Я разве увиливаю? Я… Давай, я буду охотиться. Есть-то надо. Аварийного пайка мало, да и лучше его пока не трогать. Разумнее перейти на самообеспечение. А ты ведь не любишь убивать живые существа.

— А ты любишь?

— Нет. Но ради нашей дружбы…

— Понятно. Значит, на убийство ты из дружбы ко мне готов. На труд — нет. Ладно, бог с тобой. Охоться. Только проверь сначала воду в озере.

— С радостью, — сказал Дан бодро. — Если тут есть анализатор.

— Должен быть. В аварийном пакете. Иначе грош этому пакету цена.

Ты слишком высокого мнения о тех ребятах, которые комплектовали пакет, хотел было сказать Дан, памятуя о первом своем аварийном опыте… впрочем, в том астролете пакетов не оказалось вовсе… хотел было, но не сказал, а отодвинул заслонку на спинке одного из кресел, заглянул в специальное углубление, где следовало находиться индивидуальному пакету, убедился, что он, по крайней мере, существует, вытащил немаленький прямоугольный ящичек, вскрыл водо-, химио-, жаро-, и еще бог весть чем непроницаемую оболочку и обнаружил, помимо сухого пайка и фляжки с водой, не только универсальный анализатор воздуха, воды и пищи, но и аптечку, станнер, нож, зажигалку, фонарик, кубики сухого горючего и иные полезные мелочи. Он удивился, но потом понял: малые астролеты обычно арендовались на долгое время, практически на полный срок их службы, то есть фактически как бы принадлежали тому, кто их арендовал, и если в первый раз он угодил в аварию на астролете научно-исследовательской базы, то теперь это был астролет Разведки. Разница наглядная, ничего не скажешь! Проверять наличие в шкафу десятидневного пайка и канистр с водой, видимо, не стоило. Он вынул анализатор и прошел к открытому Мараном сразу после посадки люку.

— Возьми станнер, — сказал Маран, сидевший к нему спиной и, казалось, сосредоточенно рассматривавший вместе с Эвальдом схему блока. — И ради бога, будь внимателен, не прогляди какого-нибудь кочевника.




Спрыгнув на землю, Дан первым делом наклонился и потрогал траву, она оказалась свежей, сочной, очевидно, желтый цвет был ей присущ изначально, вне связи со временем года, собственно, на осень ничто не намекало, ясное небо и теплый воздух напоминали о не подверженной изменениям погоде Палевой. Правда, по астрономическим характеристикам эта планета отличалась, здешнему климату должны были быть свойственны немалые сезонные колебания с довольно холодной зимой даже на этих широтах, просто они угодили… Дан прикрыл глаза, припоминая цифры на экране… в конец лета или самое начало осени…

Озеро лежало в углублении меж двумя цепочками холмов, той, через которую они перелетели, чуть пониже, и другой, повыше и с верхушками более угловатыми. Оно было изумрудно-зеленое, цвета свежей, не вылинявшей еще на летнем солнце травы — земной, конечно, и совершенно неподвижное, отражало маленькие пушистые облака и… небо, наверно? Дан запрокинул голову. Небо тоже было зеленое… естественно!.. но не столь интенсивно окрашенное, своей прозрачностью оно скорее напоминало изумруд как таковой… он сразу вспомнил камень в кольце, которое подарил Нике ко дню рождения пару лет назад, и на минуту затосковал… Песка на берегу не оказалось, желтая трава подступала к самой воде, он выбрал наименее заросшее место, перед тем, как наклониться, в очередной раз оглядел округу, нет ли кого, и зачерпнул малюсеньким ковшиком анализатора немного абсолютно прозрачной жидкости.

Вода была химически чистой, правда, биологически не совсем, но дезинфицирующих таблеток только в одном аварийном пакете хватило б на полгода, и Дан облегченно вздохнул. Теперь можно было не сомневаться, что до конца ремонта они дотянут, даже если им не попадется ни одного плода или какого-нибудь зайчика, которого можно подстрелить, еда, в конце концов, не вода, на десятидневном пайке можно продержаться и месяц, и сорок дней, если придется.

Он не стал возвращаться к астролету, чтобы сообщить о результатах анализа воды, а решил сразу же обойти всю долину, благо она была невелика… собственно, обходить было незачем, все просматривалось и от озерка, нигде не виднелось ни кустика, одна лишь трава, правда, довольно высокая, в ней могли прятаться какие-нибудь маленькие зверьки, суслики, хомяки или как там их… Дан в степи никогда не был, знал по книгам, что в ней водятся и птицы, и животные, но познания его конкретностью не отличались. Впрочем, что толку от знания обитателей земной степи на этой безымянной пока планете… Он спрятал анализатор, переложил станнер в нижний карман куртки, поближе к правой руке, и стал медленно подниматься по сначала пологому, потом все более крутому склону ближайшего холма. Приблизившись к вершине, он поостерегся взбираться на самый верх, а присел на корточки и, вытянув шею, осторожно оглядел поверх высокой сочной травы открывшийся перед ним пейзаж. До подножья было довольно далеко, метров триста или все четыреста, справа и слева возвышались примерно такие же холмы, как тот, на который он влез, впереди виднелась еще одна гряда, заметно ниже, но все-таки ограничивавшая обзор, а дальше простиралась равнина. Дан вертел головой долго, но не высмотрел ни одного живого существа, двуногого, шестиногого, крылатого, никакого. Убедившись в этом, он выпрямился в полный рост и пошел обратно к озерку. Обогнул его и стал взбираться дальше в гору.

Он бродил по окрестностям уже третий час, когда буквально у него из-под ног выбежало, если более чем ленивую трусцу можно назвать бегом, нечто округлое, неповоротливое, покрытое темной гладкой блестящей кожей. Не будь неведомое создание столь малоподвижным, он вряд ли успел бы вынуть станнер, прежде чем оно исчезло в траве. Но оно передвигалось так медленно, что у него хватило времени выдернуть оружие из кармана и выстрелить, подумав мельком, что если здешняя живность действительно что-то вроде жуков, то луч не подействует, однако станнер сработал, «жук» неуклюже опрокинулся на бок и застыл. Дан подошел поближе. Животное походило на огромную, длиной в добрых три четверти метра дыню, никаких переходов, ничего похожего на шею, морду, только три пары коротеньких ножек, заканчивавшихся круглыми копытцами. Впрочем, наклонившись, он все же разглядел небольшую пасть на переднем (надо полагать!) конце тела. Зубов не было, вместо того два сплошных роговых выступа, не очень острых. Наверно, травоядное, решил он. Нос или хотя бы ноздри отсутствовали, зато, присмотревшись, Дан различил три закрытых глаза, один посередине и два по бокам. Не очень утешительно, чем больше здешняя фауна отличается от земной, тем меньше шансов, что тут можно найти пищу. Хотя питаются же чем-то туземцы, которые наверняка относятся к роду человеческому, в этом Дан был почти убежден. Он стал примериваться, как взяться за обездвиженное травоядное, потом подумал, что незачем таскаться с ним до астролета, во всяком случае, без проверки, да и убивать его ни к чему, если оно окажется несъедобным. Он вытащил анализатор, переключил и вонзил острый щуп, предназначенный для забора твердых проб в мясистое тело животного. Прибор несколько минут мигал цветными огоньками, потом выдал странную строку: «Годится в пищу условно». Дан озадаченно смотрел на табло, пытаясь понять, что анализатор подразумевает под этим «условно», но тут появилась новая надпись, больше похожая на рецепт из кулинарной книги. «Довести до кипения в большом количестве воды, варить от шестидесяти до семидесяти минут, отвар слить». Оригинально. Дан подцепил животное — оно весило килограмм восемь, никак не меньше — за две задние ножки и поволок по траве. По дороге он ломал голову над тем, где взять сосуд для варки, чего-чего, а котлов или кастрюль в аварийном пайке он найти не надеялся и до сих пор считал, что добычу будет жарить на костре, как положено первобытному охотнику. Так ничего и не придумав, он положил зверя на траву у трапа, забрался внутрь и стал осматривать астролет в надежде отыскать что-нибудь подходящее. Занятие почти безнадежное, маленький кораблик, который в шутку называли межзвездным такси, состоял, если не считать крохотной туалетной кабины, лишь из двух тесных отсеков, в первом из которых кроме приборов помещалось только три кресла — пилотское и два пассажирских, а второй был чем-то вроде каюты с двумя диванчиками, при необходимости превращавшимися в койки для короткого отдыха, небольшим круглым столиком да шкафчиком с едой и напитками на дорогу. Все. Плюс стоявшие в шкафу (он распахнул дверцу, естественно, они были там!) три десятилитровые канистры с водой и объемистый контейнер с аварийным пайком. Контейнер… Хм… Он постучал по гулкой стенке. Увы, не сталь, пластик. Но термостойкий, надо полагать. Ну что ж, попытка не пытка. Он опустошил контейнер и понес к выходу.




Возня, связанная с добровольно взваленными на себя обязанностями интенданта, заняла у Дана весь остаток дня. К счастью, самую кровавую часть этих обязанностей нежданно-негаданно взял на себя Эвальд, который вдруг (устал копаться в неисправном блоке?) объявил, что ему много раз доводилось охотиться с отцом на лосей, а потом разделывать убитых животных, и предложил свои услуги. Дан, разумеется, принял помощь с радостью и в результате получил в свое распоряжение чисто вымытые куски малопривлекательного синеватого мяса. Однако варка — а сварить он решил все сразу — заняла добрых два часа, не считая процедуру разведения костра, не самого костра, поскольку разжечь сухое горючее ничего не стоило, а создания очага, камни для которого пришлось искать довольно долго. Потом он таскал и обеззараживал воду, позднее многократно проверял анализатором сваренные, почти белые волокнистые куски и тому подобное, словом, «обед» удалось подать уже в сумерках. Ели без особого аппетита, мясо оказалось невкусным, но зато его было много, больше, чем ожидал Дан, следовало лишь обработать образовавшийся запас добытым все из того же аварийного пакета консервантом, чтобы избавиться от новых поисков пищи чуть ли не на неделю. А может, и насовсем. Ибо, допив свой кофе, Маран объявил, что по его прикидкам на ремонт блока понадобится не больше десяти-двенадцати дней. И предложил посвятить вечер просмотру материала, заснятого во время облета планеты.

Обнаружив, что в районе съемок оказалось и крупное скопление палаток, Маран решил начать с него.

В своей периферической зоне поселок или, скорее, лагерь кочевников ничем не отличался от того, над краем которого они пролетали утром, но ближе к центру картина изменилась. Довольно большой кусок становища был отделен от остальной его части такой же оградой, как все оно целиком от степи, протянутые между редкими кольями в несколько рядов веревки обозначали границу, которую никто не охранял, но и никто не нарушал, даже бегавшие меж убогих временных жилищ во множестве ребятишки не делали никаких попыток пролезть в огороженную зону. Палатки на центральном участке стояли более свободно, на солидных расстояниях друг от друга и были заметно больших размеров, а в самой середине высилось сооружение, напоминавшее цирк шапито, к которому прилегал обширный пустырь, почти площадь. Всяческого мусора, правда, там было не меньше, чем в любом другом месте, да и народу немало. Как, впрочем, везде. Час, видимо, был обеденный или предобеденный, в очагах горел огонь, в котлах пенилось и дымилось темное варево. А вокруг кипела жизнь: женщины возились у очагов, носили из палаток и в палатки какие-то сосуды, доили «кобылиц», два голых по пояс парня разделывали тушу большого, величиной с корову, животного, за одной из палаток устроили беспорядочную потасовку дети, на пустом пространстве за пределами центра собралось много мужчин, часть верхом, большинство уже спешилось или, наоборот, еще не оседлало своих скакунов, скорее, первое, но наверняка не скажешь, может, у них приняты верховые прогулки перед обедом, аппетит нагуливают… Дан улыбнулся, но тут же посерьезнел. Мелькнул частокол, территория лагеря осталась позади, и почти сразу густую несмятую траву сменило поле боя, или нет, называть происходящее, а вернее, происходившее днем боем вряд ли стоило, слишком высокопарно, просто схватка между несколькими десятками всадников… И однако схватка кровавая, везде валялись трупы, если только не показалось…

— Стоп, — сказал Маран хмуро.

Нет, не показалось. Батальную сцену, застывшую на экране, теперь можно было разглядеть во всех деталях. И даже пересчитать трупы. Раз, два… Всего в кадр попало четыре, они лежали на вытоптанной траве, больше похожие на кучи одежды, кожа коротких балахонов, которые носили всадники, была на вид чрезвычайно жесткой, топорщилась, полы торчали, длинные плащи еще более скрадывали очертания тел, к тому же большие щиты, очевидно, прикреплявшиеся каким-то образом к руке, частично прикрывали своих хозяев даже после смерти. Один рухнул вместе с верховым животным, крупная туша того лежала на боку, наконец-то можно было рассмотреть ее, как следует, но Дан не задержался на ней взглядом, отметил только сходство с той тварью, мясо которой они недавно ели — такое же яйцеобразное тело, полное отсутствие шеи и хвоста, три пары мощных коротких ног с круглыми копытами — это все мельком, он торопился рассмотреть двух схватившихся всадников, замахнувшихся друг на друга не совсем обычным оружием, топорами на длинных рукоятках. Всадники сидят в седлах прямо, силы бойцов, должно быть, равны… Не то с соседней парой, один атакует, другой держит оружие у самой груди, сам клонится назад, на всадника неподалеку, отражающего щитом удар противника, вообще вероломно нападают со спины сразу двое, еще кто-то, пронзенный копьем, валится с седла…

Маран приказал компьютеру идти дальше, но помедленнее, картинка поползла, и еще несколько минут они эпизод за эпизодом сосредоточенно обозревали маленькое сражение. Пускали в ход воины, в основном, копья, реже топоры, понятно, всаднику, да еще восседающему на скакуне со столь широкой спиной проще дотянуться до противника копьем… Пеших не было, а некоторые, кажется, удирали… Потом все кончилось, пошла степь.

— Как ты думаешь, это война или просто драка? — спросил Дан. — Для войны их как будто маловато, десятка три-четыре…

— Тридцать семь вместе с убитыми и ранеными, — сказал Маран.

— Тем более.

— Война это не обязательно массовые побоища. В ее рамках возможны отдельные небольшие стычки.

— Да, естественно. Но они все одеты одинаково. Греки и персы, например, одевались по-разному. Или римляне и, допустим, галлы. Да и у египтян были весьма своеобразные одеяния.

— Это все оседлые народы.

— Ну и что?

— Теоретически кочевники должны меньше отличаться друг от друга. Они же постоянно перемещаются, перемешиваются, перенимают обычаи. Правда, они могут кочевать в пределах определенных областей, разграничить пастбища, но все равно, такие границы во многом условны. Впрочем, условным может быть само деление на народы. Но мы рано стали рассуждать. Давай лучше посмотрим весь материал.

— Давай, — согласился Дан. — Авось найдутся и те самые оседлые. В конце концов, есть же развалины.

Оседлых не оказалось, во всяком случае, в заснятом материале. Конечно, полностью отвергать на этом основании возможность их присутствия на планете было некорректно, тем более, что облететь удалось не более пяти процентов материка, но удивительное однообразие как его поверхности, так и разбросанных по ней группками временных жилищ и перемещавшихся между ними в разных направлениях верховых отрядов настораживало. И утомляло. Начали просмотр на малой скорости, то и дело останавливаясь и возвращаясь назад, но вскоре Маран отказался от задержек, а потом и вовсе увеличил темп, так что последние кадры буквально промчались по экрану.

— Ну ладно, — сказал он, когда компьютер сообщил, что материал исчерпан. — В подробности начнем углубляться с завтрашнего дня. А пока хорошо бы немного поспать.




На следующее утро наскоро сполоснувшись обеззараженной водой… Дан хотел было поплавать, день оказался пасмурным, и под серо-зеленым темным небом вода в озере приобрела заманчивый цвет морской волны, но, когда анализатор выдал очередное туманное определение «Вода для купанья пригодна условно», от этой идеи отказался, удовольствовавшись тем, что вылил на себя, предварительно бросив в него единственную дезинфицирующую таблетку, десятилитровый контейнер… сполоснувшись и позавтракав бутербродами с холодным мясом, Маран с Эвальдом уселись возле одной из выдвижных плоскостей, позволявших проводить в кабине небольшие работы, и принялись за свой блок, а Дан таким образом оказался как бы не у дел. Развалившись в кресле, он судорожно зевал, даже не пытаясь прикрыть рот, поскольку прочие сидели к нему спиной, и думал, чем бы заняться. Может, и вовсе пойти поспать? Ночью, когда он предложил по очереди дежурить, Маран его инициативу отверг, решил просто закрыть люк, в бодрствовании он смысла не видел, куда важнее, по его мнению, было проснуться со свежей головой. Со свежей головой! После такого сна… На узеньких диванчиках трудно было даже повернуться, не говоря о том, что на двух койках втроем не поместишься, кому-то следовало устроиться на полу, на сложенных одеялах, хорошо еще нашлись одеяла. Эвальд самоотверженно вызвался занять эту неуютную позицию, но Маран принять его жертву отказался, поспорив, положили спать на полу по очереди. Правда, первым в очереди оказался-таки пилот, однако Дан все равно не выспался.

Решив, в конце концов, что ложиться не стоит, а лучше прогуляться, он встал, накинул куртку и уже пробирался к люку, когда Маран, оглянувшись на него, негромко сказал:

— Ты куда? Садись к экрану и начни потихоньку просматривать все еще раз. Заметишь какую-нибудь выразительную подробность, останови и покажи мне.

— А ты не боишься, что я упущу какую-нибудь важную деталь? — осведомился Дан, но тот коротко качнул головой:

— Не упустишь. И подумай заодно, что мы можем сделать. В отношении сбора данных, я имею в виду. Чтобы не возвращаться совсем уж с пустыми руками. Коль уж мы сюда угодили…

Польщенный столь полным доверием и в то же время слегка встревоженный Дан уселся перед экраном, предварительно сделав себе крепчайший кофе, к счастью, тот, кто комплектовал аварийный паек, на его любимый напиток не поскупился, кубиков прессованного мокко обнаружилась целая груда, и он щедро кинул в кружку сразу четыре.

Начать он решил с того большого поселения — если лагерь кочевников можно называть поселением, на которое они обратили внимание вчера, но когда на экране появилось окруженное забором скопление палаток, остановил просмотр и попытался прикинуть, чему именно следовало уделить особое внимание. Сами обитатели орды, так? Верховые животные, жилища…

— Вглядись в оружие, — подсказал Маран. — Не столько в вид, сколько в материал.

— Думаешь, они еще могут быть в каменном веке? — удивился Дан. — Но даже гунны…

— Не знаю, ковали ли гунны себе мечи, но что до обработки металлов они сами дойти способны не были, абсолютно уверен. Впрочем, я имел в виду не каменный век, вряд ли меч можно вытесать из кремня, обсидиана, что там еще… Нет, бронза, энеолит на худой конец…

— Какой меч? — удивился Дан. — Я ничего похожего не видел.

— У нескольких вчерашних драчунов были мечи или что-то вроде в ножнах. Конечно, я мог ошибиться… Допустим, это не ножны, а колчаны… Словом, сядь и разберись.

Дан задумался. Черт побери! Конечно, железный век начался за тысячи полторы лет до появления гуннов, первооткрывателями в этом деле числились как будто аж хетты или, по другой версии, их соседи, халибы, что ли… Но, кажется, американские индейцы не знали железа чуть ли не до Колумба. Так? Или он что-то путает? Непонятно вообще, как человек додумался до такой штуки, как плавка руды, совершенно непредставимо, вообразить, как изобрели, например, колесо, еще можно, заметили, наверно, что перекатывать упавшее дерево куда проще, чем волочить, ну или нечто в этом роде, но доменная печь… Правда, медь встречается в самородках, а изобрести ковку, наверно, проще, чем плавку. Хотя и это… Нет, по чести говоря, было бы совсем неудивительно, если б кто-то так и остался в каменном веке… Ладно, к делу! Он всмотрелся в картинку и действительно обнаружил у некоторых из попавших в кадр мужчин висевшие на поясе предметы, похожие по форме на мечи, принялся манипулировать изображением, пытаясь максимально их увеличить, но, к его вящему разочарованию, кочевники берегли свое оружие. Или свои бока? В любом случае, они держали мечи в ножнах, длинных кожаных чехлах, подвешенных к поясу с помощью круглой петли, кожей были обмотаны и рукоятки, торчавшие из этих чехлов. Подумав, Дан переключился на котлы, в которых готовили пищу, закопченные, почти совсем черные снаружи, внутри они были все же относительно чистые, и повертев кадр перед глазами, он удостоверился, что сосуды глиняные. Так-так… Еще раз оглядев мужчин, он обнаружил два или три лука, висевших за спиной у воинов или охотников, кто знает, а затем нашел и колчаны со стрелами, однако наконечников видно не было. Он вспомнил про копья. В кадре не оказалось ни одного, и он хотел уже прокрутить запись дальше, до стычки в поле, но тут на глаза ему попалась женщина, разделывавшая кусок туши какого-то большого животного на плоском камне неподалеку от очага. Он прямо-таки ринулся на нож, которым она довольно ловко орудовала, вывел его на экран крупным планом и понял, что тот, несомненно, железный. На всякий случай, он остановил запись и воззвал к Марану:

— Глянь-ка! По-моему, это не бронза. И совсем уж не медь.

Маран повернулся к экрану и некоторое время смотрел на нож, потом кивнул в знак согласия.

— Продолжай, — сказал он, снова утыкаясь в разложенные кругом детали.

Поразмыслив, Дан принялся изучать одежду туземцев. Он не сомневался, что большей частью она окажется кожаной, ведь главным достоянием кочевых племен должны быть стада, одновременно транспорт, пища и материал для одежды и обуви. Однако из кожи были сшиты, в основном, балахоны и короткие, до колен, штаны мужчин, а на женские наряды определенно пошла какая-то ткань, грубая, похожая на мешковину, но разных, иногда довольно ярких цветов, ограничивавшихся, правда, оттенками красного и синего, изредка желтого. Наверно, выбор красителей у них невелик, подумал Дан, скорее всего, это какие-то виды растений. Что еще? Приглядевшись, он понял, что голени наездников тоже обмотаны тканью, заправленной внизу в нечто типа примитивных мокасин, а саму матерчатую оболочку придерживают веревки, накрученные в несколько рядов и завязанные у лодыжек. Так… Он снова задумался. Можно ли сделать вывод, что ремесленники, бесспорно, имеющие место быть, относятся к какому-то оседлому народу, у которого кочевники покупают или, допустим, выменивают на мясо и шкуры всякие изделия? Или они сами изобрели ткацкий станок и доменную печь? Обращаться к земному опыту бессмысленно, никто не имеет никакого понятия о тех доисторических временах, когда земледелия и, следовательно, стимула оставаться на одном месте, еще не существовало. Или имеет? Неважно, сам он, по крайней мере, ничего о той эпохе не знает, потому бесполезно ломать голову, пытаясь заниматься экстраполяциями, надо просто искать. Он прокрутил запись до того места, где была запечатлена центральная часть становища, и принялся ее изучать.




Три последующих дня прошли в том же ритме, Маран и Эвальд корпели над блоком с утра до вечера, отрываясь от работы только, чтобы, обычно по очереди, немного размяться, походив по травке в окрестностях астролета. Дан же гонял запись взад-вперед, пытаясь выжать из нее все, что возможно, особенно его интересовал «цирк шапито», резиденция правителя, надо полагать, местного Аттилы или Чингиз-хана, однако в окрестностях большого шатра да и во всей отгороженной зоне никого, хоть чем-то отличавшегося от остальных обитателей орды, видно не было, а проникнуть внутрь или дождаться, пока конфигурация изменится… Увы! Без зондов, простого и эффективного инструмента, позволявшего проводить наблюдения в динамике и почти везде, во всяком случае, на любом открытом месте, он чувствовал себя, как без рук. Или как привыкший к столовым приборам человек, перед которым поставили тарелку супа и предложили съесть его без ложки. Но делать было нечего, и он придирчиво рассматривал кадр за кадром, надиктовывая параллельно впечатления от увиденного. Добытые сведения… или саму их добычу?.. следовало как-то упорядочить, поразмыслив, он вспомнил первую свою встречу с шефом, прилетевшим на базу, дабы вникнуть в подробности их с Никой торенских похождений и ошарашившего его неожиданным вопросом о том, что едят бакны, и начал свои заметки с рациона кочевников. Ели те кроме мяса, кстати, все, как один, вареного, очевидно, по опыту зная то, что Дану сообщил анализатор, какие-то крупные клубни дикорастущего, надо думать, растения или растений, а еще доили своих «лошадей», правда, молока в естественном виде как будто не пили, а створаживали его или давали прокиснуть. Далее. Одежда их, которую он исследовал уже при первом просмотре, была из кожи либо ткани, однако ткацкого станка Дан, несмотря на все старания, не обнаружил, впрочем, вряд ли таковые держали бы вне помещений. Украшения сводились к минимуму — примитивные бусы из сушеных ягод, корявые рисунки на щитах, нередко попадались и похожие на жестяные бляхи с выбитым на них орнаментом, которые мужчины цепляли на свои кожаные рубахи наподобие нагрудных знаков. Вот и все местное «искусство». Да, еще горшки, раскрашенные желтой или синей краской глиняные горшки с грубо намалеванными на них фигурками. Почти все мужчины носили оружие — луки со стрелами, копья, боевые топоры и мечи, последних было мало, у каждого десятого, скажем, то ли они появились недавно, то ли не хватало железа. Наконечники у стрел и копий, равно как и мечи, были железные, правда, моментами Дан в этом все же сомневался, как-никак он судил лишь по внешнему виду, специалист, конечно, разобрался бы лучше, он себя таковым не считал… вот так всегда! Что они из металла, он был убежден, но какого? По идее, это могла быть все-таки бронза. Правда, во времена гуннов… Но земные гунны сосуществовали с римлянами… Да, неблагодарная штука экстраполяция! Дан вспомнил лахинов, античных, можно сказать, воинов, несокрушимую сталь которых на Земле не могли воспроизвести по сей день… Что еще? Занятия. Главным занятием здешних кочевников, не считая, разумеется, скотоводства и, скорее всего, охоты, была война. Досконально изучив запись, Дан насчитал несколько десятков мелких стычек с применением всего возможного оружия и неизбежными изуродованными трупами, большого сражения, правда, не оказалось, но это ни о чем не говорило, скорее всего, местная война из подобных мелких стычек и состояла, перманентная война, без начала и без конца, с переменным успехом, и непонятно даже, кого с кем, все воины, на взгляд Дана, во всяком случае, были одинаковы или, по крайней мере, весьма схожи. Кажется, они отличались по рисункам на щитах, те были довольно разнообразны, но на данный момент классификации не поддавались. Из-за чего воевали? Из-за пастбищ? В степи, занимавшей целый континент, по площади почти равный Евразии и Северной Америке, вместе взятым, и отнюдь не перенаселенной? Впрочем, как раз об этой стороне дела судить было трудно, к оценке ее он, несомненно, подходил со своей меркой, с позиций горожанина, прожившего всю жизнь в мире оседлости и никогда не видевшего, пусть и на других планетах, кочевых племен. Нормальному человеку достаточно сотни квадратных метров, земледельцу, конечно, нужно больше, но ровно столько, сколько он в состоянии вспахать и засеять. А тут… Нет, судить о том, сколько квадратных километров или десятков их, либо даже сотен, необходимо для того, чтобы с них кормилось стадо в тысячу, скажем, голов, он был определенно не в состоянии. Так что, может, именно из-за пастбищ они и сражались. А почему не меняли образ жизни, не переходили к земледелию, как случилось с человеком на прочих планетах, которые он населял?

— Может, здесь нет растений, которые стоило бы возделывать, — предположил Маран, когда Дан поделился с ним своими сомнениями.

— Но есть же клубни, которые они едят, — возразил Дан.

— Картофель, так сказать? Но злаков вроде нет.

— Да, как будто. Но, не имея полей, они могли бы завести хотя бы огороды.

— Наверно, этого мало, чтобы прокормиться.

— Ну а плюс скот?

— Для оседлого скотоводства, скорее всего, тоже нужен дополнительный корм, одной травы недостаточно… Впрочем, не знаю. Сами мы вряд ли с этим разберемся, да еще так, с наскоку, тут надо копать глубже.

— Ну ладно, а развалины? — спросил Дан. — Откуда развалины, если тут никогда не было оседлых народов?

Вопрос был риторический, Маран только пожал плечами и задал встречный:

— А ты обратил внимание на то, сколько здесь бегает малышни?

На этот раз пожал плечами Дан:

— Это типично для всех первобытных народов. И не только первобытных. Еще два-три века назад на Земле в каждой семье рождалось по десятку детей.

Маран лишь хмыкнул, но позднее, когда ворочаясь на неудобном диванчике, Дан услышал храп Эвальда, молодой человек засыпал, едва коснувшись головой подушки, то бишь сложенного одеяла, и тихо спросил:

— О чем ты думаешь? — Маран, которому был адресован его вопрос, отозвался почти сразу:

— О корнях гуманизма.

— А конкретно?

— О том, что уровень гуманистических устремлений человечества прямо пропорционален качеству противозачаточных средств.

— Как-как?

— А так, что чем меньше у человека детей, тем менее он склонен посылать их на войну. Если б в средние века у дворян было по одному сыну, эти парни наследовали бы отцовские поместья и занимались бы их благоустройством, иными словами, мирным трудом. Но когда во дворе замка болтается еще пять-шесть дюжих ребят, которых некуда приткнуть, их посылают на феодальную войну или в крестовый поход, авось добудут себе там состояние или землю, а коли погибнут, не беда, не придется ломать голову над тем, как не дать ни одному из них прирезать старшего брата, чтобы стать наследником. Собственно говоря, я никаких Америк не открываю, до историков, по-моему, все это дошло давно, но лишь теоретически, не столь наглядно.

— Ты противоречишь самому себе, — заметил Дан. — Ты ведь говорил, что деторождение в Бакнии никогда не было чрезмерным. Но в то же время бакны всегда были воинственным народом. Твои слова.

— Верно, — согласился Маран. — Именно на этом противоречии я и споткнулся в своих рассуждениях. И пытался его разрешить.

— Ну и?

— Наверно, дело в ресурсах. Дефицит естественных ресурсов в Бакнии всегда был настолько велик, что даже при умеренном приросте их не хватало. Ладно, давай спать.




Следущий день, в отличие от предыдуших, пасмурных и нежарких, выдался ясный, и Дан решил пойти поохотиться, правда, нужды в том особой не было, мяса еще оставалось довольно, на ближайшие три-четыре дня уж точно, только вот занятия он себе найти не мог, поскольку запись уже выучил почти наизусть и убедился, что больше из нее ничего не выжать. Он вознамерился даже предложить помощь доморощенным электронщикам, но, к счастью, поглядев на их работу, вовремя понял, что неизвестно, выйдет ли из его участия больше пользы, нежели вреда. Подумал еще, что кто тут пригодился бы, так это Патрик, уважение к профессионализму которого у Дана заметно возросло, когда тот сумел за каких-нибудь три-четыре часа запустить компьютер глеллов и вытащить из него нужную информацию, наверняка в бытность программистом хлеб свой он даром не ел, и удивительно даже, что сменил специальность… впрочем, и сам он, Дан, был астрофизиком не из последних, и, наверно, Патрика в Разведку понес тот же черт, что и его… Он высунулся в люк, подумал и снял уже надетую было куртку. Близилась осень — если, конечно, компьютер не ошибся в вычислениях, и, по идее, должно было постепенно холодать, но сегодня день выдался совершенно летний, даже жарковатый, так что, немного побродив, он закатал рукава и расстегнул ворот. Вначале он намеревался идти вниз, в сторону равнины, но потом передумал, выше холмы грудились теснее и казались не столь однообразными, на дальних склонах виднелись даже деревья, больше похожие на букеты, пучки расходившихся в стороны веток с отдельными маленькими кронами росли словно прямо из земли. Он не стал сразу взбираться по склону, а пошел по маленькой долинке между двумя холмами, думая, что здешняя тишина не похожа на земную, та наполнена пением цикад, жужжанием мух и пчел, писком комаров и множеством иных схожих звуков, а тут насекомых совершенно не слышно, да и не видно тоже. Что за шорох? Он резко повернулся. На покатом склоне соседнего холма выделялось небольшое сине-зеленое пятно. Он стоял неподвижно, вглядываясь. Пятно шевельнулось и вдруг взлетело в воздух. Птица. Первая, которую он здесь видел. Он сунул руку в карман и понял, что забыл переложить станнер из куртки в брюки. Охотничек! Птица тем временем опустилась обратно в траву… нет, не опустилась, упала, попробовала взлететь снова и опять упала, кажется, у нее было сломано крыло, висевшее под неестественно острым углом. Дан подумал, что ее можно поймать, и стал медленно придвигаться поближе. Увлекся и перестал смотреть по сторонам. Позднее он думал, что любой незнакомый предмет только насторожил бы его, именно птица оказалась тем, что не вызвало у него никаких подозрений, и он благополучно угодил в расставленную ловушку. Как последний идиот! Он так и не заметил никого и ничего, услышал только свист веревки, и, пока поворачивался, петля затянулась на его шее, и он потерял сознание.




Он очнулся в почти полной темноте. Ощутимо ныл затылок, очевидно, для верности его еще и оглушили… впрочем, он мог и удариться головой, когда падал. Он лежал на боку, почти на животе, руки связаны за спиной, ноги туго обмотаны веревкой в несколько широко разбросанных, от щиколоток до колен, витков, под щекой подстилка, довольно мягкая, но вонючая. Постепенно глаза привыкли к темноте, а вернее, полумраку, и он понял, что находится в каком-то тесном помещении, скорее всего, кожаной палатке, из тех, которые, изучая запись, столько рассматривал снаружи, не предполагая, что доведется взглянуть и изнутри. Однако у них весьма тщательно подогнаны полотнища, практически ни одной щели, подумал он отчужденно, свет просачивается, наверно, только со стороны входа, это должно быть за спиной. Он сделал попытку пошевелить руками, пальцы двигались, но запястья были связаны крепко, нет, собственными силами не освободиться никак, можно только повернуться на спину или на другой бок, но зачем? Хуже всего, что нельзя включить «ком» и хотя бы дать Марану знать, что жив… Словно в ответ на его мысль «ком» пискнул, раз, два, и умолк. Скорее всего, не в первый раз… И что теперь будет? Надо же так попасться! Трижды идиот! Пошел охотиться и даже станнера не взял… Что, впрочем, большая удача, поскольку сейчас оружие наверняка было бы у тех, кто его так ловко сцапал, а привести станнер в действие не проблема, покрутишь, покрутишь в руках и хотя бы случайно доберешься до спуска… Идиот, идиот… Больше всего его пугало подозрение, что Маран не бросит его и не улетит… Хотя с другой стороны, мысль о том, чтобы остаться одному на чужой планете, в плену у полудикарей, пусть даже и с надеждой, что через… Сколько же это? Он торопливо посчитал… Ну пусть две недели, если ремонт действительно не затянется, если удастся организовать спасательную экспедицию прямо с Новой Глеллы… Через две недели его как-то выручат… Все равно от одной этой мысли становилось зябко. Но опять-таки… Ведь Маран даже не может его найти, на дурацкой скорлупке, именуемой астролетом ближнего радиуса, нет чувствительных пеленгаторов, способных засечь его «ком»… Опять пищит. Да, без связи совсем худо. Но, наверно, когда-нибудь ему развяжут руки, хоть на пару минут, нажать на «ком» дело секунды. Как жаль, что его нельзя включить усилием воли! А может, каким-то образом удастся его сдавить? Крошечный серебряный шарик был вживлен под кожу внутренней стороны козелка, он подумал, что, если лечь на ухо и прижать его поплотнее к полу, возможно… Попробовал, но подстилка была слишком мягкой, к тому же, сколько он не ерзал, «ком», как назло, всякий раз оказывался напротив наружного слухового прохода… Собственно, так и задумано, чтобы коммуникатор не включался от каждого сквозняка. Или каждой перемены положения головы, а то срабатывал бы, например, ночью… Ну и пусть срабатывал бы! Все равно ведь при вызове он так и так пищит. Какой-то тут недосмотр, конструкторов или… ну тех, кто выбирал место для установки «кома», радистов, интендантов, бог весть, кто занимается подобными мелочами… Хороши мелочи!.. Главное средство ближней связи Разведки! Только когда вот так влипнешь… Черт! Он понял, что думает не о том, над чем следовало бы поразмыслить в положении, в каком он очутился… Благодаря собственной глупости! Ладно, хватит! Кляня себя, далеко не уедешь. Ближе к делу. Для начала хорошо бы сообразить, для чего этим ребятам понадобилось его похищать. Чтобы убить? Не логично. Можно просто пристрелить из лука, с расстояния в полсотни метров, ничем не рискуя, чего ради устраивать ловушку, тащить на десятки километров… ну да, не меньше пятидесяти, если бы их лагерь за последние дни придвинулся ближе, и даже он, Дан, это прозевал, Маран уж точно заметил бы, степь просматривалась на огромное расстояние… Итак, ответ на вопрос номер один — категорическое «нет». На данный момент, конечно. Значит, он им для чего-то нужен. А следовательно, не исключена возможность найти общий язык. Язык. Хм… И каким же этот общий язык должен быть? Ну не интер же! Нет, чушь собачья, как сказал бы Патрик. Нужен другой подход к проблеме. Некоторое время он ломал голову, пытаясь этот подход отыскать, потом вернулся к мысли о языке, стал примериваться. Каким образом можно быстро выучить незнакомый язык? Собственно говоря, ответ был ему известен давно: под гипнопедом. Разумеется, имея готовый словарь с основами грамматики или, на худой конец, источник и компьютер с соответствующей программой, который тебе этот словарь составит, именно так он и овладел всеми языками, на которых говорил… Но нет, не всеми. Был один, который он учил иначе. Он стал припоминать, как они с Никой осваивали бакнианский. Гипнопеда у них, конечно, не было, но зато… Он усмехнулся, подумав, что наконец нашел нечто, дававшее землянам преимущество перед торенцами, на Торене об этом слыхом не слыхивали, а на Земле почти каждый мало-мальски интеллигентный человек владел приемами самогипноза, в случае необходимости им можно было заменить гипнопед, правда, лишь в определенной степени, инициировать такую скорость обучения самому, без помощи электроники, не в человеческих силах. Он вдруг подумал, что не имеет никакого понятия о том, знает ли о самогипнозе Маран. Как ни удивительно, но разговоров на эту тему с Мараном он припомнить не смог. Почему-то… Собственно, понятно, со времен Бакнии ему ни разу не случалось пользоваться теми нехитрыми приемами, которые и до того нечасто бывали ему нужны, а в Бакнии… В Бакнии Маран никогда не спрашивал его о том, как он выучил местный язык, наверняка ему и в голову не приходило, что представитель высокоразвитой цивилизации, осваивавшей космическое пространство, менее способен к языкам, чем он… Да… Дан снова почувствовал прилив уважения к Марану, находивший на него всякий раз, когда он вспоминал, как тот расшифровал его и Нику, никакие последующие фокусы типа неизменно сбывавшихся пророчеств или когда Маран принимался абсолютно убедительно и аргументированно, словно вычитал в книге, а не выстроил в собственной голове, рассуждать об основах очередного мироздания, никакие анализы и прозрения не потрясали Дана так, как та первая догадка, а вернее, логический вывод, и теперь, стоило ему обратиться мыслями к давнему эпизоду, как перед его глазами вновь возникло лицо Марана, спокойно и даже слегка небрежно сообщавшего ему, Дану, что он знает о его внеторенском происхождении. И не только об этом. Но он опять отвлекся. Итак, самогипноз. Он мог войти в него в любой момент и на любой желаемый промежуток времени, это да. И однако самогипноз способствовал запоминанию, словари же сами собой не складываются, тогда им с Никой крупно повезло, что, выйдя из леса, в котором разбился астролет, и добравшись до первого попавшегося поселения, небольшой деревушки, они выбрали наудачу маленький домик на отшибе и наткнулись на одинокую старуху, которой Ника сразу понравилась, потому та и приютила их, помогла выучить первые слова, вообще дала возможность присмотреться к окружающему и начать в нем хотя бы в какой-то степени ориентироваться. А ведь могло повернуться иначе, что ей стоило донести на странных людей, не знавших ни одного бакнианского слова кроме приветствия, которое они буквально подцепили где-то по дороге, иностранцев, шпионов, врагов, ну и тому подобное… И кто даст гарантию, что в итоге они все же угодили бы к Марану, а не стали б жертвой какого-нибудь местного блюстителя государственных интересов… Ладно, воспоминания можно отложить на потом… И как же быть с этим самым языком? Чтобы узнать хоть какие-то, первые, начальные, основные слова, нужен контакт, не подлинный контакт, конечно, не цивилизационный, а простой человеческий, но нужен, а чтобы установить контакт, необходимы слова. Вот чертовщина. Он все еще безрезультатно пытался разорвать этот порочный круг, когда за его спиной отдернули, надо понимать, заменявшее дверь полотнище, ибо стало светло. Некто, тяжело прошагав по палатке, стал прямо над ним, Дан чуть повернул голову и посмотрел вверх. Кочевник был малорослый — даже снизу за великана никак не примешь, широкоплечий, обмотанные тканью ноги колесом, волосы убраны назад и перевязаны на затылке, почти как у иных вполне современных молодых людей на Земле, грубое лицо, шрам на лбу, другой на щеке… Дану вспомнилось, что гунны уже детям делали надрезы на лице, чтобы впоследствии обезображенные шрамами они казались еще страшнее, но здесь… Он попытался восстановить в своей эйдетической памяти кадры записи… Нет, тут такое системой вроде не было, во всяком случае, массового характера не носило, наверно, стоявший перед ним мужчина не первой молодости был каким-нибудь воякой. Некоторое время «вояка» смотрел на него сверху вниз, потом что-то сказал. Спросил, судя по интонации.

— Видишь ли, приятель, я не знаю твоего языка, — ответил Дан на интере чуть хмуро, без заискивания, но и без враждебности.

Тот ткнул в него пальцем и снова что-то спросил:

— Ты хочешь знать, кто я? Homo sapiens, если это тебе что-либо говорит. Откуда? С Земли. Есть в Галактике такая планета. Чего ради я тут околачиваюсь? Попал в небольшую космическую переделку.

Туземец слушал, не перебивая, когда Дан закончил свои откровения, ничего не сказал, а нагнулся, распутал веревку, которой были обмотаны ноги Дана, и сделал ему знак встать. Дан поднялся на ноги с третьей попытки, онемевшее тело плохо слушалось, и управляться без рук было сложно.

Палатка, из которой его вывели, стояла в окружении других, на расстоянии пяти-шести метров от ближайшей, в промежутке был почти такой же очаг, какой он соорудил несколько дней назад, на траве вокруг сидело с десяток ребятишек и несколько взрослых. Обед, что ли? Вроде бы так. Дан ожидал, что ему хотя бы на время еды развяжут руки, конвоировавший его кочевник так и поступил, но перед тем накинул ему на шею аркан, возможно, тот самый, благодаря которому он тут очутился, и передал конец одному из сидевших у очага туземцев. Тот намотал веревку себе на руку, оставив Дану для передвижения не более полутора метров, и показал жестом, что он может сесть. Дан сел и поднял руку к уху, державший веревку абориген насторожился и чуть потянул ее к себе, в порядке предупреждения, надо понимать, но Дан к петле притрагиваться не собирался, он пригладил волосы, почесал затылок, потер ухо и незаметно активировал «ком». И почти моментально услышал напряженный голос Марана:

— Дан! Ты жив?

Дан только кашлянул в ответ, но Маран понял его сразу.

— Ясно. Дай только знать, непосредственная опасность тебе угрожает? Если да, кашляни, вздохни, любой звук, я пойму.

Дан ответил гробовым молчанием, и Маран сказал с облегчением:

— Ладно, поговорим, когда сможешь. Я пока послушаю. Смотри, не выключи ненароком связь, как это с тобой иногда случается.

Дан слегка покраснел, такое с ним действительно случалось, у него была манера теребить при раздумьях мочку уха, и порой жертвой этой дурацкой привычки оказывалась связь. Покраснел, но промолчал, конечно, и сосредоточился на процессе раздачи еды. Последний оказался чрезвычайно прост: две женщины наклонили стоявший возле затушенного очага средних размеров котел или горшок с ручками, бульон — если не весь, то большая его часть — вылился прямо на землю, потом одна из женщин запустила руку внутрь, вынула большой кусок мяса и подала ближайшему из сидевших у очага мужчин. Тот принял мясо всей пятерней, видимо, оно было не очень горячее, и сразу вонзил в него зубы. Когда дошла очередь до Дана — после взрослых, но до детей, он подставил ладони, принюхался, пахло довольно приятно, какой-то пряностью, видимо, в котел при варке добавляли всякие неведомые ему травки, поколебался минуту и храбро откусил. А что еще делать, не умереть же с голоду, и, в конце концов, если остальные могут это переварить, сможет и он. Когда раздававшая мясо женщина доела свою долю, она встала и оглядела всю компанию, большинство подняло указательный палец, и она повторно наделила едой всех желающих, в том числе Дана, поскольку, правильно истолковав этот простенький жест, он поспешно повторил его вслед за другими. После третьей порции котел закрыли большой глиняной крышкой и принесли откуда-то кувшин с питьем, пахучим горьковатым отваром, утолявшим жажду и слегка взбадривавшим, Дан убедился в этом, глотнув из сосуда, который передавали по кругу.

После еды Дана отконвоировали обратно в палатку, снова тщательно связали и, освободив от аркана, ушли. Он подождал, пока закроется «дверь», и спросил торопливым шепотом:

— Слушаешь?

— Разумеется, — ответил Маран.

— Меня обдурили, как последнего олуха. Подсунули птицу с перебитым крылом, и, пока я на нее таращился, подкрались сзади и накинули аркан на шею. Что было дальше, не помню, очнулся здесь, в их лагере, в палатке, со связанными руками и ногами. Покормили обедом, на его время развязали руки, и я успел включить «ком», — дал Дан полный отчет. — Сейчас опять лежу на полу в палатке связанный.

— Понятно, — сказал Маран. — А зачем им понадобилось тебя похищать? Соображения есть?

— Нет.

Маран помолчал и спросил:

— А язык у них сложный?

— Откуда я знаю?

— Великий Создатель! Уши у тебя есть? Ты же полиглот! Оценить уровень сложность языка не так уж… — он вдруг запнулся, сделал паузу, потом закончил, — трудно.

Дан невольно усмехнулся: хотел, должно быть, сказать «сложно», но вовремя спохватился, что корень тот же, блюдет стиль, литератор… Ладно, к делу!.. Трудный ли язык. Поди и так сразу ему скажи. Хотя… Не будь дураком, друг Даниель, ты же вправду полиглот. Два, если не три, торенских, два периценских, если считать и наречие горцев, на котором говорить не довелось, но выучить ради соответствия легенде пришлось, эдурский, палевианский с глелльским, точнее, глелльский с его палевианской модификацией, а ведь несколько лет назад единственным иностранным языком в его арсенале был интер, если, конечно, можно считать иностранным язык, на котором говорит каждый европеец… И опять не о том, одернул он себя и стал припоминать разговоры за обедом, не содержание их, конечно, а интонации, конструкцию фраз, длину слов и предложений…

— Как будто не очень, — сообщил он наконец терпеливо ожидавшему ответа Марану. — Конечно, за едой не ведут глубокомысленных бесед, но все же… Наверно, его вполне можно выучить, но я совершенно не представляю, как за это взяться.

— Да, и мне показалось, что язык не трудный, — согласился Маран. — Правда, я слышал только то, что говорилось за обедом.

— Да я в общем тоже. Плюс разве что несколько фраз, с которыми ко мне обратился один из этих ребят. То ли поблизости никого нет, то ли звукоизоляция тут хорошая, но я практически ничего не слышу. Так, отголоски.

— Понятно. Что ж, подождем.

Он умолк надолго, и Дану сразу стало жутковато, хоть он и знал, что связь включена, стоит сказать слово, и Маран ответит, знал, но ничего не говорил, не хотел мешать, наверняка они там в ударном темпе собирали этот дурацкий блок. Или еще только разбирали? Нда. Чтобы подбодрить себя, он попробовал представить, каково было Марану на Палевой, одному, почти без надежды, что его оттуда вытащат, но это не помогло, и тогда он заговорил:

— Маран!

— Да?

— Когда приведете блок в порядок, улетайте, не пытайтесь меня выручить. Я дождусь, пока ты вернешься со спасательной экспедицией. Даже если ты сможешь выяснить, где я, не лезь на рожон, а то просто-напросто влипнешь и сам. Ты меня слышишь, нет?

— Слышу, — сказал Маран сухо. — Скажи лучше, сколько времени ты прогулял до того, как на тебя напали?

— Часа полтора, — ответил Дан, подумав.

— А с момента, когда очнулся, до того, как связался со мной?

— Примерно столько же.

— Ясно. В промежутке не так уж и много, часа три.

— И что?

— А то, что очень далеко тебя увезти не могли. Здешние лошадки довольно тихоходны, я как раз пытаюсь высчитать их среднюю скорость.

— По записи?

— Ну а как же еще?

Дан почувствовал неловкость, он-то думал, что Маран хладнокровно возится с блоком…

— А если меня везли на телеге?

— Вряд ли. Разве что переложили по дороге, но не думаю.

— Переложили?

— Я нашел место, где тебя схватили. Там масса следов. Ног, копыт, но только не колес. Кстати, будь осторожен, еще услышат, как ты разговариваешь…

— Я шепотом. И потом, даже если услышат, про «ком» же они не догадаются, максимум подумают, что общаюсь с каким-нибудь духом. И…

— И заткнут тебе рот кляпом. Чтобы ты не сумел вызвать духа на подмогу.

— Ну уж! — сказал Дан, представляя себе, как ему суют в рот какую-нибудь грязную, вонючую тряпку, противно и унизительно, мало будто, что его перекинули через спину лошади, словно тюк или вьюк, сразу вообразилось, как хохотали кочевники, глядя на его болтавшиеся в воздухе руки и ноги… Он насупился и замолчал.




Когда в палатку явились очередные посетители, уже смеркалось, Дан не сразу разглядел лица вошедших, но потом узнал «вояку» и еще одного из своих недавних сотрапезников, того, кто держал аркан. «Вояка» наклонился и принялся разматывать веревки на его ногах, второй стоял рядом, поглаживая пальцами рукоять висевшего на поясе меча. Сняв путы, «вояка» произнес длинное слово или, может, короткую фразу, оцененную Даном, как приглашение принять вертикальное положение, произнес скорее машинально, поскольку подкрепил свое высказывание выразительным жестом.

— Хочешь, чтобы я встал? — спросил Дан громко, дабы дать сигнал Марану, и, не дожидаясь ответа, поднялся. Его вывели из палатки, опасений по поводу того, что снова наденут на шею аркан, не оправдав, но и рук, конечно, не развязав, и довольно грубо подтолкнули, иди, мол. Дан невольно вспомнил читанные в детстве истории про индейцев, которые брали с пленников слово не убегать и предоставляли им относительную свободу. Никаких тебе веревок, арканов, цепей… собственно, лично он клясться в чем бы то ни было поостерегся бы, ибо намеревался дать деру при первом удобном случае. Втроем, плечом к плечу, как лучшие друзья, они прошагали сквозь строй палаток, против ожиданий Дана, немногочисленных, и подошли к стоявшей наготове повозке, запряженной двумя шестиногими «конями».

— Карета его сиятельства подана, — пробормотал он и шумно вздохнул.

Его буквально впихнули в повозку, дали, впрочем, более или менее удобно сесть, привалившись к боковой стенке, потом «вояка» устроился рядом, а второй кочевник влез на передок и взял в руки вожжи. Повозка проехала сквозь «ворота», другими словами, пустоту между двумя звеньями ограды, и вывернулась на накатанную дорогу.

— Куда едем? — спросил Дан, но не получил ответа, что его нимало не удивило и не огорчило и не помешало время от времени адресовать «вояке» восклицания или короткие реплики, дабы держать Марана в курсе своих вынужденных перемещений.

Трясло немилосердно, никаких, конечно, рессор или иных амортизаторов, хорошо еще колея пролегала по мягкой ровной земле. Постепенно темнело, отсветы костров становища, оставшихся позади, вскоре растворились в полумраке, и в черневшей на глазах бесконечной степи не видно было ни одного огонька, даже какого-нибудь проблеска. «Вояка» недовольно заворчал, потом окликнул своего спутника, велел, наверно, ехать быстрее, поскольку тот хлестнул «коней» плетью, и повозка ускорила ход, правда, сказать, что она понеслась, как ветер, или употребить иное схожее сравнение из старых книг, было бы преувеличением, здешним скакунам приз на земных скачках определенно не светил. Было уже совсем темно, когда впереди показалось свечение, протяженное, но неверное, колеблющееся. Еще четверть часа, и повозка въехала сквозь очередной промежуток в заборе на широкую утоптанную дорогу, по обеим сторонам которой стояли палатки, множество палаток, это было видно даже в темноте, только частично рассеиваемой пламенем костров. Дан вертел головой, стараясь разглядеть как можно больше, несмотря на сомнительность ситуации, в которой он оказался, его немедленно охватили всякие сожаления типа, какое несчастье, что нет принимающей аппаратуры, и потому от приколотой, как всегда, к его карману, телекамеры… он машинально проверил взглядом, не добрались ли до камеры туземцы, но нет, похожая на английскую булавку с небольшим темным наростом на головке, та висела на своем обычном месте… но какой от нее прок, когда приемники находятся за десятки парсеков… потом он стал сокрушаться, что не может вести видеосъемку, все-таки перед ним открывался новый мир, и хотя его память фиксировала увиденное накрепко, как профессионалу, ему этого было недостаточно… Впереди показался еще один частокол или редкокол, за которым маячили новые палатки, повыше и покрупнее. На сей раз их так просто не пропустили, повозка остановилась, «вояка» выпрыгнул и некоторое время дискутировал с охранявшими, надо полагать, въезд на отгороженную территорию людьми, тех за пару минут набрался добрый десяток, и они, кажется, были не слишком склонны впускать приезжих в особую зону, во всяком случае, «вояка» горячился и размахивал руками, а его собеседники не двигались с места. Наконец один из стражников все же подошел к повозке, оглядел Дана и махнул рукой. Сидевший на передке туземец натянул вожжи, «кони» шагом двинулись дальше, повозка поползла, а «вояка» пошел сзади и не один, его сопровождало несколько человек, сколько именно, Дану видно не было. Еще пятьсот метров, и повозка остановилась окончательно, «вояка» приблизился и бросил Дану «вылезай», так, во всяком случае, Дан квалифицировал оборот, который тот употребил, подкрепив соответствующим жестом. Лазить со связанными руками было не очень сподручно, но он все же сумел подняться на ноги и перепрыгнуть через борт, правда, чуть не упал, но один из стражников неожиданно поддержал его. Дальше пошли пешком, недалеко, несколько сот шагов. Стало светлее, там и сям горели факелы, воткнутые прямо в землю, и Дан разглядел… Вот это да! Перед ним высился «цирк шапито». Конечно, он догадывался, что его везут в какой-то другой лагерь, но что именно сюда… Правда, это могла быть и иная орда, аналогичным образом организованная, но ему показалось, что он узнает и шатер, и местность вокруг, не зря же он столько разглядывал ее на экране… Если б не было так темно… И все же он был почти уверен, его охватило радостное возбуждение, теперь он знал, где находится, правда, вспомнив координаты, чуть поостыл, отсюда до озерка в горах насчитывалось километров сто, не меньше, но, по крайней мере, он больше не чувствовал себя затерянным на огромном пространстве, каковое являла собой степь. У «шапито» их маленький отряд остановился, и произошла «смена караула», сопровождавшие их от внутренних ворот стражники остались снаружи, как и тот, кто правил повозкой, а «вояку» с Даном под охраной нескольких воинов — это слово подвернулось ему не случайно, все конвоиры были вооружены, с копьями в руках, и мечами на боку — повели по неширокому коридору, внутри шатер был разгорожен на секции, во всяком случае, посередине шел коридор, кончавшийся перед очередным входом, завешенным кожаным полотнищем, последнее, впрочем, немедленно отодвинули, и Дан, вслед за «начальником караула» и «воякой» вступил в довольно большую круглую… но нет, все-таки многоугольную комнату. Стены и потолок были из кожи, пол устлан шкурами, не только «лошадиными» с коротким жестким мехом, но и других, неизвестных Дану животных, однако в нескольких местах были оставлены непокрытые участки, где из земли пучками торчали горящие факелы. Вдоль стен стояли своеобразные сидения, больше похожие на пуфики, какие Дану до сих пор доводилось лицезреть только в кино, да не в фильмах о гуннах, таковых он и вовсе никогда не видел, а в романтических картинах о светских красавицах, где, естественно, фигурировали всякие будуары с соответствующей обстановкой. Будуары, пеньюары, пуфики и трюмо… В будуаре Ника не сиживала, не в моде ныне будуары, да и пеньюарами она не увлекалась, предпочитала, поднявшись утром с постели, разгуливать нагишом, было, правда, у нее кимоно, коротенькое, почти не скрывавшее ее фигуру Дианы-охотницы, длинные сильные ноги и тугую грудь, провокативно выглядывавшую из выреза… Ну и чертовщина лезет в голову!.. А это что? Трон? Непомерно большой пуф, на данный момент пустовавший, громоздился на возвышении в центре комнаты или даже зала, вокруг же разгуливало десятка два человек, одни мужчины, все при оружии, точнее, с мечами, одетые почти так же, как остальные туземцы, разве что чуть попышнее. Под пышностью Дан подразумевал узоры, вышитые на их кожаных одеждах толстыми цветными нитками с включением раскрашенных птичьих перьев и кусочков меха, своеобразные коллажи, а также всяческие бляхи с весьма топорной чеканкой, украшавшие, как блузы, так и сапоги, большинство присутствующих было не в мокасинах, а в коротких сапогах. Из этой пестрой компании выделился один человек, одет он был точно так же, как прочие, но с его плеч свисал еще короткий, едва достигавший верхней трети бедер плащ из красной ткани, с грубо вышитыми на спине двумя скрещенными мечами. Он прошел к возвышению и сел на пуф лицом к новоприбывшим. Правитель, понял Дан, тот самый местный Аттила.

— Приблизься (так Дан перевел для себя), — сказал он, и «вояка» тотчас подошел к нему, говорить, правда, ничего не стал, а только указал на Дана с некой наивной гордостью. «Аттила» задал ему какой-то вопрос, на который «вояка», моментально оживившись, стал отвечать с большим увлечением, помогая себе жестами, по пантомиме, им продемонстрированной, Дан понял, что речь шла о его захвате. Когда «вояка» наконец умолк, правитель одобрительно кивнул и поманил к себе Дана. Дан подошел размеренным шагом. Правитель посмотрел на него и довольно резким тоном отдал какое-то приказание, из толпы приближенных тут же выскочил человек, на ходу вынимая нож, в мгновение ока оказался за спиной Дана, и через минуту Дан почувствовал, что его руки свободны. Он с наслаждением пошевелил онемевшими пальцами и пару раз согнул и разогнул руки в локтях, сам при этом исподволь разглядывая правителя. Тот смотрел на Дана без враждебности, а с любопытством, потом что-то спросил. Дан развел руками. «Вояка» снова пылко заговорил, указывая на него и на себя, наверно, объяснял правителю насчет языка, тот нетерпеливо отмахнулся, отдал еще какой-то приказ, через минуту принесли большой мешок, открыли, внутри оказались ножи. Один из присутствующих, казначей, как решил Дан, отсчитал четыре штуки и показал «вояке». Гонорар, понял Дан. Отдавать тому ножи сразу, правда, не стали, их взял «начальник караула» и пошел к выходу, поманив за собой «вояку». Тот отвесил правителю неуклюжий поклон и двинулся к двери, на прощание снисходительно помахав Дану рукой. «Аттила», подождав, пока за ним закроется дверь, указал на Дана пальцем, потом сделал жест, долженствующий означать вопрос. Дан положил ладонь себе на грудь и назвался, потом повторил жест правителя. Тот секунду смотрел на Дана с изумлением, потом захохотал, засмеялись и остальные, но правитель успокоился первым, хотя усмешка продолжала дрожать на его тонких, полуприкрытых усами губах. Он коснулся рукой груди и отчетливо произнес:

— Бетлоан.

Взгляд его был веселым, Дан поймал себя на том, что правитель ему почти симпатичен, удивился, и вдруг вспомнил, что читал об Аттиле всякое разное, дескать, двор того поражал своей пышностью, а сам предводитель гуннов умел даже привлекать к себе сердца… вот так всегда, в первый момент он думал, что не знает о номадическом образе жизни ничего ни в общем, ни конкретно, а теперь стали всплывать фрагменты некогда прочитанного или даже виденного — скорее всего, под гипнопедом, в числе учебных реконструкций, которые он просматривал, изучая после первого своего бесславного возвращения из Бакнии историю. Впрочем, то, что стало вспоминаться дальше, ему не очень понравилось, и он предпочел пока изгнать из мыслей жуткие картинки, изображавшие всякие зверства…

Следующая пантомима, если Дан правильно ее расшифровал, касалась того, откуда он взялся, он долго пытался втолковать, что явился издалека, но утверждать, что его поняли, не стал бы. На том «беседа» зашла в тупик, правитель призадумался, возможно, над той же проблемой, над которой еще недавно ломал себе голову Дан. Наконец он, очевидно, пришел к какому-то решению, поскольку заговорил быстро и обращаясь не к Дану, и из толпы приближенных вышел еще один человек, немолодой, с сильной проседью в волосах, хотя и не старый… впрочем, подумал Дан, здесь, наверно, как и в первобытных земных сообществах, вряд ли доживают до старости. От прочих человека отличало отсутствие подвешенного к поясу меча. Советник, что ли? Выслушав краткую речь правителя, он слегка поклонился и пошел к выходу, не поглядев в сторону Дана, однако правитель сделал Дану знак следовать за ним. Дан повернулся к выходу, лихорадочно прикидывая, не близится ли момент, подходящий для… Но за занавеской его встретили четверо воинов с мечами, окружили и повели по коридору. С двумя вооруженными людьми он, конечно, справился бы без затруднений, но, если б ему и удалось нейтрализовать третьего, четвертый непременно достал бы его мечом, к тому же коридор был далеко не пуст, человек пять-шесть околачивалось в его конце, а нырнуть в какой-нибудь боковой проход он не мог, поскольку ничего о конструкции сооружения, в котором находился, не знал. Нет, надо подождать. Он умерил свой пыл и пошел со стражниками туда, куда они его вели.




Он рассчитывал, что его поместят в одном из отсеков шатра, за щелястыми кожаными перегородками, откуда выбраться, в общем, не сложно, но помещение, куда его привели, было огорожено крепкими бревенчатыми щитами, врытыми в землю и скрепленными по углам чем-то вроде железных скоб. Довершал картину дощатый потолок. Передвижная тюрьма, подумал он с иронией. В тюрьме, впрочем, было не так уж мрачно, в углах горели воткнутые, как и везде, прямо в землю факелы, и две одетые в длинные балахоны женщины под присмотром того самого человека, которому его поручил Бетлоан, торопливо застилали пол шкурами. Дану пришлось простоять у входа — почти настоящей двери из толстых досок, которая разве что не была подвешена к проему в стене, а просто прикладывалась снаружи и запиралась на засов, железную палку, вставлявшуюся в железные же загогулины, выломать нечего и думать — простоять у входа всего пару минут, пока женщины не закончили работу, бросив под конец у стены несколько шкур с довольно пышным мехом, видимо, вместо постели, и не ушли, правда, тут же вернулись, таща несколько посудин. Назначение той, которую они деликатно задвинули в угол, Дан понял не сразу, кажется, это было нечто вроде ночного горшка, другая, полная воды, предназначалась для умывания, это ему женщины продемонстрировали с большей охотой, а еще в набор входил кувшин с питьевой, надо понимать, водой, не совсем, как обнаружил Дан позднее, натуральной, а очередным отваром или настоем, он сообразил, что туземцы употребляют какие-то растения с той же целью, с какой он использовал дезинфицирующие таблетки.

Когда все успокоилось, женщины удалились, а воины закрыли дверь, оставшийся с Даном человек, которого приставил к нему правитель, коснулся рукой своей груди и сказал:

— Паомес.

И сразу же стал указывать на окружающие предметы и произносить слова, названия, надо полагать, но не подряд, а с паузами, ожидая, пока Дан произнесет ответное. Дан понял, что правитель решил проблему языка самым удобным для начальников образом: поручив разбираться с ней своему подчиненному.




«Беседа» длилась недолго, собственно, Дан удивлялся и тому, как не делавший никаких записей Паомес — если у здешних ребят вообще существовала письменность — запомнил все те десятки слов, которые узнал, сам он сумел удержать в памяти не больше трети и мрачно думал, что особенно продвинуться при подобном подходе к делу он вряд ли в состоянии. Когда Паомес вышел, и дощатую дверь снова приладили на место, Дан осторожно подошел к ней, приложился ухом и прислушался. Без охраны его, конечно, не оставили, правда, непосредственно за дверью никто не стоял, но слышались шаги и время от времени реплики разной длины, наверно, сторожившие его воины, трое, он различил три голоса, переговаривались, чтобы скоротать время. Он уселся в дальнем углу и шепотом позвал:

— Маран!

Тот отозвался немедленно.

— Я тебя слушаю. Только будь осторожен. Бубни под нос, монотонно, будто сам с собой.

— Конечно, конечно, — пробормотал Дан и стал «бубнить», пересказывая Марану то, чего тот не видел, хотя и мог приблизительно представить по тому, что слышал. Маран не прерывал его, только однажды, когда Дан дошел до полученных «воякой» ножей, заметил:

— Местная валюта, надо понимать?

Дан согласился с ним и пошел дальше. Когда он закончил, Маран сказал:

— Ясно. А теперь давай входи в гипноз. Я тебе продиктую словарик.

— Какой словарик? — не понял Дан.

— Который ты только что составил с этим Паомесом, — сказал Маран нетерпеливо.

— Так ты записал?

— Конечно. Не задавай детских вопросов.

Дан покраснел. И правда… А откуда ты знаешь про самогипноз, хотел он спросить, но не спросил, странно было бы, если б за прожитые на Земле добрых два года… хотя, в основном, он и их провел все-таки в космосе… Маран не слышал бы о самогипнозе… Да он наверняка и приемы выучил, не от него, Дана, так от Наи, зачем же жениться на земной женщине, если не перенять от нее то немногое, что Земля может торенцу преподать… Хотя Земля, конечно, может преподать многое, да и женился Маран на Наи отнюдь не в качестве ученика, с почтением взирающего на учительницу… нет уж! Он снова вспомнил все перипетии этой любовной истории, межзвездного романа, как выразился некогда шеф… Да, если Маран брал уроки у Наи, это скорее удивительно, чем закономерно…

Нахлынувшие воспоминания не мешали ему перекладывать шкуры так, чтобы устроить себе ложе поудобнее, потом он растянулся во весь рост на спине и стал расслабляться.

— Через две минуты я буду готов, — сообщил он Марану. — Можешь начинать.




На ночь Паомес оставил его в покое, но утром явился чуть свет, о чем Дану немедленно поведали его хорошо отлаженные биологические часы. Собственно говоря, этого следовало ожидать, при отсутствии искусственного освещения на всю катушку используют естественное, что, помимо прочего, подразумевает подъем с первыми лучами солнца, для совы чистой воды, какой он являлся, сущий ад. Однако делать было нечего, он тихонько тронул «ком», чтобы разбудить Марана, если тот спал, конечно, и вылез из-под шкур. Паомес не торопил его, а прошел в середину помещения, поколдовал с чем-то в потолке над головой, и, к удивлению Дана, в его темницу проник бледный свет, приглядевшись, он увидел крошечное оконце, с которого Паомес снял заслонку. Убедившись, что Дан проснулся, Паомес вышел, дав ему возможность совершить утренний туалет, но через несколько минут вернулся в сопровождении женщины, которая несла глиняное блюдо с холодным мясом и маленькой лепешкой. Значит, злаки тут все же водились? Правда, попробовав, Дан понял, что это даже отдаленно не напоминает пшеницу или рожь, да и с рисом имеет мало общего, но все-таки он ел лепешку, выпеченную из какой-то муки. Он показал Паомесу на блюдо, но тот, покачав головой, дал Дану понять, что уже завтракал, и, пока Дан ел, успел выяснить у него как называются мясо, хлеб, а заодно блюдо, глина и узор, Дан с любопытством думал, насколько хороша может быть память кочевника, сумел ли он запомнить все слова, которые установил накануне, видимо, нет, поскольку принялся снова тыкать пальцем в предметы одежды, стены, пол, потолок и прочее, кое-что называя сам, но частенько ожидая подсказки Дана. Одним словом, повторение — мать учения. Потом он двинулся дальше. Откинув шкуру, лежавшую прямо под окошечком, он вытащил кусок палки и стал чертить на земле. Конечно, то были каракули, нечто типа «носик, ротик, оборотик», которые рисуют дети, но опознать их было несложно, вот «конь» — дыня на шести ножках, еще один, еще, потом он понаставил кучу кривых-косых овалов, должествующих означать вкупе стадо, появились человечки, обычные, потом с мечами и копьями, потом всадники, потом, потом… Потом Паомес встал, похлопал Дана по плечу и ушел.

Дан не стал проверять, на связи ли Маран, а просто сказал:

— Доброе утро.

— Доброе утро, Дан, — отозвался Маран моментально. — Кончился урок?

— Кончился. Записал?

— Само собой. А что там насчет хлеба?

— Есть такой. Правда, на вкус ни с нашим, ни с вашим не схож, но из муки. Наверно, все-таки выращивают… хотя нет, собирают, очень уже маленький был кусочек, тонюсенькая лепешечка с полладони. И это, так сказать, во дворце, у вчерашних и следа его не было. Небось растет в степи, вразброску…

— Может быть.

— А почему же они его не выращивают?

— Не додумались, наверно.

— Разве до этого так трудно додуматься? Это же не руду плавить!

— Все равно. По-моему, самое трудное было додуматься до основных изобретений человечества. Наверняка создать колесо было сложнее, чем компьютер.

— А знаешь, — спохватился Дан, — я вдруг вспомнил… смутно, правда… Когда-то мне попадалась книжка насчет того, что ты называешь основными изобретениями человечества, давно это было, чуть ли не в школе, я о ней напрочь забыл, потому что она показалась мне поверхностной и малоубедительной, но сейчас вдруг всплыло одно место… Кто-то в веке чуть ли не девятнадцатом пытался приобщить некое индейское племя из бразильских, по-моему, джунглей к земледелию, картошку там сажали или батат, ямс, не помню. Но стоило миссионерам отвернуться, как эти индейцы немедленно кидались выкапывать клубни и съедать. Отсюда авторы книги, та была написана позднее, сделали вывод, что есть, так сказать, генетические собиратели, к земледелию неспособные. Может, наши тут генетические кочевники?

— Все возможно, — сказал Маран. — Но мне больше нравится другая гипотеза.

— Насчет «не додумались»?

— Ага. Хорошо бы подкинуть им идею.

— Подкинь, — засмеялся Дан. — Если найдешь, куда.

Маран тоже усмехнулся, но тут же посерьезнел.

— Ладно, хватит болтать, — сказал он сурово. — Давай учиться.

— Сейчас?

— А когда? Чует мое сердце, твой Паомес скоро вернется. В отличие от тебя, лодыря, он наверняка сейчас повторяет урок. Твердит, небось, и твердит.

— А, может, записывает? — предположил Дан.

— Чего ради делать тайну из существования письменности? Умел бы, так прямо там, у тебя, и записывал бы, это же упрощает дело. Нет, до письменности они не доросли. Скорее… Я не удивлюсь, если он использует в качестве помощников людей помоложе, с более гибкой памятью. Вместо блокнота.

— Если додумался. Ладно, приступаю. Через пять минут начинай.




Паомес вернулся не так скоро, как ожидал Дан, но, словно следуя подсказке Марана, пришел не один, а в сопровождении двух мальчиков-подростков. Они скромно сели на пол у стены, но непрестанно лупили глаза на Дана и старательно повторяли вслед за Паомесом слова интера, звонко выговаривая каждый звук. Этим, впрочем, их участие в составлении словаря не ограничилось, ибо Паомес перешел на глаголы. По его знаку мальчики вскакивали и изображали действие за действием: ходили, бегали, говорили, ели, с забавным увлечением пережевывая воображаемые куски мяса, носили предметы, в данном случае, выданные Дану сосуды, и тому подобное. После глаголов настал черед дружбы и вражды, еще чего-то. Они изрядно утомили Дана своим мельтешением, и он с нетерпением ожидал, когда его оставят одного, но не дождался, Паомес дважды хлопнул в ладоши, через несколько минут дверь отодвинули, и появилось сразу несколько женщин с блюдами и горшками. Их расставили прямо на полу, Дан увидел, кроме осточертевшего мяса, нечто, напоминавшее творог, и чуть ли не кусок сыра, были еще два кувшина с темными напитками. Когда женщины ушли, Паомес значительно сказал Дану:

— Вместе… — потом обвел рукой «стол», и Дан закончил за него: — пообедаем.

За едой Паомес пытался чуть ли не разговаривать на интере, отдельные его реплики даже доходили до Дана, в основном, он эксплуатировал узнанные тут же за обедом наречия типа мало-много, хорошо-плохо и вкусно (что касалось последнего, Дан изрядно покривил душой). Он надоел Дану до черта, особенно, когда стал заставлять его отпивать из кувшина, в котором оказался алкоголь, не очень крепкий, но все-таки опьянявший, сам Паомес, во всяком случае, пьянел на глазах. Дану пришлось время от времени подносить горлышко кувшина к губам и изображать, что он делает солидные глотки, а позднее прикидываться нетрезвым. Мальчикам дали поесть, но приложиться к кувшину не позволили. Наконец Паомес, у которого стал слегка заплетаться язык, откланялся. Дан пребывал в полной уверенности, что тот сегодня больше не появится, будет отсыпаться, по крайней мере, до завтрашнего утра, но не прошло и двух часов — Дан только-только успел более-менее уложить в своей стонущей от перегрузки памяти установленные днем слова — как Паомес появился снова, трезвый, как стеклышко, и вполне бодрый. Вошедшие вслед за ним мальчики несли что-то, завернутое в шкуру. Положив свой довольно большой пакет на пол, они развернули его, и взору изумленного Дана предстала целая коллекция разнообразного оружия: мечи, кинжалы, копья, большие и маленькие топоры на длинных ручках, луки, колчаны со стрелами и еще какие-то штуковины, назначения которых он не знал. Нечто среднее между стрелой и копьем, какая-то железная палка… Лежало все это на внутренней поверхности большого плоского щита. Паомес пожелал узнать название каждого предмета в отдельности — Дану пришлось употребить малознакомые ему слова вроде томогавка и даже дротика, хотя он отнюдь не был уверен, что та длинная стрела… а впрочем, какая разница, палку он окрестил дубинкой, а потом Паомес обвел рукой весь арсенал, произнес вслед за Даном и неоднократно повторил:

— Оружие.

Это слово ему, видимо, очень не хотелось забывать, он заставил мальчиков продублировать его несчетное число раз, а потом ребята взяли в руки топорики и стали изображать поединок, один из них «победил», другой был «ранен», затем «убит», далее последовала смена оружия, мальчики рубили, кололи, стреляли… Дан не очень внимательно следил за представлением, обменивался с Паомесом словами и меланхолически думал, что мог бы при желании в два счета обезоружить детишек, оглушить и связать — чем только?.. разрезать шкуры? — всю компанию и завладеть арсеналом. Да, но что дальше? Дверь заперта, за ней стражники, можно постучать, как это делает Паомес, они откроют, но нет, вряд ли, во всяком случае, пока не услышат Паомесов голос или даже пароль, кто знает, что за фразу, всякий раз другую, он произносит, окликая стражников… Ну хорошо, допустим, и их удастся перехитрить и одолеть, а дальше? Полный вооруженных людей «шапито», куча коридорчиков и закоулков, ему неизвестных, если даже найдешь выход, то в «особую зону», охраняемую, как таковой и положено. Плюс куча разнообразного народу — мужчин, женщин, ребятишек — на каждом шагу. Он представил себе всю картину: бежишь, ежеминутно на кого-то натыкаешься, сбиваешь с ног, падаешь сам, катишься по земле, скачешь, кувыркаешься, бьешь морды, врываешься в палатки, опрокидываешь котлы и кувшины, напарываешься на голых женщин, как же без этого, да еще за тобой с воплями гонятся десятки, а то и сотни вооруженных людей… Хорошо для какого-нибудь боевика или, как минимум, авантюрного фильма, где дело ограничивается мордобоем, без трупов, но не для него, супермен из него никакой… И вообще он ненавидел боевики всей душой, всегда, с детства, ни одного не досмотрел до конца, сразу переключался на другую программу, а ведь ему не верили, не так давно, между Эдурой и последним визитом на Торену, в одной старой компании подняли насмех, мол, а что же тебя в Разведку понесло, он пытался объяснить, что понятия у них не из жизни, а из кино, что в Разведке пальба — последнее дело, да не из бластеров, об этом и речи нет, а из станнеров, но ему не верили, а он правда ненавидел, хотя пару раз и самому пришлось действовать в подобном духе, во время истории с телецентром на Торене или когда выручали Марана на Палевой… еще Олбрайт, да… но все равно… Ладно, допустим, что повезет, удерешь, а потом что? Переться сто с лишним километров пешком? Догонят. Разве что украсть коня, а точнее, каота, как шестиногого скакуна именовали на местном языке… Но как его украдешь? Была б еще ночь… Он оборвал цепочку фантазий и подумал с осуждением: а не трусишь ли ты, друг Даниель? Но нет, не надо возводить на себя напраслину, недостатков у него, конечно, воз и маленькая тележка, однако трусом он никогда не был… Скорее уж, его одолевало любопытство, хотелось знать, на кой черт он понадобился этому Бетлоану, какой от него может быть прок предводителю кочевников, воину, скотоводу, кто там он еще есть… Единственное, что из его умений могло пригодиться в схватке, это кун-фу, но как раз о кун-фу Бетлоан не подозревал, да и какое кун-фу верхом на коне…

За этими размышлениями Дан не заметил, как урок, говоря словами Марана, кончился, мальчики собрали свои железки — оружие оказалось-таки не медным или бронзовым, а чуть ли не стальным, и Паомес снова покровительственно похлопал его по плечу. Делегация удалилась, но дверь почему-то оставили полуоткрытой, Дан нетерпеливо ожидавший минуты, когда можно будет переговорить с Мараном, досадливо ходил взад-вперед, и тут снова появился Паомес. Он пропустил в комнату какую-то закутанную фигуру, хитро поглядел на Дана и сказал на интере:

— Женщина. Бери.

И, прежде чем остолбеневший Дан успел промолвить хоть слово, исчез. Фигура приблизилась, остановилась под окошечком и сбросила с себя длинное темное покрывало, накинутое на обычный балахон, это действительно была женщина, довольно молодая, по земным меркам лет тридцати, но тут, конечно, отсчет другой, при первых просмотрах записи Дан недоумевал, все женщины казались ему либо девочками, либо старухами, и он не мог понять, куда же девались прочие, лишь позже до него дошло, что тут стареют быстро, в тридцать они выглядели, как шестидесяти-семидесятилетние на Земле, а уж те, кому на вид было тридцать, наверняка только вышли из детского возраста. Вот как эта… И она была не только молода, но и привлекательна, большеглазая, с приятным округлым личиком, густыми каштановыми волосами, грязноватая, конечно, как они все, но, в конце концов, он и сам три дня не мылся, так что партнерша она ему вполне адекватная… Собственная мысль его смутила. Неужели? Что за свинство, мало того, что человек больше полугода не притрагивался к женщине, ему еще и подносят на блюдечке… Подносят ли? Конечно! Постояв немного, наверно, в ожидании его так и не последовавшей реакции, женщина начала стаскивать через голову балахон, под которым ничего не оказалось, нижнего белья, как и следовало ожидать, тут еще не изобрели. Если это стриптиз, то, надо признать, довольно неуклюжий, подумал Дан машинально. Сначала показались прямые, хотя и чересчур тонкие ноги, узкие бедра… голодом, что ли, ее морили?.. плоский живот… вот это совсем странно, неужели у нее нет детей?.. учитывая, что тут кормили младенцев девочки не старше шекспировской Джульетты… а вот грудь у нее что надо, высокая, упругая… Опомнись, Даниель! Женщина сбросила балахон и стояла теперь, скромно потупившись, но свободно, словно и не голая. Дан не мог оторвать от нее глаз. Она что-то сказала певучим голосом и стала медленно поворачиваться боком, потом спиной, потом опять боком… Показывала свое тело? Какой-то рынок рабов!

— Черт меня побери! — пробормотал Дан. — Что за напасть…

— Награда за примерное поведение? — услышал он чуть насмешливый голос Марана, о котором от потрясения забыл. — Надеюсь, не подарок.

— Подарок? Как так подарок? С ума сошел? Она что, вещь?

— Вещь не вещь, но у народа, который постоянно воюет, должен неизбежно быть дефицит мужчин и избыток женщин. Почему б не подарить? И тебе поощрение, и самим легче. Ладно, не пугайся, я шучу. Скорее, конечно, это разовая акция.

— И что мне делать? — спросил Дан.

Маран помолчал.

— Если я правильно оцениваю ситуацию, — сказал он наконец, — лучше было бы не отказываться. Но с другой стороны… Как ты знаешь, я, в отличие от… — он запнулся, сделал короткую паузу, и Дан понял, что он вспомнил Эдуру, — не считаю это частью работы. Решай сам.

— Но ты…

— Я отключусь.

— Но я… — Дан замолчал. Стоявшая до того без движения и напряженно вслушивавшаяся в его бормотание женщина вдруг сделала шаг вперед и тронула его за руку. Потом тихо заговорила. Дан опознал только несколько отдельных слов, общий смысл до него не дошел, но Маран сказал:

— Я так понимаю, что она предлагает уйти. Раз уж она тебе не нравится. Уйти и прислать другую.

— Другую? — Дан посмотрел на женщину более внимательно, она умолкла, стояла, опустив голову, вид у нее был, словно у побитой собаки, жалкий и покорный. Он смутился. — Другую не надо, — перешел он на язык кочевников. Ты… — он хотел сказать «милая» или «красивая», но понял, что таких понятий в его кратком словаре нет. — Ты хорошая, — произнес он торопливо, — хорошая.

— Свяжемся утром, — бросил Маран, и в эфире наступила тишина… Последнее, впрочем, было, скорее, психологическим эффектом, нежели физическим явлением, он ведь и так ничего постороннего не слышал, даже голоса Эвальда, что, если подумать, странно… И все равно ему стало неуютно, он на секунду забыл о женщине, однако та прижалась к нему, потом подняла руку и недоуменно подергала пуговицу, впервые, наверно, видела. От нее пахло травой, горьковато, но свежо. Дан вздохнул и стал расстегивать рубашку.




Он проснулся от скрежета, с которым отодвигалась обычно в сторону импровизированная дверь, и обнаружил, что лежит в своей пушистой постели один, огляделся, женщина… ночью он выяснил, что ее звали Гениса или Гениза… а может, Гелиса?.. уже поднялась и одетая в свой невыразительный балахон сидела в углу. Увидев вошедшего Паомеса, она торопливо вскочила, и Дан подумал, что сейчас она уйдет, не повернув головы, но она бросила украдкой в его сторону выразительный взгляд, благодарный и тоскливый одновременно. Дан почувствовал нечто вроде нежности, видимо, это отразилось на его лице, потому что Паомес едва заметно усмехнулся.

Уроку на сей раз был придан характер беседы, Паомес храбро разговаривал на интере, мальчики, появившиеся чуть позже с обычным завтраком (увидев мясо, Дан с ностальгической грустью подумал о концентратах из аварийного пайка), подсказывали те слова, которые он не мог вспомнить сам, и он составлял более или менее понятные фразы, правда, до склонений-спряжений дело, естественно, не дошло, глаголы употреблялись в неопределенной форме, а существительные в именительном падеже, но разобраться было можно. Дан отвечал ему, используя как интер, так и местный язык, что Паомеса почему-то удивляло, только потом Дан понял, что его собеседник — видимо, здешний спец по языкам, уверенный в своем превосходстве над прочими… собственно, основания для самодовольства у него бесспорно были, как-никак о гипнозе он понятия не имел, и даже письмена использовать не мог за их отсутствием, но вот говорил же… очевидно, Дана он учил скорее на всякий случай, чем всерьез надеясь, что тот усвоит его уроки. Вначале он, конечно, поинтересовался, откуда Дан родом, и тот долго объяснял, что приехал издалека, из-за гор. Пришлось рисовать горный хребет, который Паомес, кажется, принял за гряду холмов, затем добавлять новые, чтобы довести до сведения визави, что он не из-за ближних гор, а самых что ни на есть дальних. Потом Паомес решил выяснить, кто правит народом Дана, и велики ли сам этот народ и стада, которыми он владеет, Дан назвал первое пришедшее в голову имя, слегка стилизовав его под местное, а о количественной стороне они дискутировали чуть ли не до полудня, рисуя человечков и «лошадей». То есть каотов. Полностью разобраться, каков здешний счет, Дану так и не удалось, добрались только до пяти, дальше шли дополнительные взмахи растопыренной пятерней, однако числа, из этого размахивания складывавшиеся, остались неизвестными (если, конечно, существовали), в итоге обсуждение превратилось в род бахвальства, ибо Паомес, представлявший орду Бетлоана, все добавлял и добавлял человечков, пеших и верховых, к ранее нарисованным, и Дан, поразмыслив, решил от него не отставать, они освободили от шкур и исчеркали большую часть земляного пола, но так ни к чему и не пришли, в конце концов Паомес прекратил дискуссию, как всегда, похлопав Дана по плечу, и объявил, что после обеда его примет Бетлоан. Только когда он вместе со своими живыми записными книжками удалился, Дан получил наконец возможность поговорить с Мараном. О том, что произошло ночью, Маран не обмолвился ни словом, а сказал:

— Кажется, я начинаю понимать, зачем они тебя похитили.

— Зачем? — спросил Дан с любопытством, но Маран по своей вечной привычке предпочел уйти от прямого ответа:

— Сам поймешь. После сеанса. Ты ведь не успел еще усвоить последнюю порцию. Вчерашнюю, я имею в виду. Когда у тебя в голове будет полный словарь, до тебя сразу дойдет. А нет, обменяется мнениями.

Действительно! Дан вспомнил, что вечером они сеанса не провели, из-за Генисы… Скорее, Гелизы? Или Генизы? Он смущенно хмыкнул, но тут же отбросил все мысли, не имевшие прямого отношения к делу.

— Прочти мне весь словарь, хорошо? — попросил он. — Заполню пробелы.

Когда он вышел из гипноза и мысленно перебрал весь лексикон — не так уж мало, три с половиной сотни слов — он и вправду понял.

— А что мне этому Бетлоану отвечать? — спросил он Марана, и тот усмехнулся.

— Принцип прост: ни да, ни нет. Дипломатия.

— Какой из меня дипломат, — сказал Дан недовольно. — Я человек конкретный, ты же меня знаешь.

— Знаю. Если что, я подскажу. Не волнуйся. Я же с тобой, хоть и не во плоти.

— Плоть твоя мне ни к чему, — проворчал Дан. — Вряд ли меня вызовут на поединок, и понадобится секундант. Лучше держи эту плоть подальше. Для сохранности интеллекта.

В абсолютном несоответствии с собственными словами он представил себе очередной вариант спасения, вольно или невольно он прокручивал их в голове без передышки. Блок отремонтирован, астролет взлетает и садится… ведь один взлет у них в запасе все-таки остался, а с посадкой как-нибудь разберутся там, у Новой Глеллы… садится прямо перед «цирком шапито», перепуганные стражники разбегаются кто куда, народ и придворные подают ниц, и Маран вызволяет его из заточения… Ага! А если они не разбегутся и не попадают? Ну хорошо, есть еще станнеры, ну уложат Маран и Эвальд шестнадцать человек — по заряду, поменять обойму целых двадцать секунд, так что больше вряд ли — а дальше? Да и не может Эвальд никого укладывать, он пилот и по уставу не имеет права покидать корабль ни в какой ситуации, кроме гибели или угрозы гибели этого самого корабля, что в общем и целом правильно, да и заставлять его рисковать жизнью Маран не станет, собственно, и не может заставить, Эвальд же не разведчик, хоть и водит машину Разведки… Словом, чушь все это и ерунда. Не нужен ему тут Маран во плоти.

— Маран, ты слышал, что я тебе сказал? — спросил он настойчиво. — Чтобы никаких попыток…

— Слышал, — отозвался Маран насмешливо. — Скажи-ка мне, друг мой Дан, а кто у нас тут командир? Я или ты?

— Ты! — буркнул Дан сердито. — Ты, черт бы тебя побрал!




Бетлоан разглядывал Дана внимательно и долго, словно видел впервые, изучал его высокую, на голову выше любого из туземцев, фигуру, коротко стриженные, по здешним меркам, конечно, волосы и безбородое — хотя за прошедшие дни щеки и подбородок Дана успели покрыться щетиной, лицо, его светло-серые спортивные брюки и рубашку, рабочий костюм или, если угодно, форму разведчика, а точнее, ее часть. Наконец он оторвался от созерцания пленника, неожиданно поднялся со своего «трона» — он принял Дана, сидя на возвышении в том самом зале, где они встретились в первый раз, подошел и остановился в каком-нибудь полуметре от Дана, пристально глядя ему в глаза. Придворные, если их можно так назвать, окружили их, Паомес со своими мальчиками занял место в первом ряду, а рядов образовалось немало, народу было много, целая толпа.

— Говорят, — начал Бетлоан, Дан понимал его напрямую, но, по крайней мере, в начале разговора, не выскакивал, давая Паомесу работать, — будто ты приехал к нам из-за дальних гор. Я хотел бы знать, что тебя привело на наши земли. Тебя и твоих соплеменников.

— Мы просто хотели посмотреть, каков мир за пределами наших владений, — сказал Дан. — Посмотреть и ничего больше. Но по дороге у нас сломалась повозка, и нам пришлось остановиться, чтобы ее починить.

— Вранье! — победоносно заявил стоявший рядом с Бетлоаном противный тип со злыми глазами. — У них нет каотов. Это не повозка, а дом. Они поставили дом на нашей земле.

— У нас не обычная повозка, — возразил Дан. — Она… она… — Он не знал, видели ли туземцы их кораблик в полете, подумал, что вряд ли, поскольку в словаре Паомеса термин «летать» отсутствовал. — Она ездит без каотов.

По толпе присутствующих прокатилась волна смешков и ропота, одних его заявление развеселило, других возмутило. Бетлоан унял их движением руки.

— Мы знаем, что бывают повозки, которые ездят без каотов. Луки, которые стреляют без стрел. Мечи, которые разят на расстоянии, — проговорил он медленно и размеренно.

Дан вытаращил на него глаза. Мечи, которые… Великий Создатель, как сказал бы Маран! Откуда эти полудикари могут знать про луки, стреляющие без стрел, или повозки, способные ездить без коней? Вот так история!

— Могу ли я верить, что вы проникли к нам без враждебных намерений? — сурово спросил Бетлоан, игонорируя его удивление.

Что ему сказать? Дать честное слово? А есть ли у них подобное понятие? Даже если есть, самого-то слова нет…

— Если б у нас были враждебные намерения, разве стали бы мы ездить по вашим землям открыто? — ответил он вопросом на вопрос.

— Вы не ездили открыто, — оборвал его Бетлоан. — Мы обнаружили вас в месте, где нечасто бывают наши воины, у холодного озера высоко в холмах… Неважно. Я склонен тебе верить. И я хочу предложить твоему племени союз. Наши владения далеко друг от друга, нам нечего делить. Если вы поможете нам сейчас, позже мы окажем помощь вам. А ты получишь свободу, если будешь нам полезен.

— Чем же я могу быть вам полезен? — спросил Дан.

— Мне нужно оружие, — сказал Бетлоан негромко, но твердо. — Хорошее оружие. Мне нужны луки, стреляющие без стрел, и мечи, разящие на расстоянии.

— У нас нет ничего такого, — возразил было Дан, но Бетлоан остановил его движением руки.

— Не лги. Разве не ты приехал на повозке, в которую не надо впрягать каотов?

Что ж, определенная логика в его словах есть, подумал Дан. Но не вручать же ему бластер, которого, впрочем, и нет. Ни у него, ни у Марана. А что, кстати, Маран? Он тянул паузу, надеясь, что Маран подкинет какую-нибудь идею, но тот помалкивал, хотел, наверно, посмотреть, как его друг и подчиненный, бестолковый олух, каким он всегда был и, как видно, остался, будет выкарабкиваться из очередной неудобной ситуации, в которую угодил по собственной вине?.. Ну смотри, смотри!..

— Чтобы заключить союз, нужны переговоры, — сказал он не очень решительно.

Бетлоан кивнул.

— Я мог бы отправиться… — он увидел на лице правителя ироническую усмешку и скорректировал уже готовую фразу, вместо «домой» сказал: — к повозке. В сопровождении твоих воинов. И передать твои предложения.

Он сразу представил, как приближается к астролету, пусть и под конвоем, что стоит прямо из люка одним движением станнера этот конвой обезвредить, если даже его самого заденет, не страшно…

— Ты останешься здесь, — прервал Бетлоан его грезы. — К повозке отправятся мои посланные.

— Мои товарищи могут им не поверить. Если меня с посланными не будет, они решат, что я убит, — возразил Дан, но у правителя все было продумано.

— Поверят. Ты передашь моим воинам… — его взгляд остановился на телекамере, — хотя бы этот амулет. Ну и несколько слов, которые убедят твоих товарищей, что ты жив и ждешь их решения.

Он умолк, вопросительно глядя на Дана. И тут наконец объявился Маран.

— Скажи, что тебе надо подумать, — велел он.

Невелика премудрость! Дан надеялся на большее, но поскольку ему и самому ничего особенно умного в голову не приходило… Собственно, в подобных ситуациях действительно вернее всего не рубить сплеча…

— Я должен обдумать твои слова, — заявил он торжественно. — Мне нужно время.

— Хорошо, — согласился Бетлоан. — Думай. Даю тебе… — он помедлил, — день. Иди.

Дан был уже у выхода, когда Бетлоан вдруг остановил его вопросом:

— А в ваших краях все ездят на подобных повозках? — поинтересовался он небрежно. — Или есть и обычные, в которые надо впрягать каотов?

Дан открыл уже рот, намереваясь сообщить, что в их передовой стране давно и думать забыли о каотах, но Маран помешал ему.

— Скажи, что и есть и обычные, — шепнул он.

Дан удивился, но сказал, что ему велели, и вышел вслед за воинами, ранее сопровождавшими его сюда. Почему бы?..

— Он хотел прояснить твой социальный статус, — ответил Маран на его невысказанный вопрос. — Если там у всех такие повозки, значит, ты рядовой член общества, и неизвестно, озаботит ли кого-либо твоя судьба. А если нет…

— Понятно, — буркнул Дан, забыв об осторожности, но никто не обратил внимания на его реплику.




— Ну и что теперь? — ворчливо спросил он, плюхаясь на свое меховое ложе.

— Теперь? — Маран помолчал. — Твои предложения? — осведомился он после довольно длинной паузы.

— Какие у меня могут быть предложения! Мое дело маленькое. Я объявляю Бетлоану о своем согласии, он присылает к тебе депутацию, вооруженную моей телекамерой…

— Почему телекамерой?

— Потому что он принял ее за амулет, который вкупе с неким паролем докажет вам, что я жив.

— Понятно. Итак?

— Он присылает депутацию, ты ее охмуряешь и отправляешься восвояси. Остальное твоя забота… Хотя… Послушай, а что если они замышляют овладеть повозкой… то есть, тьфу, астролетом, и переговоры — лишь отвлекающий маневр? Выманят вас с Эвальдом наружу и пристрелят из луков.

— Не исключено, — отозвался Маран. — Хотя маловероятно. Если б они собирались с нами расправиться, это было бы проще сделать до нападения на тебя, теперь мы начеку, они должны это понимать. Собственно, каковы их намерения — значения не имеет, не согласиться ты в любом случае не можешь, иначе тебя просто-напросто убьют.

— Если это единственная альтернатива тому, чтобы вооружить дикарей бластерами, я готов, — заявил Дан торжественно.

— История оценит твою самоотверженность, — усмехнулся Маран, — но надеюсь, что до этого не дойдет.

— В любом случае, имей в виду…

— Не валяй дурака! Тебе что, жизнь надоела?

— Ну не то чтоб совсем, но… Почему это ты можешь быть самоотверженным, а я нет? Чем я хуже?

— Ничем, — сказал Маран серьезно. — Ты лучше. Да и моя самоотверженность изрядно поувяла. С тех пор, как появилась Наи, я трясусь над своей жизнью так, словно она не моя, а жизнь Микеланджело или Шекспира. Ладно, Дан. Мне надо обдумать ситуацию. С учетом сегодняшней аудиенции.

— Хочешь сказать, что мне пора заткнуться?

— Зачем же так грубо? Отдыхай. Повторяй словарь, рисуй на песке картинки, занимайся любовью. Если предложат.

Дан удивился тому, что Маран затронул в разговоре вторую сферу… он невольно улыбнулся собственной формулировке, это случалось не впервые, с некоторых пор он и сам и даже про себя деликатно именовал все, что касалось секса, на бакнианский манер… О второй сфере Маран никогда не заговаривал, не имея на то веских оснований, стало быть, какая-то задняя мысль… Интересно, какая?

— Ну если они снова приведут Генису… — начал он, чтобы поддержать разговор.

— Лучше б другую, — сказал Маран без запинки.

— Почему? — удивился Дан.

— Потому.

— А именно? Объяснись.

Маран вздохнул.

— Я полагаю, ты не преминул продемонстрировать свои благоприобретенные навыки?

— Естественно.

— Вот. Понимаешь теперь?

— Ничего не понимаю. Говори толком.

Маран снова вздохнул.

— Олинию помнишь?

— Ну?

— Меня до сих пор мучает совесть. Я не привык быть предметом нежных чувств, Дан. Я имею в виду, таких, на которые не могу ответить. Сам знаешь, у бакнианских женщин своего рода иммунитет, они не будут терять голову из-за того, что их ублажили по полной программе.

— А Лана? — спросил Дан.

— Лана была исключением. И тем не менее, она все понимала. Она ведь тоже была бакнианкой. Она знала, что по большому счету у нас с ней ничего получиться не может. Там все было без обмана. Но женщины из внешнего мира незнакомы с подоплекой нашей второй культуры и неспособны осознать наши мотивы… я говорю, наши, подразумевая в данном случае и тебя, ты ведь уже тоже погрузился с головой во все эти бакнианские материи… Словом… Не создавай эмоциональных связей. Не строй отношений, который могут быть причиной долгих страданий. Я уже не говорю о том, что ты и сам человек влюбчивый, но это ладно, вернемся домой, и все образуется.

— Тебе легко говорить, — сказал Дан недовольно. — А я не могу, как ты, сегодня одна, завтра другая, послезавтра… — он замолчал, вдруг поняв, что дело обстоит не совсем так… Ничего себе! — Маран! — сказал он сурово. — Почему ты меня не предупредил?

— Насчет?..

— Насчет того, что кевзэ подтачивает или переиначивает… нет, переворачивает все установки!

— Ты имеешь в виду свою моногамность?

— Да. Если от нее что-то осталось.

— Господи, Дан! Ты же знал, что кевзэ это материальная основа полигамии. О чем еще я должен был тебя предупреждать?

— Я считал, что речь о возможностях, а не… о желаниях.

— А! Это пройдет. Просто этап такой.

— Ну а если, допустим, Паомес опять ее приведет? Тогда что делать? Отказаться?

— Да я не к тому! Решай сам. Я просто хотел, чтобы ты все обдумал и выбрал наиболее адекватную линию поведения. С учетом тех установок, к которым ты приобщился с моей помощью, оказавшись тем самым в моей зоне ответственности. Ладно, все.

С этими словами Маран умолк, и Дан стал обдумывать, как ему себя вести, если Паомес приведет-таки Генису… В моей зоне ответственности! Ну и формулировочки у него… Хотя, конечно… Он почему-то вспомнил Дину Расти, как она пыталась после ареста Лея покончить с собой, и чего стоило вернуть ее к более-менее полноценной жизни… Впрочем, это совсем другая история, с Олинией ведь ничего страшного не случилось, наоборот, душа зашевелилась, что тут плохого, даже для нее самой, а для ее окружения вообще подарок судьбы. У этого Марана просто какая-то гипертрофированная совесть… К тому же Маран это другая категория, с ним и на словах себя сравнивать смешно, неизвестно, сколько еще понадобится времени, чтобы хоть в первом приближении освоить те премудрости, с которыми он познакомился в восемнадцать лет. Если это вообще получится, иногда Дану казалось, что у них и тут есть генетическое отличие, совсем малюсенькое, ничтожное, но все же неодолимое…

Он так и ни к чему не пришел, решив вести себя по обстоятельствам, но Паомес не появился, видимо, слишком его баловать тоже не собирались, словом, ему не оставалось ничего иного, как забраться в свою теплую постель и заснуть, уповая на верность древней поговорки по поводу утра, которое мудренее вечера.




Спал он долго, и разбудил его не Паомес, а начальник караула, грубовато тронувший его за плечо. Разбудил, сделал знак подняться и следовать за ним, Дану еле удалось уговорить его подождать пару минут, дабы ополоснуть лицо, за чем тот наблюдал, выпучив глаза, очевидно, утреннее умывание к доблестям здешних военачальников не относилось. Удивительно, что ему вообще выдали сосуд с водой! Застегивая на ходу рубашку, он прошел вслед за главой стражников по нескольким коридорчикам «шапито» и оказался у входа в «тронный зал». Начальник караула отдернул занавеску, отодвинулся и знаком предложил Дану пройти вперед. Дан переступил порог и онемел. Прямо напротив него на пуфе у стены сидел… Маран. Он не поверил собственным глазам, даже зажмурился на секунду, потом вгляделся… В зале было достаточно светло, машинально посмотрев вверх, он обнаружил в своде шатра прорехи, наверно, днем часть шкур отодвигали, и теперь солнечные лучи падали как раз туда, где… Черт! Тысяча чертей и один маленький дьяволенок! Он судорожно вздохнул. Что за… Впрочем, его потрясение прошло быстро. В глубине души он ни минуты не верил, что Маран возьмет и улетит. Да, не домой, а на базу, готовить его, Дана, освобождение, но улетит, избежит излишнего риска, станет беречь, как говорил вчера, собственную жизнь. Это был бы разумный шаг, но шаг другого человека, не Марана, а Маран другим человеком становиться, как видно, не собирался, он оставался самим собой. Как всегда, без всяких примет скованности или неуверенности, он сидел, облокотившись на широко расставленные колени, и в упор глядел на Бетлоана, занимавшего соседний пуф. Они были вдвоем, никаких переводчиков, никаких советников. Когда Дан вошел в зал, оба повернули головы, Маран едва заметно подмигнул, а Бетлоан знаком подозвал Дана, и когда тот подошел поближе, указал на него Марану. Маран медленно, вдумчиво оглядел Дана и спросил:

— Ты в порядке?

Дан только кивнул, понимая, что процедура продиктована, так сказать, правилами игры, Бетлоан продемонстрировал его Марану, дабы доказать, что заложник жив и находится в добром здравии, Маран же, естественно, разыграл неведение и стремление иметь гарантии.

Присоединиться к переговорам его никто не пригласил, наоборот, Бетлоан махнул рукой оставшемуся стоять в почтительном отдалении начальнику караула, и Дана той же дорогой отвели туда, откуда привели. Он снова улегся на ложе, с которого его так неожиданно подняли, и стал размышлять, пытаясь угадать, что же решил предложить Бетлоану Маран в обмен на его свободу. Не бластеры же, в самом деле? Вопрос был праздный, поскольку бластерами Маран на данный момент не располагал, правда, формально они в вооружение экспедиции входили, и при необходимости он, как командир, мог отомкнуть сейф, где они лежали, своим личным «ключом», электронным блоком, отпиравшим электромагнитные запоры разной степени сложности, командирский так почти любые, отомкнуть, вынуть бластеры и раздать подчиненным, всем или через одного, либо рассовать по карманам, словом, сделать с ними все, что ему будет благоугодно (не забывая, разумеется, о своей ответственности перед Разведкой, Всемирной Организацией Космических Исследований, Всемирной Ассамблеей и так далее, до бесконечности), однако сейф этот находился не в скорлупке, на которой их угораздило выйти в недальний, но космос, а в базовом астролете экспедиции, в эту минуту совершавшем, надо думать, очередной виток по орбите вокруг Глеллы. Да и если б располагал… Может, станнер? Один, два? Безвредное, в сущности, оружие, выводившее из строя людей временно. Но устроило ли бы таковое Бетлоана? Если и да, решение выглядело, во-первых, более чем сомнительным с правовой точки зрения, а во-вторых, слишком примитивным, не в стиле Марана. Что тогда?

Так и ни до чего не додумавшись, он махнул рукой и стал ждать, когда Маран объявится в эфире, встревать в его разговор с Бетлоаном он, конечно, не собирался. Встревать? Ах черт! Только теперь он осознал то, на что спросонок не обратил внимания. Эфир молчал. Удивительно. По идее, он должен был слышать все, о чем говорилось там, в «тронном зале», но на самом деле с момента пробуждения не услышал ни звука. Это могло означать только одно: Маран отключил свой «ком». Но почему? Опять таинственность, «кролик из шляпы»? Он вспомнил, как перед экспедицией на Эдуру Маран предупредил Артура, просившегося в команду: «Я человек нелегкий, не люблю делиться своими планами с подчиненными»… Но нет, Дан не верил, что Маран начнет изображать deus ex machina в нынешней ситуации. Что тогда? Еще один вариант — излюбленное геройство в одиночку, как выразился однажды Поэт, по какому поводу, Дан уже не помнил… Действительно, геройствовать, читай, рисковать жизнью, из высоких соображений или во благо конкретных людей, все равно, Маран старался один и желательно без свидетелей… Дан сразу вспомнил рассказ Нилы об изиевских еще временах… Как Маран, защищая того же Поэта, схлестнулся с Пестой, о чем Поэт не ведал по сей день… Или эпизод с Натали, так ту историю называл сам Маран, в отличие от репортеров, окрестивших ее подвигом… Да, но на сей раз скрывать что-либо было бессмысленно, ведь уже факт появления Марана в шатре Бетлоана говорил сам за себя, так что, подумав, Дан отбросил и эту идею. Так… Была и еще сфера, в которой Маран предпочитал оставаться один. Ответственность. Но в таком случае… В таком случае, он выключил «ком» по неочевидной для кого-либо другого, но абсолютно ясной Дану причине: поскольку замыслил трюк, который мог вызвать недовольство в ВОКИ. Как минимум. Потому он и решил держать Дана в стороне, чтобы не вовлекать в возможные неприятности и его. Дан такой поворот дел правильным или справедливым не считал, но в подобных ситуациях Маран был непрошибаем, он поступал по-своему, и переубедить его не сумел бы сам Цицерон. Дан вздохнул, сел, придвинул стоявшее на полу блюдо с завтраком и, лениво жуя, стал строить догадки с учетом последнего, установленного методом дедукции обстоятельства.




Прошло добрых четыре часа, пока о нем наконец вспомнили, но сделал это, во всяком случае, на первый взгляд, не Маран, два стражника, отодвинув дверь в обиталище Дана, подозвали его и провели не более и не менее, как к выходу из шатра. Неужели Маран исхитрился добиться его немедленного освобождения? Невероятно. С бьющимся сердцем он шагнул через порог, оказался на освещенном еще довольно высоко стоявшим солнцем пустыре и на минуту ослеп от яркого света. Тюремная крыса, ха-ха. Потом он, правда, обвыкся и сразу увидел Марана, сидевшего верхом на каоте. Обширное пространство перед «шапито», свободное от шатров и кострищ, было очищено еще и от зевак и предоставлено ему для демонстрации навыков наездника, как понял Дан, поглядев по сторонам и увидев немало воинов, стоявших кучками у дальних палаток или у «дворца», среди последних оказался и Бетлоан, следивший за Мараном с нескрываемым любопытством. Конечно, скакун из каота был никудышный, но Маран заставил-таки его проделать кое-что из освоенных в манеже на Земле трюков. Дан и сам был наездник не из худших, да и в манеж они ходили обычно вдвоем, потому он следил не столько за Мараном, сколько за реакцией зрителей, и остался доволен произведенным впечатлением. Под занавес Маран галопом пересек пустырь, на всем скаку остановил каота прямо перед Бетлоаном, а заодно и Даном, поскольку правитель, окруженный десятком приближенных, стоял от Дана в нескольких шагах, и по-киношному лихо спрыгнул на землю.

— Ездить ты умеешь, — сказал Бетлоан.

— Я умею все, что должно уметь мужчине, — ответил Маран с легким оттенком высокомерия.

Дан насторожился. Маран и бахвальство были несовместимы абсолютно, и подобное его поведение означало, что таков здешний стиль, что Маран со своим уникальным чутьем моментально в этом разобрался и теперь не хвастал, а просто работал. Конечно! Дан сразу вспомнил, как Паомес рисовал и рисовал людей и каотов, дабы превзойти в могуществе и богатстве его, Дана, несуществующее племя. И, значит, правильно он сделал, что не отстал, не уступил первенства.

Бетлоан некоторое время, прищурившись, смотрел на Марана, затем повернулся к придворным и сделал знак одному из них. Тот немедленно вышел вперед и вынул из ножен меч, другой же приближенный вынул свой и протянул Марану. Дан поежился. Конечно, фехтованием в Разведке с некоторых пор заведовал олимпийский чемпион, правда, шпажист, а не мечник, но его подопечным приходилось управляться и с мечом, и с саблей и иным не спортивным, а историческим холодным оружием, к тому же в свое время, перед тем, как присоединиться к участникам похода в Атанату, они с Мараном в тренировочном зале Периценской орбитальной станции освоили все приемы весьма изощренного лахинского боя на мечах, но что если тут какие-то другие? А мечи ведь не деревянные, а боевые, стальные, правда, заточки вроде не первоклассной, но все же… Однако переживать ему пришлось недолго, Маран обезоружил своего противника на второй минуте, меч того отскочил на добрых пять шагов, а сам он застыл на месте, обалдев от неожиданности. Неизвестно, собирался ли продолжать испытание Бетлоан — Дан уже сообразил, что это испытание — но Маран сам подошел к воину попроще, попросил у него лук и единственную стрелу, а потом вдруг поманил Дана и, указывая на противоположную сторону площади-пустыря, небрежно бросил на языке кочевников:

— Попади в тот столб.

Дан взял лук с легким сомнением, в тир он в последний раз ходил перед экспедицией на Глеллу, да и то всего на четверть часа, дабы поддержать форму. К тому же чужое оружие… Лук, впрочем, оказался самый обычный, из других материалов, конечно, не из пластика, а из дерева, и тетива кожаная, если не из кишки, но устройством он ничуть не отличался ни от земного, ни от периценского. Дан еще меланхолично думал, что ничего удивительного в этом в общем-то нет, раз и тут, и там пустил корни homo sapiens, то бишь головы идентичны, стало быть, и изобретать они должны вещи аналогичные, или хотя бы схожие, а руки тем временем уже действовали, он автоматически вложил стрелу, поднял лук, прицелился и выстрелил. И вернул лук хозяину, только потом бросив взгляд на мишень. Стрела вонзилась точно в середину столба.

— Достаточно, — сказал Бетлоан. — Я вижу, вы действительно знаете ремесло воина. Хорошо, я согласен.

Интересно знать, с чем, подумал Дан, но спросить было не у кого, поскольку Бетлоан, увлекая с собой Марана, вошел в «шапито», и за ними потянулись остальные. Дан полагал, что его отведут обратно в избушку-камеру, но ему сделали знак идти за прочими. Процессия прошествовала по центральному коридору в «тронный зал», который на сей раз оказался пиршественным. Правда, ничего похожего на столы и стулья не было, даже пуфы отодвинули подальше, вплотную к стене, блюда, горшки и кувшины же расставили на полу неширокой полосой, опоясывавшей все помещение вдоль его периметра, оставляя однако зазор между собой и стеной. В зазоре на выстилавших пол шкурах и разместились участники пира, а может, самого обычного обеда, об этом Дану судить было трудно. Марана Бетлоан посадил рядом с собой, а Дан очутился между двумя немолодыми воинами в шрамах, то ли сотрапезниками, то ли сторожами, собственно, это его волновало мало, в данный момент он никуда убегать не собирался.

Обед оказался лишь ненамного разнообразнее, чем те, которыми Дана кормили в его темнице: мясо, не такое безвкусное, как у добытого им некогда — у него уже было ощущение, что это случилось в доисторические времена, дынеобразного животного, а может, просто лучше приготовленное, малочисленные лепешки, вареные клубни темно-зеленого цвета и слегка сладковатые, «творог», кисломолочный напиток, напоминавший недоброкачественный йогурт… пожалуй, все. Не считая, конечно, «вина», сделанного, как ему удалось выяснить у соседа, из тех самых клубней. Это было единственное, о чем ему удалось поговорить «за столом», соседи, и правый, и левый, сосредоточились на еде. Дан сам никогда не страдал отсутствием аппетита, но подобного обжорства он и вообразить себе не мог, даже людоеды Перицены были не столь прожорливы и не более неряшливы, соседи, да, собственно, и почти все вокруг, ели, ели, ели, глотали огромные куски, давились, омерзительно чавкали и рыгали, с собачьим рвением грызли кости, швыряли куда попало объедки, вытирали жирные руки об одежду, ели и, конечно, пили. Дан наблюдал за тем, как они пьянели, и думал, что пороки человеческие не менее универсальны, чем достоинства, он отлично знал, что на Земле нет и не было народа, не ведавшего об алкоголе или его заменителях, кто не пил за отсутствием вина или напитков более крепких, тот травился ядами грибов или растениями, содержащими галлюциногены. На Торене ему довелось испробовать тийну и ткаву, изготавливавшиеся из местных злаков и способные свалить с ног непривычного человека куда быстрее, чем водка или виски, нечто похожее на вино выделывали на Перицене и в цивилизованном Лахе, и у полудикарей-горцев, бойко и разнообразно — от пивообразной жидкости до почти чистого спирта, пили и на Эдуре, и даже глеллы, прекраснодушные, чистые, бесхитростные глеллы, глотали таблетки, правда, не алкоголь или наркотики, а неведомые препараты направленного действия, аналоги, как они объясняли, естественных гормонов и медиаторов, стимулировавшие, допустим, мышление или мышечную активность, в микроскопических дозах и не каждый день, но глотали. Разница, конечно, есть, одно дело действительно становиться умнее или сильнее, другое — таким себя воображать, но в любом случае это нечто, пришедшее извне, без затраты усилий, труда, тренировки, без самовоспитания. Последнее слово его чем-то встревожило, потом он понял, что это не его термин, а Поэта… Как-то он там, как вообще идут дела в Бакнии, на Торене?.. Как всегда, мысль о Торене, заставила его перевести взгляд на Марана, тот сидел, облокотившись на стоявший рядом пуф, и слушал что-то ему объяснявшего Бетлоана. Пора бы уже и включить связь, подумал Дан сердито. А может, Маран просто забыл? Он смотрел на Марана до тех пор, пока тот не почувствовал его взгляд и не повернул голову. Потом он, словно невзначай, поднял руку к уху и потрогал козелок, Маран чуть прикрыл глаза, и через несколько секунд Дан услышал его голос, толку, впрочем, от этого оказалось немного, Маран говорил на языке кочевников и к тому же довольно бегло… чертовы бакны, прирожденные лингвисты и потенциальные полиглоты!.. Дан с трудом улавливал общий смысл, ход беседы, речь как будто шла о местных обычаях, но о чем конкретно?.. Дан с горечью подумал, что Маран мог и не отключать «ком», все равно суть его предложений Бетлоану вряд ли дошла б до тугодума-землянина, каким Дан иногда себя ощущал.

Сосед справа совсем вырубился, разлегся на полу и бессмысленно таращился на окружающих, да и в целом общество перепилось, кто еще прикладывался к кувшину, проливая при этом «вино» на себя и на шкуры, покрывавшие пол, а кто уже впал в бесчувствие. Самое время бежать, мелькнула мысль, но осмотревшись повнимательнее, Дан понял, что пьяны не все, стражники — он насчитал шестерых — стоявшие вразброску у стен, в пирушке участия не принимали, как и начальник караула, поминутно входивший и выходивший, надо понимать, и снаружи шатер охранялся, как обычно. Может, если пустить в ход станнер, удастся выбраться из «шапито» на пустырь, а там, как бог даст? Но есть ли у них станнер, захватил ли Маран с собой оружие, рискуя лишиться его при возможном обыске, у самого Дана сняли с руки часы и вывернули все карманы, к счастью, ничего особенного в них не было, всякие нужные мелочи, начиная с компьютера и кончая электронным «ключом», он держал в куртке, пропали только расческа, носовой платок да палочка торенского средства для чистки зубов, о чем он, впрочем, сожалел не меньше, чем сожалел бы о пропаже любого из своих рабочих инструментов, за исключением разве что «ключа» да компьютера, не столько самого компьютера, стандартного карманного аппаратика, сколько заложенных в него сведений. Правда, камеры его не забрали, сочли за амулеты, трогать чужие амулеты здесь, кажется, остерегались, но станнер все-таки великоват, за талисман не сойдет… Нет, скорее всего Маран явился сюда безоружным, так что с мыслью о побеге придется в очередной раз расстаться. Он попробовал сосредоточиться на разговоре Марана с Бетлоаном. Теперь Бетлоан рассказывал Марану о боге или пророке, а может, праотце кочевников, но опять-таки… Неожиданно его совсем уже заснувшего соседа справа оттолкнули к стене, и Паомес, которого Дан до того в зале не видел, уселся с ним рядом. Он придвинул ближайшее блюдо, подцепил двумя пальцами большой кусок мяса и поднес ко рту, но прежде чем откусить, сказал Дану с легкой усмешкой:

— Не оглядывайся. Тебя стерегут хорошо. Пытаться бежать не советую.

Говорил он медленно, отделяя слова друг от друга, так что его Дан понял.

— С чего ты взял, что я собираюсь бежать? — спросил он с деланным безразличием.

Паомес засмеялся.

— Плох тот пленник, который бежать не хочет, — сказал он и стал жевать.

Дан промолчал.

Доев кусок, Паомес взял другой и поинтересовался:

— Откуда твой товарищ знает наш язык?

Дан пожал плечами.

— Наверно, он вступил в какие-то сношения с жителями ближайших к озеру становищ и научился говорить от них так же, как ты от меня.

Он и не подозревал, насколько был прав, не в отношении языка, конечно, а контактов, лишь позднее он узнал, что Маран пришел, а точнее, приехал в резиденцию правителя на купленном то бишь выменянном на нож каоте, зная о кочевниках куда больше, чем он сам.

Пир вроде подходил к концу, на блюдах, во всяком случае, остались одни дочиста обгрызенные кости, горшки были буквально вылизаны, кувшины пусты. Десерта, кажется, не предусматривалось. Но было кое-что вместо него. Лениво созерцавший финал пьянки Дан увидел, как кожаная занавеска входа отодвинулась, и в залу тесной стайкой вошли закутанные в покрывала женщины. Балахонов на них, по всей видимости, не было, плотно прилегавшая ткань четко обрисовывала тела, чаще стройные, если не сказать, худые, но попадались и попышнее, мелькали кисти рук, неприкрытые щиколотки и босые ступни. Они остановились в центре зала, распустили узлы, которыми покрывала — длинные узкие полосы ткани, намотанные в несколько слоев, были завязаны на груди, и витки стали расползаться, образуя щели. В щели проглядывало голое тело, и это было почище вульгарного стриптиза. Некоторые из участников пира вскочили и устремились к «стриптизершам». Неужели сейчас начнется всеобщая оргия, подумал Дан с отвращением, но увидел, что воины просто выбирают девушек и уводят их из зала.

— Если хочешь Генису, поторопись, — сказал насмешливо Паомес, потягивавший напиток из благоразумно переставленного со «стола» поближе к себе и потому избежавшего общей участи кувшина.

Действительно! Присмотревшись, Дан узнал в одной из девушек Генису, стоявшую неподвижно, как изваяние. Покрывало ее было туго натянуто, глаза опущены, может, потому на нее до сих пор никто не посягнул? Словно почувствовав взгляд Дана, она подняла голову и умоляюще на него посмотрела, Дан чуть не вскочил и не пошел к ней, его удержала только мысль, что тем самым он станет участником этого нечистоплотного действа, и пока он колебался, Генису-таки увели. Какой-то немолодой уже воитель с длинной, слипшейся бородой и дырой вместо двух передних зубов. Тогда он почувствовал себя предателем. И вспомнил Эдуру, переживания Марана. Вот уж поистине, куда ни кинь, всюду клин! Тут он уловил нечто, отвлекшее его от мыслей о Генисе, Бетлоан задал Марану вопрос, дословно Дан не разобрал, но смысл понял: правитель предлагал Марану выбрать себе женщину.

— В следующий раз, — ответил тот, слегка нахмурившись.

Тогда Бетлоан выдал еще одну длинную фразу, касалась она, насколько Дан уразумел, недавней реплики Марана, мол, он умеет все, что должно уметь мужчине (вот и трепись после этого!). Правителю, кажется, удалось задеть своего собеседника, так как Маран ответил раздраженно:

— Я не привык заниматься этим на ходу. И поскольку я еще не знаю, где придется ночевать мне самому, то…

— Где тебе ночевать, мы найдем, — заверил его правитель. И хотя Маран ничего не сказал насчет Дана, только бросил короткий взгляд в его сторону, Бетлоан добавил: — Нет. Я не настолько глуп. Твой друг останется пока там, где был.




Вскоре пиршество закончилось или, скорее, угасло, часть гостей ушла с женщинами, часть впала в полубессознательное состояние, и Бетлоан, брезгливо оглядевшись — сам он не пил или пил в меру, потому вполне сохранял контроль над собой — встал.

Дана отвели в его камеру, и через полчаса или около того он услышал приглушенный голос Марана.

— Ты где? — спросил Дан. — Один?

— Один. Мне выделили изолированные апартаменты. Каморку величиной чуть поменьше кроватей, на которых ты с Никой или я с Наи спим на Земле.

Дан невольно улыбнулся. Кровать или, вернее, тахта, софа, исполнявшая роль супружеского ложа в его с Никой огромной новомодной комнате на вилле (которую они, конечно, не купили, как собирались, напополам с Мараном и Наи, не успели или не удосужились, земные дела их всякий раз оставались незавершенными либо и вовсе неначатыми), имела размеры примерно три на два с половиной метра…

— Во «дворце»?

— Да.

— Кожаную или деревянную?

— Кожаную.

— То есть ты на свободе?

— Как будто. Правда, не знаю, что случится, если я попытаюсь этой свободой воспользоваться.

— А ты хочешь попытаться? — спросил Дан.

— Нет.

— Нет?

— Нет. Бессмысленно, Дан. Не знаю, как меня, а тебя они стерегут. И очень умело. А если б я собирался бежать без тебя, то на кой черт, извини, мне надо было сюда являться?

— А что же ты собираешься делать? — поинтересовался Дан без особой надежды на ответ, не формальный, конечно, а по существу, и Маран не замедлил его ожидания оправдать.

— Не сейчас, Дан, — сказал он.

— А когда? В следующий раз? — спросил Дан насмешливо. — И долго его придется ждать? Или ты полагаешь отвертеться от меня, как отвертелся от Бетлоана?

— Сомневаюсь, что мне это удалось. Я насчет Бетлоана.

— Нет?

— Боюсь, они уделяют чрезмерное внимание всему, что связано с процессом воспроизводства, — сказал Маран задумчиво. — Впрочем, понять их можно. Как мне сегодня объяснили, у них тут действительно перманентная война. И длится она с незапамятных времен. Они просто не знают, что такое мир, им незнакомо само это понятие.

— Но почему?!

— Так им завещал их патриарх. Или пророк, этого я не разобрал. Но не бог. Конкретная личность с биографией, жившая где-то здесь, в центральной части континента в историческую эпоху. Правда, вряд ли ее можно так назвать, у этих ребят, если я правильно понял, нет не только истории, даже устной, но и отсчета времени. Во всяком случае, систематического, из поколения в поколение.

— Это уже совсем невероятно, — заметил Дан. — По-моему, счет времени вели уже древние египтяне.

— Египтяне были цивилизованным народом, — возразил Маран.

— Но даже земные варвары, я думаю, имели представление…

— Ты не вполне осознал, с чем мы тут столкнулись, — прервал его Маран. — Земные варвары, все эти готы, вандалы, да даже гунны, соседствовали с цивилизованными народами и перенимали от них начатки этой самой цивилизованности. А тут мы имеем дело с варварством в чистом виде. Первозданным, не отягощенным привнесенными извне частицами иного устройства или понимания жизни, как хочешь. Незамутненным. Дистиллированным, я бы сказал.

— И за что же они все-таки воюют? — спросил Дан после того, как Маран закончил свою речь.

— Да за мир и воюют, — ответил Маран насмешливо.

— Каким образом? Ты же говоришь, что у них и понятия такого нет.

— Понятия нет. Я имею в виде лексическое, лингвистическое, как его там. Но есть туманные представления о том, что возможна жизнь без войны.

— А почему бы им этот мир не заключить? — поинтересовался Дан.

— Представь себе, я задал ему такой вопрос. Почему бы, спросил я, вам, правителям воюющих племен, не собраться и не договориться о том, чтобы прекратить войну.

— И что?

— Он долго и невнятно объяснял мне, почему это невозможно. Долго, невнятно и малопонятно. Кое-какие выводы я, конечно, сделал…

— Ну и? — спросил Дан с любопытством.

— Ты обратил внимание, что в словаре, который составил с тобой Паомес, нет таких понятий как честь или доверие?

— Конечно, обратил! Но, может причина в том, что абстрактные понятия трудно иллюстрировать?

— Да, есть и такая вероятность. Но я попробовал вытащить тебя из твоей камеры под честное слово.

— И?..

— Не смог втолковать. Пытался так и эдак.

— Ин-те-рес-но, — протянул Дан.

— Есть еще одна сторона дела. У этого их патриарха или пророка были свои представления о мире. Мир, мол, это окончательная победа над врагами. Что-то вроде того.

— А кто враги? — спросил Дан.

— В том-то и дело! На сегодня это соседняя орда, с которой они уже две жизни — время жизни двух поколений, надо понимать — не могут поделить территорию.

— Пастбища?

— Не совсем. Пастбища истощаются, приходится перебираться с одного на другое, так что бери шире. — Он замолчал, потом сказал: — Давай прервемся, Дан. Тут кто-то ходит. Как бы чего не вышло.

— А что может выйти? Никакому варвару никогда не придет в голову, что возможно переговариваться на расстоянии, — начал Дан и умолк, вспомнив недавний разговор с Бетлоаном. А какой варвар способен вообразить, что возможно ездить без коней или стрелять без стрел? Он не стал продолжать, а только добавил: — Доброй ночи.




Он долго не мог заснуть, думал, но не о Земле и доме, как почти каждый вечер, и не о вечной здешней войне, а о злополучной Генисе и о том, как кочевники, оказывается, обращаются со своими женщинами, думал, сокрушался, ворочался, вздыхал, потом задремал, и ему приснился идиотский сон, он видел Нику, угодившую в лапы здешних варваров и танцевавшую совершенно нагой среди блюд и кувшинов. Он немедленно проснулся и снова ворочался и, соответственно, в итоге продрал глаза далеко не ранним утром, что определил по степени освещенности — окошечко в потолке он держал открытым, через него проникал не только свет, но и свежий воздух, видимо, камера его находилась если не за пределами «шапито», то на самом краю того — продрал глаза и сразу услышал разноголосый шум, коммуникатор Марана был включен. В первые минуты до него доносился только отдаленный разговор неизвестных ему людей на отвлеченные темы — о каотах, какой-то драке, десятке погибших… Нет, не совсем так, постепенно обрывки фраз сложились в более или менее ясную историю: ночью угнали большое стадо каотов, воины настигли похитителей, произошло очередное побоище… от дальнейшего осмысления подробностей его отвлек голос Марана.

— Мне нужен мой товарищ, Бетлоан, — сказал он твердо.

— Зачем? — спросил правитель подозрительно.

— Он может мне помочь.

— Каким образом?

— Он лучше знает местность.

— Почему?

— Потому что я поручил ему изучить ее. Сам я был занят другим делом. Починкой повозки, — добавил он, предвосхищая очередной вопрос Бетлоана.

— Ладно, — сказал тот неохотно.

Наверно, соответствующее распоряжение он отдал знаком, Дан ничего не услышал, но сразу вскочил, чтобы успеть более или менее привести себя в порядок до появления стражников или кого там за ним послали.

Когда он вошел в тронный или, вернее, полифункциональный зал, на сей раз рабочий кабинет (закутков, на которые был разгорожен шатер, на то, чтобы выделить под каждое из необходимых назначений отдельное помещение, явно недоставало), он увидел, что часть шкур в центре снята и сложена стопкой в стороне, и над обнаженным участком земляного пола стоят, склонившись, Бетлоан и Маран. Последний держал длинный толстый прут, указывая им на какое-то место чертежа или рисунка, надо полагать. И, наверно, рисование на земле было принятым у кочевников способом общения или передачи информации, во всяком случае, Бетлоан воспринимал этот метод, как должное.

— А, Дан! — сказал Маран обыденно, словно сидел в библиотеке Разведки за компьютером. — Иди сюда.

Дан подошел и уставился на пол в некотором замешательстве. Рисунок на полу представлял собой карту. Холмы, озеро, большой стан, в котором они на данный момент находились, несколько мелких, небольшие лески, разбросанные по степи.

— Отметь, где второе крупное становище. То, которое в этой части континента, — попросил Маран, протягивая ему свой прут.

Дан не сомневался, что в действительности никакая помощь Марану не нужна, он и сам отлично все помнит, скорее, как некогда на Перицене, он хотел — с каким-то дальним прицелом — доказать аборигенам полезность товарища. Или просто извлечь его из камеры на случай, если предоставится возможность бежать? Неважно. Он молча взял прут и, присмотревшись, нарисовал кружочек там, где находилась ближняя к ним крупная орда.

— И все мелкие, какие помнишь, — добавил Маран.

Дан закрыл глаза, пытаясь мысленно восстановить всю картину территории, которую охватывала карта, потом стал медленно, но уверенно ставить тут и там точки.

— Хотел бы я знать, — сказал скептически Бетлоан, наблюдавший за его работой, — как можно столь точно обозначить то, чего нельзя увидеть глазами. Вот ты говоришь, что такая картина возникает, когда на землю смотришь сверху, с неба. А если нет? Почему я должен верить, что все именно так и есть?

Маран заколебался, потом решился.

— Видишь ли, Бетлоан, — сказал он спокойно, — дело в том, что наша повозка умеет передвигаться не только по земле, но и по небу.

Дан ожидал, что правитель или недоверчиво рассмеется или просто выйдет из себя, но тот после короткого молчания только криво усмехнулся.

— Я все ждал, скажет кто-нибудь из вас об этом или нет.

Маран молчал, и он пояснил:

— Мы видели, как вы… — он использовал незнакомый глагол, должно быть то самое, не упомянутое Паомесом «летать». — Но ни ты, ни твой друг…

— Я боялся, что меня сочтут лжецом, — вмешался Дан. — Или сумасшедшим.

— Почему же? — сказал Бетлоан с иронией. — Какая разница, ездить по земле или по небу? Коли уж найден способ управляться без каотов…

Дан не нашелся, что ответить. Странный человек, ничем его не удивишь, подумал он. Земные варвары наверняка… А что, собственно, земные варвары? Первобытная наивность, невежество — да, но почему они обязательно должны быть основой недоверия? Может, наоборот, они заставляют верить чему угодно? Он промолчал, но Маран спросил с вежливым безразличием:

— И откуда вы знаете о наших повозках? Я понял так, что мы первые странники, добравшиеся к вам из-за гор.

Дан не думал, что правитель ответит, но тот, видно, не относил тему, затронутую Мараном, к секретным.

— Об этом говорится в «Искушении прародителя (или прорицателя, патриарха, с точным термином для перевода Дан никак не мог определиться) Беомина». — Он посмотрел на Дана, потом на Марана. — Вы не знаете о прародителе? Я удивлен. Если вы даже с самого края мира, слава Беомина должна была коснуться вашего слуха.

— Разделяющие нас горы неодолимы не только для пешего или верхового, — сказал Маран, — но даже для повозок, которые умеют ездить без каотов. Только когда придумали повозки, умеющие летать, стало возможно перебраться через них.

— Так ваши повозки придуманы недавно? — спросил Бетлоан.

— Да.

— Это меня радует, — сказал правитель неожиданно. — А то тут у нас многие высказывали сомнения…

— Какие? — спросил Маран.

Бетлоан вместо ответа дважды хлопнул в ладоши. Начальник караула, кажется, постоянно находившийся где-то поблизости, просунул голову в дверь. Бетлоан приказал:

— Пусть сюда придет Паомес. — И когда через несколько минут молчаливого ожидания в зал вошел Паомес, велел ему: — Прочти «Искушение».

— Все?

— Начни, я скажу, когда остановиться.

Паомес минуту постоял, невидяще глядя в пространство, видимо, сосредотачиваясь, потом стал нараспев декламировать:

— К вечеру одного из многих дней своего предпоследнего странствия прародитель Беомин достиг необыкновенного становища у самого подножия малых гор. Ни одного каота не бродило меж шатров, не бегали дети, не горел огонь в очагах, не кипели котлы, и прародитель решил, что стан покинут. Однако, оказавшись между шатрами, он с удивлением увидел, что те возведены из камня, а потом навстречу ему вышли существа, издали похожие на людей, но когда они приблизились, Беомин с ужасом увидел, что на руках у них по три пальца.

Дан вздрогнул и посмотрел на Марана, тот ответил ему предупреждающим взглядом, потом поднял руку и подержал растопыренные пальцы перед глазами.

— Три? — переспросил он с несколько демонстративным (последнее, впрочем, только для знавшего его сдержанность Дана) удивлением.

— Три, — сказал правитель коротко, а Паомес продолжил свое повествование:

— Тогда прародитель понял, что это не люди, а… — следующее слово Дан слышал впервые, по смыслу оно должно было означать нечто вроде духов, — поскольку они не нуждались в пище и питье, да и во сне, потому что никто не способен спать среди положенных друг на друга камней, которые в любое мгновение могут обрушиться на голову. Он испугался и хотел уйти прочь, но духи не дали ему этого сделать, они обступили его и стали нашептывать лживые и льстивые слова. Они обещали Беомину, что если его народ станет жить в дружбе с ними, духи научат его множеству чудесных умений, например, как складывать камни, чтобы те не падали, или как варить мясо без огня. Они говорили, что помогут людям переплыть море, подняться на самые высокие горы, притронуться к звездам. Они показали прародителю повозку, которая ездила без помощи каотов по земле и по небу, луки, которые стреляли без стрел, меч, который разил на расстоянии…

— Достаточно, — уронил правитель, и Паомес перевел дух.

— А чем все кончилось? — полюбопыствовал тем не менее Дан, Паомес вопросительно глянул на Бетлоана, но тот сказал нетерпеливо:

— Это слишком длинная история.

— А если в двух словах? — спросил уже Маран.

Правитель пожевал губами, потом буркнул:

— Паомес… Коротко.

— Беомин вернулся к своему народу, — заговорил тот, оставляя длинные паузы между словами, наверно, обдумывал на ходу, что в это «коротко» вместить. — Он собрал людей и рассказал им о своем путешествии. Он говорил, что духи хотят обмануть их, усыпить своими сказками, отвлечь дарами, отнять у них каотов и заставить умереть голодной смертью, чтобы потом завладеть их пастбищами и шатрами. Он призвал народ к войне с духами. Люди стали воевать с духами и победили.

— Понятно, — сказал Маран.

— Победили, то есть убили духов? Или изгнали? — спросил Дан.

— Убили. Разрушили их стан и уничтожили все, им принадлежавшее.

— Что было глупостью, — заметил Бетлоан. — Убить врага доблесть, но зачем лишать себя военной добычи?

— Беомин считал, что такая добыча опаснее самого врага, — возразил Паомес. — Поддавшись соблазну, люди могли отказаться от того, что имели, а потом…

— Понятно, понятно, — остановил Бетлоан его небрежным жестом. — Я не так глуп, как ты думаешь. — Он заметил, что Паомес смотрит на карту и сказал: — Ты можешь идти. — А когда тот вышел, недовольно бросил: — Мы тратим много времени на пустяки. Что дальше?

— Ты закончил? — спросил Маран Дана, и когда тот кивнул, забрал у него прут и обратился к правителю: — Вот здесь мы с тобой находимся, — он показал на кружочек, обозначавший орду. А вот здесь… Это в стороне восхода, ехать туда на каоте примерно… — он на секунду задумался, потом сказал: — Полутра. Кто там, твои, чужие?

Пока Дан размышлял о сложностях ориентации в этом дурацком мире, где не знали ни часов, ни мер расстояния, Бетлоан, не мигая, смотрел на карту. Вопреки скепсису Дана, он понял, что от него требуется и торжественно объявил:

— И в сторону восхода, и в сторону заката, и в другие стороны на день пути всеми становищами правлю я.

— Понятно. — Маран очертил прутом круг, охватывавший довольно большую зону с десятком обзначенных Даном точек, и пошел дальше. — А на день и ночь?

— По-разному, — отозвался Бетлоан. Он снова хлопнул в ладоши, вызвал пару человек, наверно, военачальников, судя по их осанке и оружию, и все вместе стали уточнять, где свои, где чужие.

Дану это быстро наскучило, тем более, что занимало его совсем другое: кто были несчастные, искавшие дружбы с варварами, глеллы или палевиане? Судя по тому, что они предлагали оружие, то были палевиане, но тогда, выходит, история, изложенная в «Искушении», случилась не так давно? Развалины, над которыми они пролетели перед тем, как совершить посадку у озерка, казались невообразимо древними, древнее египетских пирамид, но, может, это оттого, что ослепленные жаждой разрушения победители буквально сравняли поселение пришельцев с землей? Или обнаруженные ими груды камней и вовсе руины иного города, не имеющего ничего общего с глелльской цивилизацией ни в каком ее варианте, а принадлежавшего какому-то оседлому местному народу, ныне исчезнувшему?

Через какое-то время сделали перерыв на обед или завтрак, для Дана, не успевшего утром поесть, уж точно последнее, меню оказалось довольно обильным, отличаясь от вчерашнего, в основном, отсутствием спиртного. Едоков набралось всего шестеро, Бетлоан с его полководцами, вновь появившийся во время дискуссии Паомес и Маран с Даном, оказавшиеся рядом, был ли то недосмотр тюремщиков, или Бетлоан уже не видел для себя опасности в их общении, но никто как будто не обращал на них внимания, и Дан, улучив момент, когда кочевники о чем-то громко заспорили, шепнул Марану:

— Как тебе понравилось «Искушение»?

— Отвратительные убийцы, — бросил Маран, прикрывшись кувшином, из которого только что отпил.

— Номады?

— Увы! Нет. Мы все. Homo sapiens, которого вообще-то следовало бы именовать homo sanguineus.

— Иногда мне чуть ли не кажется, что ты предпочел бы родиться глеллом, а не человеком, — пошутил Дан.

— Может, и предпочел бы.

— А как же неспособность испытывать оргазм? — спросил Дан лукаво.

Маран сердито глянул на него, но промолчал.




После еды всей компанией вышли на пустырь, где состоялось нечто вроде военного парада или показательных выступлений, а скорее, того и другого вместе. О маршировке, разумеется, местные солдатики понятия не имели никакого, целая рать, на глаз несколько тысяч человек, хлынула густой толпой к «шапито», испуская дикие вопли и потрясая оружием. Знамен не было, до символики тут, видно, не доросли. Покричав, воины расступились, освободив небольшую площадку, на которой пять или шесть пар их из числа тех, кто был вооружен мечом, таких в войске оказалось процентов десять-пятнадцать, начали демонстрировать свое воинское умение. Фехтовали они прескверно, ни о каких приемах не ведали, а попросту колошматили друг друга повернутыми плашмя мечами, и, естественно, несколько человек были тут же расцарапаны до крови, двое даже ранены, что, впрочем, никого не смутило, ни самих пострадавших, ни тем более зрителей. Дан смотрел на них и представлял себе, как такая неловкая, но дикая армия атакует несчастных глеллов, в языке которых нет даже самого слова «война». А может, когда-то оно все же было, как и явление, которое им обозначалось? Если и да, все, связанное с кровопролитием, исчезло из их жизни так давно, что и памяти о нем не осталось… Хотя с памятью на Глелле вообще обстояло неважно… В любом случае, у Дана защемило сердце, когда он вообразил себе жуткую картину разгрома крошечного глелльского поселения ордой не ведающих ни жалости, ни милосердия варваров. Конечно, к глеллам он относился особо, как, впрочем, и остальные члены экспедиции, нежность, которую они питали к этому вымирающему космическому племени, была, наверно, сродни чувству, какое вызывают у детей состарившиеся родители. Состарившиеся, беспомощные, впавшие в детство… Хотя нет, если цивилизация Глеллы и впала в детство, о самих глеллах этого сказать было нельзя. Все они, и старые, и молодые, были вполне дееспособны, разумны, даже по-своему энергичны, вот только детей у них почти не рождалось, непонятно, почему. Как-то во время вечерних дискуссий, которые они, вымотавшись за бесконечный тамошний день до полуобморока, проводили обычно лежа на своих кроватях, Патрик высказал печальную мысль о том, что, видимо, состарившаяся цивилизация, как и индивидуум, теряет способность к воспроизводству. Маран нахмурился, но возражать не стал, и Дан понял, что подобная идея приходила в голову и ему. Впрочем, возражай не возражай, а они в этих вопросах дилетанты, генетический материал, взятый у жителей планеты, они отослали на Землю, и теперь только земные биологи могли вынести окончательный приговор: будет существовать ставший дорогим их сердцу народ, или все их усилия по его спасению окажутся тщетными… Ему стало совсем грустно, а потом он сердито подумал, что, возможно, генетики уже к чему-то пришли, а они с Мараном торчат здесь и ничего не знают, в очередной раз мелькнула мысль о побеге, и опять-таки, поглядев по сторонам, он ее отбросил, уже в первые минуты после выхода на площадь-пустырь он насчитал восемь человек, явно стороживших его, Дана, он даже был слегка польщен подобным вниманием, так вот стражники никуда не делись, стояли поблизости, одни впритык, другие чуть подальше… Он вспомнил, что забыл спросить у Марана про станнер… хотя в такой толпе никакой станнер не подмога… Да и Маран… Теперь он был почти уверен, что тот потребовал его позвать потому лишь, что предпочитал иметь его рядом на случай, если предоставится хоть какая-то возможность бежать, вряд ли ему так уж нравилось общество людей, которых он назвал отвратительными убийцами… Собственно, не совсем их или не только их… Дан хмыкнул. Да ладно, это сгоряча. А на самом деле, убийцы даже не сами их нынешние сотрапезники и собутыльники (а вернее, сокувшинники), а их предки, бог знает, сколько сотен, если не тысяч лет прошло с тех пор… Он вернулся мыслями к «Искушению» и подумал, что, наверно, на Безымянной, так он про себя стал называть новооткрытую планету, высадились все-таки не глеллы, а палевиане, стиль скорее их… Но что из того? Он обнаружил, что даже палевиане, которых он после первой экспедиции на Палевую ненавидел всеми силами своей души, пылко и неотступно, как ненавидят только личных врагов, даже палевиане, заставившие его почувствовать себя трусом и предателем, теперь ему ближе, чем эти тут…

Наконец беспорядочные потасовки на пустыре закончились, и все благородное общество, включая Дана, прошествовало обратно в зал, где был накрыт уже настоящий обед, с выпивкой. Опять бесконечная пьянка и омерзительное обжорство.

На этот раз Паомес присутствовал на пиру с самого начала и не преминул, как и вчера, устроиться рядом с Даном, тот был рад компании, тем более что Марана опять усадили рядом с Бетлоаном. По правую руку. А слева от правителя сидели два воина, лучше прочих проявившие себя в фехтовании, если это можно так назвать. Дан невольно вспомнил Эдуру и королевский прием, на который попал после кулачного боя, выигранного Мараном у наследника Стану Горта. Здесь наследники, надо полагать, подобной ерундой не занимались, да и не было видно никаких наследников, может, дети Бетлоана слишком малы? Но, прикинув возраст правителя, Дан в своем выводе усомнился, выглядел Бетлоан лет на сорок-сорок пять даже с учетом здешних темпов жизни. Он принял у Паомеса кувшин и спросил:

— Давно правит Бетлоан?

Паомес мотнул головой и расставил руки, отмерив некое расстояние. Не слишком большое, но и не самое малое.

— А как у вас передается власть? — поинтересовался Дан, отпив «вина», горьковатого, как и водный настой.

— Как у всех, — сказал Паомес. — На поединке.

— Поединке?

— Тот, кто хочет стать правителем, вызывает того, кто правит, на бой. Сможет выиграть, значит, за него… — Паомес возвел очи горе, и Дан понял, что он имеет в виду высшую силу. Ага, стало быть, бог или боги у них все же есть…

— А если проиграет? — спросил он.

Паомес выразительно провел пальцем по горлу. Сурово, подумал Дан. Но, может, оправданно, а то все, кому не лень, вызывали бы правителя на поединок, пришлось бы ему вместо правления целый день мечом махать.

— А у вас по-другому? — спросил Паомес.

— У нас власть переходит от отца к сыну, — сообщил Дан необдуманно и спохватился, что, возможно, сморозил глупость, неизвестно ведь, как на этот счет высказался Маран, расхождение в столь важном вопросе сулило немалые неприятности… Но нет, скорее, всего, Маран до сих пор эту тему не затрагивал, в противном случае, предупредил бы, а что касается будущего… Дан был совершенно уверен, что Маран, хоть тот и принимал живейшее участие в разговоре правителя с воинами и примостившимся с той стороны «стола» военачальником, не упустит ни слова, услышанного по «кому», в этом отношении Маран был натуральный Наполеон Бонапарт, он мог переговариваться по фону, одновременно составлять рапорт или программировать зонд, а потом еще подойти к занятым болтовней товарищам и вставить реплику, доказывавшую, что он полностью в курсе их беседы…

— К сыну? — удивился Паомес. — К какому сыну?

— Старшему, — сказал Дан.

— Старшему? — Паомес часто-часто замигал, потом хмыкнул. — А если он трус? Или дурак?

Дан заколебался. В своих виртуальных странствиях по средневековой истории он не раз задумывался над схожим вопросом, пытаясь решить для себя, искупают ли выгоды наследственной власти те печальные последствия, когда на престол попадает никуда не годный правитель. К определенным выводам он так и не пришел и теперь храбро заявил:

— Если он трус или дурак, его смещают.

— Кто? — немедленно спросил Паомес, и Дану пришлось на ходу изобретать систему, до которой не додумались за тысячу лет средневековья.

— Собрание высших лиц… Военачальников то есть.

— А если они не придут к согласию?

— Тогда поступают так, как считает правильным большинство, — внедрил Дан в свою систему элемент демократии.

— Но ведь большинству военачальников как раз выгодно, чтобы правителем был трус и дурак, — заметил Паомес. — Чем слабее правитель, тем сильней каждый из них.

Дан прикусил язык и, чтобы выиграть время, крепко приложился к кувшину.

— Один такой законник, как ты, Дан, — услышал он вдруг насмешливую реплику на интере, — способен ввергнуть в междоусобицу целое феодальное общество.

— Что ты сказал? — немедленно спросил Бетлоан, и Маран тут же перешел на язык аборигенов:

— Есть у нас одна пословица, — сообщил он правителю. — Два меча лучше, чем один, не говоря о четырех, но даже пятью пять мечей не спасут дурную голову.

— Как это надо понимать?

— А так, что перед тем, как пускать в ход оружие, надо поставить над воинами умелого полководца, — пояснил Маран, правитель хмыкнул, а Дан не успел разобраться в предмете их беседы, поскольку ему пора было переключаться на Паомеса.

— Ты, конечно, прав, — сообщил он ему, — у этой системы есть недостатки.

— Я в ней ничего, кроме недостатков, не вижу. Если у сильных воинов не будет права на власть, они станут без конца устраивать смуты.

— А что случится, если Бетлоан падет в бою? — возразил Дан. — Тоже смута.

— Почему это? Будут поединки между желающими занять его место, кто победит во всех, тот и станет правителем.

— А если выиграет дурак? — нашел наконец Дан уязвимое место в его построениях. — Для победы на поединке достаточно иметь силу. Но правитель ведь не только воюет, у него есть и другие обязанности.

Паомес пренебрежительно махнул рукой.

— Главное это война. А для другого найдутся советники. — Последнее слово он произнес значительно, даже с затаенной гордостью, убедившей Дана, что он не ошибся в своих предположениях относительно роли Паомеса при Бетлоане.

— А что за советы даешь правителю ты? — спросил он, чтобы сменить тему, но Паомес нахмурился, то ли функции его, как советника, были второстепенными, то ли держались в тайне, во всяком случае, он неопределенно повел рукой и впился зубами в мясо, Дан же на ответе не настаивал, довольный уже и тем, что прекратились дебаты о престолонаследии. Он хотел было попросить Паомеса прочесть продолжение «Искушения», но поостерегся, подумал, что не стоит слишком интересоваться судьбой неизвестных пришельцев, сущность сомнений, на которые намекнул Бетлоан, была ему в общем-то ясна, особенно после того, как Маран столь выразительно пересчитал собственные пальцы, словом, он предоставил Паомесу обгладывать очередную кость, что тот проделывал с неизменным энтузиазмом, не уступавшим рвению прочих едоков, а сам вернулся к мыслям о глеллах. Конечно, вряд ли Беомин общался с ними так кратковременно, как повествовалось в «Искушении», одно только устранение языковых барьеров… Хотя несомненно у глеллов в лучшие их времена была техника машинного перевода, позволявшая расшифровывать язык моментально, так, во всяком случае, предположил Патрик после одной из ночей (ибо подобными вещами он занимался в свободное от прочих, связанных с переездом глеллов забот, время, обычно ночью), проведенных в компьютерном зале Глеллы-города… Да и если б прародитель не был догматиком и человеком поверхностным и пробыл в городке пришельцев подольше, у него был бы случай увидеть, что они и едят, и пьют, и спят… Собственно, вряд ли он сбежал так быстро, чтобы этого не обнаружить, конечно, очагов и котлов у глеллов или палевиан оказаться не могло, но тюбики и бутылки… Просто не в интересах Беомина было их заметить или упоминать о них… Поосторожнее надо с этими кочевниками, вот что! Они сидят с тобой за одним столом и вроде не выказывают враждебности, но черт знает, что они о тебе думают, и как в действительности намерены с тобой поступить. Земные варвары ведь в большинстве своем считали доблестью обман и предательство…

За своими раздумьями он чуть не пропустил момент, когда отодвинулась занавеска, и в зал вошли девушки. Он сразу высмотрел Генису, сегодня та стояла потупившись, никаких умоляющих взоров в его сторону, то ли потеряла надежду, то ли интерес… Неужто?

— Гениса, — позвал он негромко, но она услышала, вздрогнула и подняла голову.

— Послушай, — спросил Дан Паомеса, — а я имею право на… ну могу я выбрать себе женщину?

— Разумеется, — сказал Паомес, насмешливо улыбаясь. — Ты ведь зван на пир. А это такое же угощение, как все прочее.

Угощение! От одного этого слова у него чуть не пропала всякая охота! Но девушка следила за ним взволнованно и тревожно, и Дан встал. Встал и поманил ее к себе, она прямо порхнула к нему и уцепилась за его руку. Однако, что делать дальше, он не знал, уйти так просто, даже в свою камеру, он вряд ли мог. Подумав, он подозвал одного из стражников, как и вчера стоявших вдоль стены, и объявил, что хочет вернуться к себе… объявил, и самому стало смешно, прозвучало так, словно какой-нибудь герцог просит у сюзерена разрешения удалиться в свое поместье. Стражник тем не менее кивнул и ушел за распоряжениями, а Дан хотел пока сесть обратно, но когда попробовал потянуть за собой девушку, та уперлась.

— Нельзя, — пролепетала она, побледнев то ли от страха, то ли от смущенья, — мне… нам нельзя.

Он не стал выяснять, почему, и остался стоять рядом с ней, наблюдая, как рьяно гости разбирают «угощение». Интересно, а что Маран, подумал он, собственно, краем глаза он все время за тем следил, Маран сидел с непроницаемым видом и пил или делал вид, что пьет, во всяком случае, маленький глиняный кувшин был у него в руках, и он то и дело подносил горлышко ко рту. Надеялся ли он, что пронесет и на сей раз? Правитель уже несколько раз бросал на него ироничный взгляд, но молчал, число же жавшихся в середине комнаты друг к другу женщин все убывало, в сущности, на всех присутствующих их хватить никак не могло, поскольку было вдвое меньше, чем участников пира. Может, и пронесет, подумал Дан, но тут увидел женщину, которая вошла в зал и сразу же скинула покрывало с головы и плеч. В первое мгновение, увидев дерзкий взгляд и вызывающую улыбку, он подумал, что наконец удостоился чести лицезреть высокопоставленную особу женского пола, но стоило ей сделать несколько шагов, как он понял, что ошибся. Чтобы разгадать эту женщину, никаких бакнианских навыков не требовалось. Натуральная нимфоманка, наверняка неутомимая в постели и на этой самой постели зацикленная. Она прошла через зал и остановилась перед Бетлоаном, Дан удивился, неужели у правителя могла быть такая подружка, эротоманом он никак не выглядел, но Бетлоан кивнул ей на Марана, она повернулась к тому, и Дан увидел на ее лице изумление. Не ожидала? Предполагала увидеть какого-нибудь изувеченного в боях беззубого дикаря? Маран сидел с равнодушным видом, она уставилась на него, широко открыв глаза, потом стала медленно разматывать свое покрывало, показались округлые плечи, верхняя часть груди… Маран поставил кувшин и окинул ее оценивающим взглядом, внимательно, даже с любопытством. И улыбнулся.

— Ступай ко мне в комнату, — сказал он спокойно. И снова взял кувшин.

Был ли он недоволен, что ему навязали-таки местную красотку? Дан не мог бы в этом поклясться. Скорее во взгляде Марана он уловил тень того самого спортивного интереса, от которого его друг и командир открещивался памятной ночью на Глелле, когда вдруг разоткровенничался и заговорил о любви. Собственно говоря, по большому счету Дан ему верил. Но в то же время по собственному опыту знал, как трудно выносить вынужденное воздержание, ведь даже не помышляя ни об одной женщине, кроме Ники, он всякий раз, когда разлука затягивалась, начинал невольно реагировать чуть ли не на каждую юбку… Конечно, в этом отношении космос — адова работа… не всякий, впрочем, космос, на рудник или научную базу позволялось взять с собой жену, да и в Разведке на орбитальных станциях работало немало женщин, что даже приветствовалось, можно сказать, поощрялось руководством, с естественными инстинктами старались считаться… Дан вспомнил, как шеф привез ему Нику на Периценскую станцию, зная, что на Землю он попадет еще не скоро… Да, но на переднем крае, на котором они с Мараном работали, все было иначе, женщины туда не допускались, считалось, что это опасная зона. Сам Дан ничего особенно опасного в своей работе не находил, то ли привык, то ли просто его понимание опасности не совпадало с таковым большинства землян… В конце концов, когда они с Никой благополучно свалились на Торену, они были сотрудниками научной базы и о Разведке знали только из газет и телепередач, а ведь попали в такое местечко, по сравнению с которым все прочие, где он потом побывал, казались регионами активного отдыха… Конечно, если очень уж придираться… Да, они могли погибнуть на Перицене, но лишь теоретически, действительная опасность им не угрожала, не считать же таковой необходимость лезть на отвесную скалу или спускаться в радиоактивное подземелье, в конце концов, можно было и не идти, удрать или даже просто уклониться, правда, в подобном случае они вряд ли выполнили б задачу, ради которой отправились в трудный поход, но целы бы остались, а всякие там людоеды и вовсе ерунда, чисто гипотетическая возможность. На Палевой… Он вспомнил инфразвуковой удар и оставшийся без управления флайер, пустяки в общем… На Эдуре им просто везло, вначале, а потом… ах, чушь, обошлось, даже испугаться не успели… Да и жизни их, в сущности, ничего не угрожало, у них ведь были станнеры, и от неумелых эдурских стражников они отбились бы всегда, другой вопрос, что это обернулось бы провалом, полным и абсолютным, неслыханным позором, после такого скандала остается только уволиться и спрятаться от людей на какой-нибудь дальней космической базе. В Бакнии… Ну да, мимолетный риск в их деле присутствовал, не без этого, единственным стопроцентно безопасным местом была Глелла… и именно там они могли в самом деле погибнуть, не парадоксально ли? Погибнуть, умереть от жажды вместе с обитателями планеты, и умерли бы, если бы Санта не наткнулся на воду, астролет ведь опоздал-таки, выпала та маловероятная ситуация, когда шефа на Земле не оказалось, а директор ВОКИ не решился действовать немедленно, без всех тех согласований и обсуждений, к которым привык… Но все равно, подобные, с позволенья сказать, опасности могли напугать только неженок-землян. Хотя то, что женщин держали от этой работы подальше, было правильно, он, в частности, вовсе не мечтал, чтобы Ника сопровождала его хоть в какой-то из экспедиций, в которые его посылали… Вот она и оставалась вдали, на Земле. Она, любая другая. Само собой и Наи, и что бы там не говорил Маран и как бы героически не пытался хранить ей верность, ему это должно было даваться еще тяжелее, чем Дану, ему и прочим бакнам, привыкшим к совершенно иному уровню сексуального общения, ведь в Бакнии воздержание не только не практиковалось, но и не считалось добродетелью, наоборот… Конечно, не все экспедиции одинаковы, вернее, не все планеты, на которые посылаются экспедиции, а еще точнее, женщины этих планет, если homo sapiens несовместим в сексуальном отношении с глеллами или палевианами, то на Эдуре или Перицене ситуация складывалась совершенно иная, особенно, на Эдуре, где женщины доступнее, чем где бы то ни было… И где именно по этой причине только везение спасло их от разоблачения, причем не в качестве пришельцев, а людей с реверсией, опасных, как там считалось, для общества. На Перицене же… Сам он в Лахе не был, но постоянные панегирики Патрика в адрес лахинских женщин вдохновляли… однако не его, Дана. Никогда и никому, за исключением тех, кто и так все знал, то есть Поэта и Марана, он не признался бы в своем бакнианском опыте, но был уверен, что бакнианки… Черт возьми! Он опять вспомнил Нилу, и что-то в душе заныло, как больной зуб. Удивительно! Как можно сочетать несочетаемое? На Земле бакнианские нравы казались просто развратом, но насколько этот разврат был целомудреннее земных отношений… Каждый раз, когда он замечал, что Маран брезгливо кривит рот при виде парочек, занимающихся любовью на улице или в иных общественных местах, он не знал, смеяться ему или плакать, ведь он помнил те два месяца в Дернии, когда тот каждую ночь уводил к себе в комнату новую подружку и даже не считал нужным запоминать имена… И точно так же прошлое любой бакнианской женщины включало в себя близость с десятками, если не сотнями мужчин, и при этом ни намека на легкодоступность… Может, это потому, что они сами выбирали себе партнеров?

Между тем появились стражники, и он пошел с ними в камеру, держа за руку потупившуюся Генису.




В каморке было полумрак, факелы еще не горели, а солнце, кажется, успело сесть, и в глаза Дану сразу бросились белевшие на темном блюде куски мяса, ему принесли поесть, хотя он уже отобедал, наверно, довольствием узников (если тут имелись и другие таковые) и пирами у правителя ведали разные службы. Движимый внезапным импульсом он предложил еду Генисе и был не слишком удивлен, когда та торопливо сползла на пол и схватила с блюда солидный кусок. Да их действительно морят голодом, подумал он потрясенно, или, по крайней мере, кормят более чем скудно.

Она съела мясо в мгновение ока, запила настоянной на растениях водой из кувшина и робко поглядела на него снизу вверх.

— Возьми еще, — сказал он, она покачала было головой, но тут же, не в силах устоять перед соблазном, потянулась ко второму куску. Дан отвернулся, чтобы ее не смущать, и за неимением других занятий попробовал зажечь факелы с помощью огнива и трута, оставленных ему вчера стражниками. Дело оказалось многотрудным, и когда он, сполоснув перепачканные сажей руки, сел напротив Генисы, та обгладывала уже последнюю косточку.

— Ты добрый, — сказала она тихо. — Добрый. И… Ты другой. Вы оба другие. Красивые и сильные. И… — Она положила то, что осталось от кости, на блюдо, аккуратно отставила его в сторону и добавила: — Твоему другу не повезло. Каси…

— Каси? — переспросил Дан, но понял, что речь о девушке, которую Бетлоан подсунул Марану.

— Каси. Она… — Гениса покрутила пальцем у виска, немало позабавив Дана этим столь знакомым жестом. — Она готова лежать с мужчинами день и ночь. И никогда не бывает довольна. Конечно, — она улыбнулась застенчиво и вместе с тем чуть лукаво, — если он такой же, как ты…

— Как я?

— Когда они спросили, хороший ли ты мужчина, я ответила им: лучшего в степи не найти.

Дан смущенно хмыкнул, но тут же спохватился.

— Они спросили? Кто они?

— Те, кто имеет право спрашивать. Лачира и Годиан.

— Они спрашивают вас о таких вещах?

— Они должны. Как еще узнать, настоящий мужчина или нет.

— А если мужчина не настоящий? — спросил Дан с любопытством.

— Тогда ему не дадут взять в свой шатер настоящую женщину.

— А это еще что такое? — удивился Дан и увидел, как глаза девушки наполнились слезами, потом два достаточно многоводных ручейка потекли по ее худым щекам, и она стала тихонько всхлипывать. Он сознавал, что надо бы прекратить дискуссию и попробовать утешить ее единственным доступным методом, но в тоже время понимал, что напал на нечто основополагающее, потому стал осторожными вопросами выведывать причину ее слез и потихоньку добрался до сути дела. Настоящими считались, как, впрочем, и следовало ожидать, те мужчины и женщины, которые могли иметь детей (о мужском бесплодии, как таковом, кочевники, естественно, не подозревали, подменяя это понятие вульгарной импотенцией). «Настоящему» мужчине доставалась жена — если у них существовал институт брака, в подобных подробностях Дан разбираться не стал — которая рожала детей и вела хозяйство, а «ненастоящему»?.. Ответ на этот вопрос, казалось, лежавший на поверхности, был не тем, какого ожидал Дан, ибо «ненастоящий» соответствующую женщину в жены не получал, впрочем, подумав, Дан нашел это логичным, зачем импотенту женщина, даже бесплодная, нет, «ненастоящие» оставались холостяками и в некотором роде были париями, а бесплодные женщины?.. Он догадался прежде, чем выудил у запинавшейся от смущения Генисы разъяснение, конечно, их предназначали для развлечений, иными словами, превращали в девиц легкого поведения. Да, но ведь сначала надо было убедиться в том, что они не могут иметь детей? Разумеется. Ответ оказался чрезвычайно простым, но породил в голове Дана полный сумбур, ибо у него уже возникли естественные ассоциации, он припомнил некоторые варианты брачных отношений, существовавшие когда-то на Земле, однако ничего подобного… На Земле тоже имели место быть системы, нацеленные на воспроизводство, но здешняя превосходила всякое воображение, ибо пригодность к этому воспроизводству, иными словами, способность к деторождению определялась весьма оригинальным образом: созревшая девушка определялась в уже знакомый ему отряд женщин легкого поведения, и только забеременев и доказав тем самым соответствие своему предназначению, она могла стать чьей-нибудь женой (если, напомнил он себе, тут существует институт брака). Чьей? Это решали те, «кто имел право решать», какие-нибудь очередные Лачира и Годиан. Последнее его изумило меньше, он отлично помнил, что и на Земле, в разные времена и у разных народов, нередко пренебрегали такими пустяками, как любовь или элементарное влечение, браки заключались по соглашению между родителями или семьями (откуда до Лачиры с Годианом было не так уж и далеко), но об игнорировании мужского чувства собственности он никогда не слышал, девственность считалась необходимым атрибутом женщины практически при любом земном варианте брачных отношений, так продолжалось фактически до последних полутора-двух веков. Может, у язычников или в первобытном обществе и нет, этого он не знал, но позже… Он подумал, каким смехотворным должен был показаться Паомесу его вариант передачи власти. Наследование старшим сыном — вот уж действительно анекдотец! При такой постановке дел, когда никому не ведомо, кто этому старшему сыну отец…

Окрыленный добычей новых сведений и к тому же вдохновленный комплиментами Генисы, Дан действительно выдал «полную программу», как выразился Маран, впрочем, в данном случае, это особых усилий или навыков не требовало, ублажить собственную жену было делом куда более трудоемким, а бедной маленькой варварке любая ласка казалась подарком судьбы, и однако он пустил в ход чуть ли не все приемы, которыми к настоящему моменту овладел, тем более, что торопился поговорить с Мараном, ему хотелось обсудить то, что он узнал от Генисы.

Убедившись, что девушка уснула, он нажал на «ком» в надежде, что Маран ответит. Если, конечно, не занят выше головы. Ну а вдруг спит, сообразил он, но было уже поздно. Однако Маран не спал и не был занят ничем иным, он отозвался сразу и тоном самым что ни на есть будничным, Дан невольно вспомнил, в каком настроении тот был после вынужденного приключения на Эдуре… нет, видимо, он все-таки решил освободить себя от опрометчиво данного себе же слова… по крайней мере, на время экспедиций… ну и правильно, надо так надо… он смутился, вспомнив, как был возмущен, когда Патрик сказал эту же фразу и по тому же поводу…

— Не спишь? — спросил Маран.

— Не спится, — сказал Дан. — Хочу тебе кое-что рассказать.

— А девушка?

— Видит сны. Надеюсь, приятные. А твоя?

— Тоже.

— На сколько часов даешь гарантию? — пошутил Дан, вспомнив Эдуру и невозмутимого Мита с его точными сроками, но Маран ответил вполне серьезно:

— До утра. Выкладывай.

Дан пересказал ему свой разговор с Генисой, Маран слушал, не перебивая, и только когда Дан завершил свое повествование эмоциональной тирадой о несчастном положении «ненастоящих» женщин, вдруг возразил:

— Не все столь однозначно.

— В каком смысле?

— Есть и другие мнения на этот счет.

— Ты имеешь в виду?..

— Мою даму.

— Так ты с ней обсуждал эту проблему?

— Видишь ли, она личность куда более сумбурная, к тому же… — Маран замялся, и Дан пришел ему на помощь:

— У нее другие интересы?

— Скажем так. Но она все же кинула пару фраз, смысл которых я полностью понимаю только теперь, в свете того, что ты мне поведал.

— И что именно она сказала? — полюбопытствовал Дан.

— Ей не понравилась моя реакция на ее поведение. Она изобразила тут…

— Небольшой стриптиз?

— Что-то вроде того. У нее был довольно жалкий вид, и я… Словом, она заявила, весьма, должен заметить, вызывающе: не смей смотреть на меня сочувственно, если хочешь знать, я только рада, что Самисис обошла меня своей благосклонностью. И, вообрази себе, задрала голову вверх и высунула язык… Не знаю, в курсе ли ты, но тут этот простенький жест считается крайне неприличным. Колоссальная особа! Можешь представить себе земного язычника, показывающего кукиш Зевсу?

Он рассмеялся, и Дан понял, что вся эта история его, в основном, забавляет. Вот как?

— Так Самисис это богиня? — спросил он.

— По всей видимости. Богиня плодовитости, я думаю.

— Плодородия, ты хочешь сказать?

— Нет, не хочу. Какое плодородие там, где нет земледелия? — Он сделал паузу, потом добавил: — Это уже два. На обеде я слышал об еще одном боге.

— Каком?

— Войны, разумеется. У него звучное имя — Руаран.

— Паомес тоже намекнул мне на высшую силу. Но никого не назвал. Судя по смыслу, и он имел в виду бога войны. Значит, религия у них есть. Собственно, этого следовало ожидать, в подобную эпоху без веры обойтись сложно.

— Без веры вообще обойтись сложно, — заметил Маран задумчиво. — Даже в наше с тобой время. Большинство человеческих существ до сих пор предпочитает, чтобы их так или иначе вели по жизни. Людей нашего склада, таких, кто не хочет быть безвольной марионеткой в чьих-то руках, куда меньше.

— Ну этого никто не хочет!

— В таком выражении может и нет. Но суть дела ведь именно такова: бог — кукловод, а ты — марионетка в его руках.

— Это в более древних религиях. Потому, наверно, они и эволюционируют. В сторону более человечных.

— Человечных религий, Дан, не бывает по определению. Любая религия ставит человека в подчиненное, зависимое положение, а следовательно, унижает его. И если ты не хочешь, чтобы кто-либо был выше тебя, ты просто отбрасываешь всякую религиозную идею.

— Чтобы кто-либо?.. Больно ты гордый, — засмеялся Дан. — Ладно, а что еще она сказала?

— Ничего особенного. Отпустила несколько критических замечаний в адрес местного сильного пола. Ну это меня не удивило, я так и думал, что вряд ли здешние парни в смысле определенных достоинств превосходят среднего представителя мужской половины рода человеческого.

Дан уловил в его тоне оттенок презрения и не преминул его кольнуть.

— Тебе, конечно, хорошо, — заметил он с легкой иронией, — поглядывать на этих средних представителей с высоты бакнианской исключительности.

— Если б это был божий дар, — сказал Маран сухо, — твоя ирония была бы к месту. Но ты сам теперь отлично знаешь, что это неустанный труд.

Что правда, то правда! Теперь Дан это знал. Кевзэ действительно предполагало постоянный труд, как, впрочем, и любая другая система физической тренировки. Никто не в состоянии готовиться к состязаниям впрок, мышечная работа не может прекратиться никогда. То есть, может, конечно, но одерживать победы тогда станут другие. Кевзэ, естественно, не спорт, но тренировать мышцы все равно надо каждый день. И чем было вызвано презрение в голосе Марана, Дан тоже знал. Первый репортаж о кевзэ появился в прессе еще перед их отлетом на Эдуру, но вернувшись оттуда через полгода, Дан вовсе не увидел очередей из желающих заниматься системой, создающей сексуальных суперменов, как идиоты-журналисты расписали кевзэ в газетах, ажиотаж — да, тот был, но охоты работать над собой… что вы! Собственно, он всегда знал, что земляне ленивы… Он вспомнил, как говорил об этом Нике еще в астролете, по дороге с Торены, именно тогда ведь они про кевзэ и узнали, и Ника воодушевилась, стала взахлеб строить планы о решении с его помощью соответствующих земных проблем, он же был настроен скептически, он лучше знал земных мужчин… не то чтобы видел насквозь, не такой он умный, но после знакомства с бакнами, да и прочими уроженцами иных планет, он научился смотреть на землян со стороны. Вначале земной патриотизм, как он его понимал или ощущал, мешал ему оценивать людей и вещи объективно, но постепенно… не в малой степени, благодаря, конечно, и влиянию Марана, Марану ложный патриотизм был чужд, он никогда не поставил бы над другими ни свой народ, ни свою планету, ни даже свою расу. Сам Дан стал приходить к этому только теперь, еще год с небольшим назад, на Эдуре, когда Маран стал вдруг говорить о землянах без почтения, его это, помнится, задело, но сейчас, после Глеллы… Конечно, и возраст, пришла пора зрелости, а значит, и критического отношения к жизни и людям, никогда он с такой ясностью не видел человеческих и общественных пороков… Да, земляне ленивы, а что касается этой стороны жизни, они были ленивы всегда, ленивы и эгоистичны. Если б еще не существовало всяких таблеток. Правда, толк от них сомнительный, а последствия удручающие, но кто думает о подобных вещах, когда есть повод увильнуть от лишних затрат энергии. Не времени, потому что убиение его — главная на сегодня земная проблема. И для этого все средства хороши. Опять-таки кроме труда.

— Ладно, Маран, — сказал он бодро. — Твою критику я принимаю.

— Какую критику? — удивился тот.

— Невысказанную. Конечно, земляне — бездельники. Но черт с ними! Давай спать.

— Давай, — согласился Маран и добавил: — Связь я пока отключу. Но если что-то надумаешь, вызывай в любой момент. Да, кстати, я буду вытаскивать тебя поближе к себе всякий раз, когда смогу. Вдруг подвернется шанс удрать. Ну все, спокойной ночи.




Когда Дан проснулся, Гениса все еще спала. Сжавшись в комочек под теплой шкурой с длинным серебристым мехом, она ровно дышала и иногда слабо улыбалась. Господи, до чего ему было жалко это злосчастное, забитое существо! Как голодный бездомный котенок… Он осторожно выполз из-под шкур, и, чтобы не разбудить ее, старался ступать полегче и поменьше шуметь.

«Ком» молчал, он не стал вызывать Марана, никакой спешки в этом не видя, ждал, пока тот объявится сам. Но принесли завтрак, он поел — никак не мог решить, поднять Генису и покормить или лучше не трогать, наконец отложил ее долю и быстро умял остальное, а от Марана все не было ни слуху, ни духу, а потом вместо него явился взбудораженный Паомес, даже не явился, а ворвался.

— Пойдем, — начал он с порога, — Маран сказал, чтобы я поговорил с тобой… — Он наткнулся взглядом на спящую девушку и замер, потом увидел, что разбуженная его шумным вторжением, та открыла глаза, и буркнул:

— Одевайся и уходи.

Девушка, стыдливо прикрываясь шкурой, нашарила валявшийся на полу балахон, торопливо натянула его и вскочила. Она хотела уже выскользнуть из комнаты, но Дан удержал ее за руку.

— Съешь это, — сказал он, кивая на оставленный ей завтрак.

Гениса испуганно взглянула на Паомеса, тот покосился неодобрительно на блюдо с мясом, посмотрел на Дана, на девушку, потом махнул рукой и перестал обращать на нее внимание.

— Пошли, — повторил он, поворачиваясь к Дану.

Быстро миновав десяток пустых коридорчиков и закутков, Паомес отдернул очередную занавеску и вошел в довольно просторное помещение, похоже, кухню. Не совсем, очага видно не было, наверно, мясо для правителя, его семьи и гостей варили за пределами шатра, на открытом воздухе, но подготовительные работы велись несомненно тут, несколько женщин трудилось в поте лица, склонившись над котлами и горшками, одна разделывала на каменной плите мясо, часть туши какого-то животного, скорее всего, каота, другая быстро-быстро перемешивала молоко, очевидно с добавлением закваски, жидкость густела на глазах, третья обрывала листья со срезанных целиком маленьких душистых кустиков, по пряному запаху Дан узнал растение, на котором настаивали питьевую воду.

— Сюда! — Паомес подошел к большому плоскому камню, на котором еще одна женщина месила тесто. По краю камня были выложены цепочкой те самые крошечные лепешки, еще сырые.

— Вот это, — Паомес ткнул пальцем в лепешку, — мы очень любим. Они вкусные, сам знаешь.

Дан кивнул.

— Их делают из баобы. — Паомес прошел дальше к объемистой глиняной посудине без горлышка, с прямыми высокими стенками, больше похожей на кастрюлю без ручек, чем на горшок. Дан заглянул вслед за ним в сосуд и увидел на дне несколько горстей белых полупрозрачных зерен. Паомес вынул немного и показал на ладони Дану: зерна напоминали рис, только были совершенно круглые.

— А вот сама баоба, — Паомес взял одно растение из лежавшей рядом кучки и подал Дану.

Это был не колос, скорее, метелка, ничего особенного, среди земных злаков тоже водились метельчатые виды, кажется, тот же рис.

Добывали зерна способом весьма оригинальным, очередная женщина колотила пучком баобы по стенкам сосуда, изнутри, разумеется, зерна, наверно, не очень плотно сидевшие в своих гнездах, осыпались на дно, затем выбивальщица (как еще ее назвать) проверяла метелки одну за другой, если обнаруживала застрявшие зернышки, выковыривала их пальцем, и, только очистив пучок полностью, бросала его на пол и брала новый из лежавшей рядом с горшком небольшой груды. Завершала цикл работница, растиравшая зерна в огромной уродливой каменной ступке.

— Маран сказал, что можно иметь баобы намного больше. И что ты мне объяснишь, как.

— А где он сам? — ушел от ответа Дан.

— Уехал с Бетлоаном.

— Куда?

— Это не наше дело, — буркнул Паомес раздраженно. — Я хочу знать, как добыть больше баобы. Он сказал, что ее можно вырастить. Объясни, как.

Подкинул-таки идею, подумал Дан. Ох уж этот Маран! Конечно, он никогда и ни от кого не скрывал своего отношения к принципу невмешательства, но правил игры тем не менее не нарушал, «живешь в Риме, блюди римские законы», это он понимал и придерживался как параграфов Кодекса, так и неписанных, но принятых норм. А тут… Самому Дану, между прочим, принцип невмешательства тоже не нравился, но что из того? Правда… Существовал и другой принцип, и в данном случае был применим скорее он. Принцип катастрофы, появившийся в правовом поле, охватываемом Космическим кодексом, не без его, Дана, хоть и пассивного, но участия, благодаря компьютеру, который выкинул его с Никой на Торену без инструментов, без оружия, без необходимых навыков, спасибо, что в одежде, а не голыми, выкинул и развалился на куски, оставив их на произвол судьбы и создав тем самым прецедент. Прецедент, ибо они оказались в ситуации, из которой выбраться без посторонней помощи было абсолютно невозможно. Прежде ничего подобного не случалось, неудивительно, ведь Торена была третьей населенной планетой, ставшей известной землянам, и даже вторую открыли всего лишь за несколько месяцев до того, как они с Никой сели в злополучный астролет малой дальности, обломки которого были захоронены на поляне в бакнианском лесу, не сразу, а с некоторым опозданием, но как иначе потерпевших крушение людей сумели бы найти?.. Ну нашли бы, наверно, и без обломков, но так было надежнее, пусть они и могли выдать торенцам… собственно, и выдали, не первому встречному, разумеется, но… Конечно, людей с таким уровнем интеллекта, как у Марана, немного, однако… Собственно, все это несущественно, Земной кодекс декларировал право человека на жизнь, как важнейшее, первейшее и основополагающее, и если для спасения этой самой драгоценной жизни надо было вступить в контакт с аборигенами, да даже нарушить принцип невмешательства, ради бога. Правда, тут существовали свои нюансы, есть ведь в земном кодексе понятия о допустимой самообороне или ее превышении… Дан отнюдь не был уверен, что внедрение земледелия на этой не имевшей даже названия планете так уж необходимо для спасения их жизней, но делать было нечего, и он стал припоминать все, что о примитивных методах возделывания земли читал. Увы, особыми познаниями в области агрономии он похвастать никак не мог.

— Если эти зерна, — объяснил он Паомесу, — посадить в землю, через некоторое время из каждого вырастет новая баоба. Вначале землю надо разрыхлить. — Он попробовал сообразить, как сделать плуг, но понял, что это выше его разумения, конечно, когда-то он видел старинные орудия пахоты на рисунке, но давно, да и смотрел невнимательно, кто мог тогда думать… Мотыга! Он ухватился за спасительную мысль, как приблизительно выглядела мотыга, он помнил. — Выйдем наружу, — предложил он Паомесу. — Я тебе покажу, что и как.

Паомес замялся, но потом кивнул (не забыв, конечно, о стражниках). Они отошли от «шапито» поближе к границе «особой зоны», туда, где между шатрами сохранилась незатоптанная земля, Дан одолжил у одного стражника копье, у другого нож, потом подозвал к забору глазевшего на странную компанию скотовода, попросил у него аркан, привязал нож перпендикулярно к копью и попробовал взрезать получившейся штуковиной землю. Это оказалось делом нелегким, нож соскальзывал, копье виляло, но ему все-таки удалось разрыхлить крошечный участок.

— Здесь надо разбросать немного зерен, — пояснил он. — Потом… — Что-то следовало сделать еще. Что? Он напряг память, и на поверхность вдруг выскочил отрывок из недавно читанной книги про… древний Вавилон. Вавилоняне бороновали поля с помощью… Ага! — Потом надо сделать так, чтобы зерна покрылись землей, — продолжил он. — Берется кусок доски, по краю вырезаются зубья… Я тебе покажу. Ну и… Можно поливать водой. Если не будет дождей. Нельзя топтать.

— И когда же баоба вырастет? — спросил Паомес.

Это был опасный вопрос, приезжему из страны земледельцев следовало знать ответ на него.

— Это зависит от земли, — ответил Дан неопределенно. — От дождей. От самой баобы. Наша отличается от вашей. От времени года. Обычно сеют весной, а вырастает баоба летом. Осенью ее можно собирать.

Паомес озадаченно вытаращил глаза.

— Весной мы здесь, а осенью далеко.

— А почему? — спросил Дан.

— Потому что летом каоты съедят здесь всю траву. Осенью нам надо быть там, где растет другая трава. Много травы, ведь часть надо срезать и засушить, зимой трава не растет.

— Если вы будете выращивать много баобы, часть вы сможете давать в пищу каотам, — сказал Дан.

Паомес не ответил, размышлял как будто. Но следующая его реплика застала Дана врасплох.

— Мне кажется, — сказал он, — что ты не очень хорошо умеешь копать землю и сажать зерна.

Дан откашлялся и принял оскорбленный вид.

— Я воин, — бросил он негодующе. — Я землю сам не копаю. Я… я не последний человек там, у себя. У меня есть… — он не знал, держат ли тут слуг, наверно, не были же все эти женщины на кухне женами правителя… — есть люди, которые делают для меня такую работу.

Паомес вдруг подобрел.

— Понимаю, — сказал он. И взял из рук Дана импровизированную мотыгу.

— Такое орудие можно сделать специально, — объяснил Дан. — Вы ведь умеете делать ножи и мечи (стопроцентно он уверен не был, но предположил, что так, и Паомес поддержал его позицию кивком головы). Вместо ножа нужна железка с немножко изогнутым концом, а прикрепить ее надо просто к длинной палке. Тогда копать будет удобнее.

Паомес снова кивнул, взял мотыгу наперевес и одобрительно положил руку Дану на плечо, тот подумал было, что с принципом невмешательства все, кажется, ясно, но Паомес сказал:

— Не знаю, пригодится ли ваш способ добывать баобу нам. Мы не привыкли сидеть на одном месте. Нужны новые пастбища, к тому же одни соседи нападают на нас и заставляют отходить, других отгоняем мы, приходится быть в движении. Что поделать, так жили наши предки и так живем мы.

Философ, подумал Дан, хорошо еще не говорит афоризмами типа: жизнь это вечное движение…

— Но я рад, что узнал столько новых вещей, — продолжил Паомес. — Ты спрашивал меня вчера, какие советы я даю правителю. Мой долг — узнавать новое и, если оно полезно, советовать им пользоваться. — Он сделал паузу, потом сказал с хитрой улыбкой: — Духи баобу не выращивали. Прародитель Беомин не упоминал, чтобы они рыхлили землю. И еще: когда Прародитель попросил женщину на ночь, духи ему отказали. И объяснили, что их женщины нам не годятся, так же, как наши женщины не подходят им. — Он значительно посмотрел на Дана и подтолкнул его к «шапито». — Пойдем.

Вот оно что, думал Дан, шагая рядом с Паомесом ко «дворцу». А он все ломал голову, пытаясь понять, что кочевникам в том, настоящие они с Мараном мужчины или нет. Теперь ясно, почему им с таким упорством подсовывали женщин…

Оставшись в своей камере один, он сразу нажал на «ком», и Маран отозвался тихо, но разборчиво.

— Доброе утро. Проснулся?

— Давно, — ответил Дан обиженно. — Ты где?

— Осматриваю местность, — ответил Маран неопределенно.

— Местность?

— Владения Бетлоана.

— Понятно, — сказал Дан, хотя ничего особенно понятного в странном рейде Марана не было. — А знаешь, что мне пять минут назад поведал мой приятель Паомес?

— Так он к тебе приходил?

— Еще бы! Прибегал.

— И как?

— Я ему объяснил, что мог и насколько мог. Кстати, Маран, тебе не кажется, что ты немного перебарщиваешь?

— Нет, не кажется. Ладно, что он от тебя узнал, я догадываюсь. А что ты от него?

Дан пересказал ему последние слова Паомеса.

— Надеюсь, теперь они уверились в том, что мы не духи.

— Надейся, — отозвался Маран.

— А ты думаешь, еще не все?

— Трудно сказать. На теории «духов» держится все шаткое здание здешней цивилизации. Или, если называть вещи своими именами, антицивилизации. Можешь ли ты угадать, кто ввел в обиход культ Самисис, это действительно богиня плодовитости, я не ошибся.

— Кто же?

— Прародитель Беомин. Поразительно, сколько вреда может нанести обществу один-единственный человек. Особенно, если у него хорошо подвешен язык. Да, забыл! Еще одна деталь их брачных отношений. Правда, это относится только к индивидуальном браку.

— Какому-какому?

— У них существует и коллективный брак. Два или три брата, не желающие делить родительское имущество, берут несколько общих жен… муж, жена, это я условно, как понимаешь. Но я говорил об индивидуальном. Так вот, если муж отправился в дальний поход, что иногда случается, или просто погиб, а жена уже оправилась после очередных родов и кормления, ей полагается забеременеть от кого-то другого.

— Кого?

— Это, как предпишут…

— Лачира и Годиан?

— Примерно.

— Дьявол! — только и вымолвил потрясенный Дан.

— Дьявол тут не при чем. Беомин.

— Фабрика, — сказал Дан. — Конвейер.

— Который не должен простаивать. Да.

— Но…

— Как я понимаю, палевиане пытались защищаться…

— Станнерами?

— У них есть еще инфразвук, — напомнил Маран.

— Ты полагаешь?..

— По описанию похоже. Насылался ужас, нападающие кидались бежать без оглядки.

— Да, похоже.

— Правда, в итоге получилось еще хуже. За пришельцами закрепилась репутация нечеловеческих существ. В конце концов здешние взяли числом. Наверно, у палевиан не было такого количества генераторов, чтобы создать сплошную инфразвуковую оборону, когда полчища дикарей хлынули со всех сторон, часть прорвалась и смяла защитников. Можешь вообразить, что там творилось?

— Могу, — сказал Дан после короткого молчания. — И остальное, в общем, тоже. Молва об ужасе, который наводили пришельцы, должна была пережить их не на одно поколение. Так?

— Так.

— Ну и, поскольку одолеть их оказалось возможным только за счет количественного перевеса, возникло стремление обеспечить такой перевес на… Надолго.

— На веки вечные. В представлении дикарей существуют только «сейчас» и «всегда».

— Нда.

— В итоге получился порочный круг, — заметил Маран. — Пришельцев больше нет, но есть постоянный излишек населения, от которого надо избавляться. А то получится как с кроликами, которые некогда чуть не съели всю Австралию, если я правильно помню.

— Кроликов перестреляли. А что с этими делать? — спросил Дан.

— Так они схожий метод и применяют. А куда им деваться? Я так понимаю, что нынешний уровень населенности континента близок к предельному. Учитывая их образ жизни, естественно. Скотоводство, стада, пастбища.

Он замолчал.

— А откуда ты узнал? Я имею в виду, что там, в городе палевиан, происходило? — спросил Дан.

— Беседовал с Бетлоаном.

— Понятно, — сказал Дан еще раз. — Когда вернешься?

— Посмотрим.

Он снова умолк и хотя связь не отключил, ничего интересного Дан не слышал, только отдаленные голоса и цокот копыт. Тогда он уселся в позу лотоса, закрыл глаза и стал перебирать в памяти слова местного языка, дополняя их новыми, опознанными и усвоенными во время последних разговоров.




Обед ему принесли в камеру, из чего он заключил, что Маран с Бетлоаном еще не вернулись. Он съел в одиночестве свою порцию, растянулся на мехах и принялся размышлять над тем, как можно изменить систему отношений в самой деликатной и основополагающей сфере, межполовой. Подобные отношения и так обычно сверхустойчивы, а если еще эта система вмонтирована в общую доктрину… «Надо быть готовыми дать отпор завоевателям, которые в любой момент могут посягнуть на нашу землю…» Или: «Нам необходимо жизненное пространство…» Или: «Мы должны нести миру известную только нам истину…» Ну и тому подобное, а следствие: «Нам нужны солдаты»… Рушить доктрины дело многотрудное и неблагодарное, нередко невозможное, ждать, пока они рухнут сами… Это надежнее, но на ожидание неизбежно уйдут жизни поколений…

Маран подал голос только вечером, когда в камере царил полный мрак, зажигать факелы Дану было лень, да и думалось в темноте лучше, к тому же он обнаружил, что тезис Марана насчет горизонтального положения вполне себя оправдывает, и не хотел вставать, чтобы не нарушить оптимизированный по рецепту, как говорил Поэт, «главного выдумщика» процесс мышления.

Шепотом и полутелеграфным стилем Маран сказал:

— Мы вернемся только завтра, Дан. Говорить не смогу, придется ночевать в общей спальне, шатров не хватает. Связь оставлю, хотя слушать нечего, одно бессодержательное бахвальство. Надоест, отключись. Думаю, ничего непредвиденного не случится.

С последним Дан был согласен. Вряд ли кому-то могло взбрести в голову покуситься в отсутствие Бетлоана на его жизнь, да и если б взбрело, Дан, хоть и терпеть не мог вставать рано, спал тем не менее чутко, и открыть, лязгая засовом, дверь так, чтобы он не проснулся, никто не сумел бы. Он меланхолично подумал, что ситуация Марана в корне другая, в общей спальне, как он выразился, воткнуть спящему нож в спину ничего не стоит, но делать было нечего, следовало покориться судьбе, да и смысла в подобном убийстве он не видел, так что отключил связь и уснул.

Утром, открыв глаза, сразу нажал на «ком», услышал шум грубых голосов, довольно громкий, но по духу мирный, Марана, правда, в хоре не было, и он спросил:

— Ты жив-здоров?

Маран не ответил, но вместо того стал насвистывать мотив какой-то известной арии, и Дан успокоился.

Он думал, что предстоит пробездельничать весь день, однако почти сразу после завтрака явился Паомес, уселся напротив Дана и потребовал, чтобы он рассказал во всех подробностях про свой народ и про земли, которыми тот владеет, чем захватил Дана врасплох, составить большой и связный рассказ про несуществующую страну дело непростое, а так, сходу, и вовсе почти невозможное, запутаешься в деталях. Он стал лихорадочно перебирать в памяти отрывочные сведения о первобытных народах Земли, потом понял, что ищет не там. Почему, собственно Земля, на которой от таких народов сохранились только предметы, добытые на археологических раскопках, черепки да украшения? К тому же в археологии он был не силен, гораздо лучше он знал образ жизни процветающих и поныне народов Перицены, ведь первоначально не предполагалось, что их с Мараном работа там ограничится походом в Атанату, не случись тревожных событий на Торене, они пробыли б на Перицене достаточно долго и готовились к этому, основательно и глубоко изучая обычаи и быт ее жителей. Особенно хорошо он знал, конечно, Лах, великий Лах, как его называли не только сами лахины, но и многие другие народы, населявшие большой материк Перицены, могущественное государство, прекрасно организованная и обученная армия которого, давно выйдя за пределы небольшого полуострова, сердца Лаха, неутомимо присоединяла к нему одну территорию за другой. Но Лах для его целей не подходил, как и Тацет, второе крупное государство Перицены. Тацет не воевал, хотя защитить себя мог, это была страна ремесленников и купцов, страна древних мастеров, как ее уважительно именовали лахины, не создавая образцов высокого искусства — вообще на Перицене не возникло ничего подобного знаменитой античной культуре Земли — тацетцы прекрасно знали механику и гидравлику, и сработанные ими технические устройства не имели на Земле аналогов даже в средние века. Секреты своих поделок тацетцы хранили строго, может, именно поэтому лахины не пытались с ними воевать, предпочитая торговать. Тацету можно было приписать повозки, которые ездили без тягловой силы, но прочее… Нет, не то. Дан подумал о горцах из Небесных Ступеней, о них он знал почти все, вплоть до биографий вождей и известных охотников, поскольку сам по легенде принадлежал к одному из их племен. Горцы не только охотились, но и возделывали землю многочисленных маленьких долин, разбросанных по горной стране. И однако они не знали даже колеса, быт их был чересчур примитивен, да и дома они строили из подручного материала, иными словами, камня, а от каменных домов в разговорах с Паомесом лучше было держаться подальше. Он отбросил и два или три маленьких государства, поскольку о государственном устройстве кочевники ничего не знали, и остановился на народе коретов, населявшем территорию за Тацетом. Кореты возделывали два местных злака, держали стада изабров, на которых Дану довелось немало поездить верхом, и еще пару видов животных помельче, схожа со здешней была и природа в их стране, только лесов побольше, наконец климат… Решено. Он уселся поудобнее и принялся почти без запинки излагать Паомесу полный обзор жизни и нравов «своего» народа, то есть, конечно, наоборот, с многочисленными заминками, ему недоставало слов и приходилось то и дело останавливаться и в сотрудничестве со своим собеседником пополнять словарный запас. Слушал Паомес очень внимательно, можно сказать, вдохновенно, он действительно отличался редкой любознательностью, за что Дан готов был простить ему склонность к хвастовству и ехидству, типичные местные дефекты, надо понимать.

У Паомеса нередко вызывали особый интерес детали, которым сам Дан значения не придавал, к примеру, дома из дерева его не удивили, разве тюрьма Дана не была прообразом подобного строения, но крыши увлекли чрезвычайно. На плоскую дощатую покрышку кореты складывали сено, а сверху застилали его шкурами, получалось тепло и экономично, зимой крышу потихоньку съедали изабры, а за лето и осень она постепенно восстанавливалась. Потом Паомес надолго застрял на домашних животных, не мог понять, для чего держать всякую мелюзгу, на которой нельзя ездить, Дан долго убеждал его, что им нужно меньше корма, а дают они в отличие от каотов еще и шерсть и перья, но сдался Паомес только тогда, когда Дан объяснил ему, что мясо «мелюзги» вкуснее, он давно подметил, что Паомес не дурак поесть. С особым усердием он расписывал поля и урожаи злаков, и к вечеру Паомес превратился в сторонника земледелия и чуть ли не оседлости, это, по его мнению, сулило много интересных нововведений, Дан, правда, не был уверен, будет ли от подобного неофита толк… Хотя кто знает? Ведь его не объявили сумасшедшим или чудаком, а взяли в советники… Но вот в чем Паомес оказался непробиваем — это в вопросах войны и мира. Когда Дан объявил ему, что с соседями они давно не воюют, а договорились жить в мире, Паомес подмигнул ему, потом с хитрой улыбкой намекнул, что подоплека подобного договора ему понятна. Конечно, он считал, что мир продержится до той минуты, когда «подрастут воины». И тогда…

— Вы нападете на соседей и захватите их земли.

— Почему это? — спросил Дан. — Мы не собираемся ни на кого нападать.

— Значит, нападут они, — констатировал Паомес с сожалением. — Кто умнее, тот и нападет.

Дан потратил немало времени, пытаясь убедить его, что возможна ситуация, в которой никто нарушать мир не станет, но кончилось тем, что Паомес стал смотреть на него то ли как на дурака, то ли как на полоумного.

— Наверно, ты сам всего не знаешь, — заявил он наконец, и Дан счел за благо его не разуверять.

За болтовней с Паомесом прошел весь день, и только вечером, когда Дан уже был один, за наружной стеной послышались шум, скрипучие крики каотов, ничем не напоминавшие лошадиное ржание, громкие голоса. Вернулись, что ли? Он включил связь, услышал, как Маран простился с Бетлоаном и прошел к себе, далее шорохи, звук льющейся воды… Потом Маран сказал:

— Как ты там, Дан? Все нормально?

— Полный порядок. А у тебя?

— Устал, как собака. Ездить на этих каотах не легче, чем танцевать на льду.

— Представляю.

Еще бы! Хотя каот и был похож больше не на дыню, а на огурец или баклажан, чтобы удержаться на его гладкой спине, наверняка требовалась большая ловкость…

— Ложись и спи, — посоветовал он.

— Уже лежу. Но прежде, чем спать, поговорим, — сказал Маран. — Начни ты.

Однако дискуссии состояться суждено не было. Дан не успел пересказать ему даже половину своей беседы с Паомесом, когда услышал там, у Марана, какой-то шорох. Потом тот спросил:

— Каси, ты?

И женский голос ответил:

— Я. Наконец! Я ждала, ждала. Я думала, ты никогда не приедешь.

— Извини, Дан, — сказал Маран и отключился.

Дан только усмехнулся. Не создавай эмоциональных связей! Звучит красиво. А сам что? Прогнал бы, сказал, что вымотался, так ведь и есть… Или хотя бы забудь на часок, что ты с Торены, из Бакнии, про кевзэ, веди себя, как средний homo sapiens мужского рода c планеты Земля, бездарный и некомпетентный, как сам как-то выразился… Впрочем, все было не так просто, Дан знал это по себе, даже он уже не мог вести себя так, словно никакого кевзэ не знал, хотя занимался только год с небольшим, освоенные навыки быстро превратились в рефлексы, о Маране и говорить нечего, двадцать лет постоянной тренировки… да и не видел он никогда мужчину, который стал бы изображать из себя импотента, разве что в комедийном фильме, а в жизни нет, вот обратное — да, на каждом шагу… Мужское самолюбие не та сила, которую можно преодолеть… Черт бы ее побрал, эту Каси! У Дана было ощущение, что Маран собрался наконец поделиться с ним своими планами, и на тебе! Надеяться, что это сегодня еще произойдет, смысла, видимо, не было, и он решил лечь спать, в конце концов, Маран всегда мог его разбудить.




Однако разговор с Мараном не состоялся и на следующий день, в основном, благодаря Паомесу, который Дана, можно сказать, узурпировал. Для начала он потащил его к кузнецу, дабы Дан объяснил тому, как должна выглядеть мотыга, и проследил за тем, чтобы его (довольно хаотичные) инструкции не нарушались. Конечно, поглядеть на кузницу и наблюдать за работой в ней было интересно, но поскольку Дан никогда в жизни даже близко не подходил к подобному заведению, почерпнул он из этого посещения немного, ну заснял, естественно, как снимал и все прочее с той минуты, как ему развязали руки, правда, короткими кусками, опасаясь, что кристалла в камере хватит ненадолго, тот и так был почти на три четверти использован, а перед отлетом он камеру не перезаряжал, благо, запасные кристаллы, целая коробочка, лежали в кармане куртки… и продолжали лежать там и сейчас, однако сама куртка висела в тамбуре астролета… Потом Паомес решил заняться бороной, приволок доску и потребовал, чтобы Дан показал, как вырезать зубья, пришлось импровизировать. От единичной доски недалеко до сооружений из дерева, и Паомес вновь обратился к теме домов, тут Дан был посильнее, он нарисовал множество чертежей, разные варианты во всех проекциях, вплоть до двухэтажных строений, и даже сам увлекся. Были и другие вопросы, словом, целый рабочий день, а потом последовал очередной пир. Гениса, правда, не появилась, избавив тем самым Дана от необходимости выбирать между созданием нежелательных эмоциональных связей и причинением страданий в данный конкретный момент, зато Каси вошла первой и немедленно кинулась к Марану, то ли из страха, что он предпочтет другую, то ли опасаясь, что найдутся иные и более скорые претенденты на нее самое, и в результате Дан успел обменяться с Мараном только несколькими дежурными репликами.

Однако очередной день плена начался иначе.

Дана подняли рано утром, внесли блюдо с едой, велели поторопиться и не стали даже запирать дверь, пока он приводил себя в божеский вид и без аппетита глотал холодный завтрак. Через четверть часа он уже шагал по коридору между двумя стражниками.

Его привели в зал, где толпилось множество вооруженных мужчин, все были возбуждены, громко переговаривались, весело приветствовали друг друга, большинство лиц Дан помнил по пирушкам, но попадались и незнакомые. То и дело входили новые люди, немедленно растворявшиеся в общей массе. В центре зала стоял Бетлоан, увидев Дана, он подозвал его и бросил:

— Поедешь с нами.

Куда? — хотел было спросить Дан, однако удержался, поискал глазами Марана, но того нигде не было видно, впрочем, через несколько минут занавеска отодвинулась, Маран вошел в зал и, высмотрев в толпе Дана, направился прямо к нему.

— Что тебе дать, куртку или свитер? — спросил он вместо приветстия.

— В смысле?

— Я не мог надеть на себя две куртки, — объяснил Маран терпеливо. — Снял свитер с Эвальда. Так что?

— Дай свитер, — сказал Дан, рассудив, что Марану будет удобнее в собственной куртке, нежели в чужом свитере.

Тот сразу стянул свитер и отдал Дану. Только надев его, Дан понял, что похолодало, настолько комфортнее было в теплой с термоподкладкой одежке. До сих пор он не мерз, хотя был одет более чем легко, правда, его снабдили кучей шкур с довольно густым мехом, и он всегда мог под ними укрыться, однако днем этой возможностью практически не пользовался, не было нужды. Но за ночь заметно похолодало, видимо, наконец начиналась настоящая осень.

Прошло еще несколько минут, потом послышался чей-то зычный голос, оповестивший, что все готово, и собравшиеся лавиной хлынули наружу. Перед «шапито» сгрудилось несколько десятков каотов, животных, наверно, смирных от природы, поскольку непривязанные и почти без присмотра, под надзором всего лишь трех-четырех воинов, они стояли без движения, не перебирали ногами и не поворачивали голов, которых у них, собственно говоря, и не было. А вернее, не было шеи, достаточный обзор им обеспечивало расположение рассредоточенных по периметру переднего конца тела глаз, центральный смотрел вперед, а два других по сторонам.

Вышедшие из шатра вооруженные люди стали садиться на каотов, Бетлоан, остановившийся неподалеку, поманил Дана жестом к себе и сообщил, что тот может считать своим «вон того скакуна». Дан поблагодарил и подошел к животному, на которое ему указали.

Сидеть верхом на каоте, действительно оказалось делом малоудобным, на ровной, без всякого прогиба спине было бы невозможно удержаться, если б не своеобразное седло — сооруженное из нескольких слоев жестких шкур сидение в форме широкого желоба с довольно высокими стенками, которое помещалось поперек спины каота и закреплялось с помощью множества кожаных ремней, обмотанных вокруг всех шести ног «коня». Две толстые веревки, особым образом обвязанные вокруг того, что заменяло животному голову и шею, служили уздой, стремян не было вовсе, управляли таким «конем», колотя его ногами по бокам, это он подметил еще тогда, когда, сидя в астролете перед экраном, гонял взад-вперед видеозапись. Пока он разглядывал гигантский живой огурец, на который ему следовало взгромоздиться, подъехал Маран, уже верхом на каоте, и вполголоса дал несколько советов касательно обращения с малопонятным зверем. Дан более или менее удачно забрался в седло и занял место в середине процессии, подальше от Бетлоана, попадаться ему на глаза, по крайней мере до тех пор, пока не освоится, он не хотел. Правда, тем самым он оказался далеко и от Марана, который, повинуясь недвусмысленному жесту правителя, поехал рядом с ним… ну да ладно! Раздалась команда, и отряд тронулся. Выбравшись из «особой зоны», кавалькада поехала по широкой дороге между палатками, той самой, по которой Дана доставили сюда в телеге… когда же? Пять дней назад, шесть, семь? Неужели он потерял счет дням? Нет, все же семь. Так много и так мало. Удивительно, но с одной стороны, у него было ощущение, что он провел в плену целую вечность, с другой — что ничтожно короткий срок, время тянулось, как резина, но в итоге, пролетело молниеносно. Так, впрочем, всегда и бывает.

Из-за палаток то и дело появлялись новые всадники, отряд быстро рос, когда выехали за пределы орды, в нем по прикидкам Дана было уже не менее трех-четырех сотен человек. Оказавшись в степи, всадники рассыпались в стороны и поскакали прямо по траве, хотя попадались и более или менее накатанные дороги, сам Дан ехал по одной из них и никуда не сворачивал, будучи не вполне уверен, что справится со своим дважды незнакомым, как с представителем вида, так и лично, «конем». Мимо проехало несколько телег с кулями из шкур, наверняка свернутыми палатками, затем он, к немалому своему удивлению, увидел пару повозок, набитых женщинами, ему показалось, что он узнал Генису, хотя клясться в этом он не стал бы. Занятый тем, как бы не только удержаться в седле, но и иметь вид бывалого наездника, он мало смотрел по сторонам, видел, правда, краем глаза Марана, который стал потихоньку отставать от группы, где ехал правитель с приближенными, и перемещаться в сторону дороги, но потом отвлекся и не заметил, в какой именно момент тот оказался рядом с ним.

— Мальбрук в поход собрался? — спросил он.

Маран только улыбнулся.

— И далеко?

— Не очень.

— А по какому поводу женщин с собой взяли? — полюбопытствовал Дан.

— Чтобы вдохновлять воинов на подвиги. Экий ты непонятливый!

— Везет же ребятам! Что-то с нами на предмет вдохновления женщин не посылают, — пробормотал Дан.

— Не могу сказать, что я мечтал бы об участии в этом походе Наи, — заметил Маран.

Дан сам был того же мнения, посему возражать не стал.

— Ну да. Это я так. В принципе. Просто я думал… Очень все-таки сложно… Месяц-два еще куда ни шло. Но когда переваливает за полгода, поди удержись… воздержись…

— А ты не воздерживайся.

— Да?

Маран ответил не сразу, некоторое время ехал молча, потом сказал словно нехотя:

— В промежутке между Тореной и Глеллой мы как-то разговорились с шефом…

— Ну?

— Он сказал мне: ты не слишком потакай Наи. Она отлично знала, на что шла. И бакнианские нравы для нее не тайна, а уж с тем, что такое дальний космос, она знакома с детства, горизонты другие, но сроки те же. Тут вопрос выбора. Нельзя соединить в одно целое синицу в руках и журавля в небе… ну он любитель поговорок, что тебе известно.

— Известно. А по какому это поводу?

— Все тому же.

— Ты имеешь в виду… эдурское приключение? Он что, узнал?

— Разумеется.

— Но откуда? Мы же договорились и…

— И отключили камеру, да. В ту ночь и на следующее утро, но, извини, ты забываешь, что было еще до и после. Ведь каждый участник экспедиции записывает все, что считает существенным. Не думаешь же ты, что я стал бы просматривать материалы, собранные пятью людьми, и стирать все, что выставляет меня не совсем в том свете, что мне хотелось бы. К тому же у него интуиция, дай бог.

— Это верно, — согласился Дан. — Почти как у тебя.

— Физиология, — продолжил Маран, пропустив комплимент или констатацию факта, как рассматривал свою реплику Дан, мимо ушей, — вещь базовая, сказал он, и, как всякая основа, имеет свойство наслаивать на себя множество надстроек: любовь, верность, мораль, долг, ответственность, честность и прочая, прочая, если слишком на этом сосредотачиваться, окунешься с головой и провалишь то главное, ради чего, собственно, в космос и пошел. Вот ответ на твой вопрос, Дан.

— Пожалуй, — пробормотал Дан. — Но ответ шефа. А что ты на этот счет думаешь?

— А что мне думать? Сам ведь видел, как я чуть не провалил все дело на Эдуре. Командир! Таких работничков надо в шею гнать, а не командование экспедициями поручать!

— Это тебе шеф сказал? — усмехнулся Дан.

— Да нет! То, что он сказал, я тебе уже изложил. Почти дословно. А больше ничего. Хоть я и наделал кучу ошибок.

— Ты просто чересчур к себе строг.

— Не думаю.

— Однако шеф, как я понимаю, иного мнения.

— Дело не в этом. Он просто знаток человеческих душ. Он быстро понял, что я обычно стараюсь…

— Разбираться со своими ошибками сам?

— Именно. Что касается… проблемы, о которой мы говорим, до него дошло, что тут я теряю способность мыслить здраво. Потому он и затронул эту тему.

— Но ведь Наи — его дочь, — возразил Дан. — Он не боится, что у вас все разладится?

— Нет. Он обладает уникальной способностью ощущать чужую цивилизацию, как свою. Наши бакнианские установки, система отношений — он уже все в себя впитал… То, что привязывает меня к Наи, разрушить невозможно, это для него очевидно. А остальное, по его мнению, мелочи.

— Может, и так, — пробормотал Дан задумчиво.

— Да. А может, при подобном подходе к делу просто удобнее жить. И, естественно, работать. Потому и я… Впрочем, это на данный момент неактуально. Я что тебе хотел сказать? Будь очень внимателен и осторожен. Начинается самая опасная фаза.

Он «пришпорил» своего скакуна ударом ноги и поехал прочь.

— Фаза чего? Что ты собраешься делать? — негромко, рассчитывая на включенную связь, спросил Дан вдогонку и услышал ответ уже по «кому».

— Собираюсь попробовать себя в стратегии.

— Вот как? Маренго или Аустерлиц? — спросил Дан насмешливо.

— Канны, — ответил Маран в том же тоне.

Дан рассмеялся было, но поперхнулся. Он вдруг понял, что Маран не шутит. О дьявол! Он хотел окликнуть Марана, но расслышал еще неясные, но уже близкие голоса и понял, что тот вернулся к Бетлоану. Проклятье… Он поехал дальше в полном смятении, пытаясь убедить себя, что ослышался, неправильно понял, не сошел же Маран с ума в самом деле! Увы, разрешить свои сомнения он не мог, правда, сам Маран молчал, но через «ком» до него все время доносились близкие голоса, вначале Бетлоан обсуждал с кем-то очередную ночную стычку, потом в зоне слышимости появился Паомес и стал рассказывать правителю про земледелие, Бетлоан говорить своему советнику не мешал, однако, когда тот закончил, то ли к облегчению Дана, то ли все-таки к огорчению, пренебрежительно назвал доклад Паомеса болтовней, на что Паомес обиженно возразил, сославшись на существование племен, которые именно за счет земледелия и живут. Тогда Бетлоан обратился к Марану с примерно тем же вопросом, с каким позавчера приходил к Дану Паомес. Маран, которого Дан не преминул предупредить, начал рассказывать правителю о коретах, но это была совсем иная история, Дан излагал факты, и то, что он преподнес Паомесу, походило на унылую статью из научно-популярного издания, Маран же стал немедленно вплетать в ткань повествования индивидуальные судьбы, вставлять красочные описания да еще пересыпать свою речь афоризмами и поговорками, придумывая их на ходу. Дан сам заслушался, потом печально пожалел, что Маран растрачивает свой литературный дар по пустякам, и тут же, как недавно в Бакнии, ужаснулся от мысли, что когда-нибудь Маран угомонится, перестанет, по собственному выражению, болтаться по всяким Эдурам и вернется к поприщу, избранному в юности. Улетит, чего доброго, на Торену, поселится в какой-нибудь Тигане… Кошмар!

К исходу дня местность изменилась, появились разбросанные по степи одиночные холмы и небольшие леса. Вскоре отряд, превратившийся за счет постоянного притока новых людей, в маленькую армию, подъехал к лагерю, наверняка недавно разбитому и, скорее всего, временному, от тех становищ, которые они миновали по пути, да и от виденных Даном в записи, он отличался отсутствием забора и очагов, только несколько костров горели между палатками. Да и трава была почти не вытоптана, не проложено тропинок, не бегали дети, не суетились женщины. Здесь, наверно, намечался привал, всадники стали останавливаться, спешиваться и привязывать каотов ко вбитым в землю колышкам на длинных ремнях, позволявших животным свободно щипать траву. Дан среди прочих слез с «коня» и опустился на небольшой бугорок, постаравшись сесть, а не свалиться, он совершенно выбился из сил, ныли все мышцы. Кочевники вокруг признаков усталости не выказывали, привыкли небось проводить в седле целый день. Села лишь небольшая часть участников похода, в основном, те, кто был рангом повыше, остальные ставили новые палатки, разжигали костры, женщины, несколько женщин тут все же оказалось, наверняка те, кого отряд привез с собой, ставили прямо в огонь горшки с заранее приготовленным, как позднее выяснилось, мясом, сваренным, пересыпанным травами и политым для сохранности кислым вином. Осмотревшись, Дан понял, что лагерь имеет некую структуру, палатки стояли не как попало, а по окружности, перед ними цепочкой тянулись костры, тоже образуя замкнутый круг, внутри которого и паслась большая часть каотов.

Марана видно не было, скорее всего, его удерживал при себе Бетлоан, опасаясь, что если они с Даном окажутся вместе в полевых условиях, им будет проще сбежать, опасаясь не без оснований, отметил про себя Дан и огляделся, дабы проверить, стерегут ли его по-прежнему бдительно. Стражей своих он давно уже знал в лицо и мог теперь убедиться, что все они находятся в его поле зрения. Собственно, и будь они за сотню километров, это ничего не изменило бы, даже если б ему удалось сесть в седло и отъехать, в погоню кинулась бы половина лагеря. Он вздохнул.

— Что-нибудь не так? — спросил незаметно подошедший Маран.

— Да вот, сторожей своих пересчитываю.

— Охрана у тебя дай бог, — согласился Маран.

— Конечно, шесть человек не так много, но…

— Это всего лишь первый эшелон.

— То есть?

— За каждым из них постоянно наблюдают трое. Если что-то случится, ну допустим, ты обезоружишь или собьешь одного из шестерых с ног, его сразу же заменят трое новых. Система весьма эффективная.

— Ты уверен?

— Ты забыл о моей прежней специальности, — сказал Маран с кривой усмешкой, которая появлялась на его лице всегда, когда он говорил о прошлом. О том прошлом, которое хотел бы забыть. Дела давно минувших дней… Впрочем, не так уж и давно, пять лет срок небольшой, просто столько всякого за это время случилось… Одно Дан знал твердо: чем бы Маран не занимался, смени он хоть тридцать специальностей, профессионалом он был бы всегда. Так что сомневаться в его словах он не стал.

— Впрочем, я полагаю, о том, что нам нельзя дать бежать, осведомлены все, — добавил Маран. — Я с первой минуты своего появления в орде наблюдаю за ними. Вначале надеялся, что можно будет найти прореху и улизнуть, но они не дали нам ни одного шанса. Завтра будет первый. А может, и последний.

— А что завтра? — спросил Дан строго.

— Поговорим ночью, — сказал Маран. — Спать пойдешь в большой шатер слева от резиденции Бетлоана. Я постараюсь попасть туда же.

И быстрым шагом направился к костру, у которого устроился правитель.




Ужин был недолгим и незатейливым, все — от правителя до конюха — сидели на траве у костров и ели подогретое мясо с запеченными в золе клубнями. Дан, заранее передислоцировавшийся к палатке, которую ему указал Маран, попал в компанию полузнакомых людей, наверно, из более или менее близкого окружения правителя, разговаривать с ними он не пытался, а следил за Мараном, сидевшим у соседнего костра рядом с Бетлоаном. Время от времени к тому костру торопливо подходили вооруженные люди, переговаривались, главным образом, с Мараном, правитель только как бы визировал его слова кивком головы, и исчезали в ночи. Как только ужин закончился, воины попроще улеглись, завернувшись в шкуры, вокруг тлевших костров, а прочие потянулись к палаткам.

Дан осмотрелся, чтобы прикинуть, много ли часовых, убедился, что вполне достаточно, встал и пошел в палатку. Народу в ней оказалось меньше, чем он ожидал, человек десять, и еще несколько явилось после него, многие предпочли спать на свежем воздухе, он удивился тому, что Маран выбрал душное, сразу провонявшее потом помещение, но потом подумал, что устройся он у костра, по обе стороны от него немедленно улеглись бы его стражи, и никакое подобие уединения создать не удалось бы, а теперь они остались снаружи, караулить саму палатку. Правда, тут имелись свои неудобства, он с некоторым смущением обнаружил, что некоторые из его товарищей по ночлегу привели с собой женщин, конечно, он уже не краснел, как лет семь-десять назад, наткнувшись на полуодетую или, вернее, полураздетую парочку где-нибудь в магазине или на газоне, земном, разумеется, теперь он стал человеком закаленным и подобных сцен просто не замечал, но зрелище, ему открывшееся, было не самым привлекательным. Он устроился у стены, завернулся в шкуру и лег спиной к остальным, однако заткнуть уши было нечем, и он постарался отвлечься, перечисляя в уме созвездие за созвездием с входившими в них звездами, а заодно припоминая все их астрономические характеристики.

Маран появился позже, когда все неистовые любовники уже успокоились, и храп сменил прочие звуки. Он проскользнул между спящими, ступая неслышно, как всегда, и занял место рядом с Даном.

— Не буду больше морочить тебе голову, — сказал он без предисловий и тоже почти беззвучно, Дан слышал его только с помощью сверхчувствительного «кома». — Бетлоан уперся. Он соглашался обменять тебя только на оружие. Оружия у меня, как ты знаешь, нет, и я не дал бы ему его, даже если б имел. Я предложил ему другое.

— Что именно? — спросил Дан осторожно.

— Победу. Для чего ему нужно оружие? Чтобы побеждать. Я обещал ему победу. Такова суть дела.

Он умолк.

— Я не совсем понял, — пробормотал Дан. — Каким образом ты собираешься сдержать это обещание?

— Они совершенно не умеют воевать, — сказал Маран. — Убивать — да, но воевать — нет. Конечно, вести их в бой тоже непросто, но… Надеюсь, получится. Должно получиться. В противном случае, до послезавтрашнего утра мы с тобой не доживем.

— Что ты такое городишь? — спросил Дан, пропустив мрачное пророчество мимо ушей. — Ты собираешься вести их в бой?

— Не буквально, разумеется.

— А?..

— Я тут устроил небольшую провокацию. Мы на чужой территории, а именно, на землях соседней орды, с которой враждуют, как тебе известно, подданные Бетлоана, и сюда идет войско властителя здешних мест, дабы выкинуть нас вон. Я думаю, мы его разобьем.

— Маран! Ты… Ты сошел с ума! — выпалил Дан.

— Тише.

— Ты сошел с ума, — повторил Дан горячим шепотом. — Ты безумец. Это преступление. Прольется кровь, погибнут люди. Я не хочу, чтобы меня спасали такой ценой! Не хочу, не надо мне! Останови это сейчас же! Останови! Слышишь?!

— Все не так просто, — сказал Маран мягко. — Не дергайся. Выслушай меня до конца.

— Какого конца? — спросил Дан горько. — О чем тут еще говорить?

— Дай мне разъяснить свои мотивы.

— Какие еще мотивы! Ты не хочешь бросить меня тут, я понимаю… Но лучше уж бросил бы…

— Дело не только в тебе, Дан.

— Не только? — пробормотал Дан удивленно.

Маран не обратил внимания на его реплику.

— Ты говоришь, прольется кровь, погибнут люди. Но они и так гибнут. Ежедневно, ежечасно. К тому же бессмысленно и без надежды, что за их гибелью последует мир, ты сам слышал, это понятие им чуждо. Я имею в виду мир как договор, как взаимное обещание. Для них мир это победа над всеми врагами. Но подобная победа невозможна. Потому что силы практически равны. В этой части континента четыре или пять правителей, каждому подчиняется некоторое количество людей, которых они называют своим народом.

— Союз племен, — буркнул Дан.

— Нет. Здесь нет племен в нашем понимании. У них практически один язык, другой только у странников издалека. Они все живут одинаково. Ты ведь помнишь нашествия варваров на античную Европу, их ненависть и зверства? Так вот, тут нет никакой Европы, только варвары, которые вполне понимают друг друга, исповедуют одну веру и имеют одни и те же обычаи. В сущности, это один народ. Однако они все делят и делят землю и стада.

— Как феодальные князьки.

— Вроде того. Только тут не феоды, а неразграниченные территории.

— Ну и что дальше?

— А то, что у здешних весов не две чаши, а больше, но все они находятся в шатком равновесии. И я подумал: что если это равновесие нарушить? Бросить маленькую гирьку на одну из чаш?

Кто-то отдернул полог, и в палатку влился лунный свет. Свет был яркий, вокруг планеты крутилась масса мелких спутников, не так много, чтобы образовать кольцо, как у Сатурна, но достаточно, чтобы избавить здешних обитателей от мрака безлунных ночей… эти мысли мелькнули и пропали, Дан перевел взгляд на Марана, теперь он видел не только неясный силуэт, но и лицо. Маран лежал с закрытыми глазами.

— Нам повезло, что нам попалась чаша Бетлоана, — продолжил тот все таким же почти неслышным шепотом. — Он неглуп и даже не слишком жесток. Я не просил у него обещаний, это бесполезно, просто убеждал, что уничтожать соседей бессмысленно, их надо подчинить. Чем больше народ, которым правит властелин, тем больше у него власти. Власти, богатства, славы и сил. А значит, и возможностей воевать и побеждать дальше. Словом, я думаю так. Если Бетлоан победит первого соперника и подчинит его территорию, он станет вдвое сильнее, сможет справиться и с другими. Объединит четверть континента. И тогда война затухнет сама собой.

— А чем он будет их кормить? — спросил Дан. — Если людей не станет меньше, они будут по-прежнему рвать друг у друга кусок из горла.

— Я думаю, что когда поезд станет слишком громоздким, он начнет замедлять ход. И тогда им пригодятся уроки земледелия, которые ты дал Паомесу.

— Если его до тех пор не убьют.

— Паомеса не убьют, — возразил Маран, — он в боях не участвует. Вот Бетлоан — другое дело. Но я постарался втолковать ему, что полководец должен командовать, а не мечом махать. В любом случае, надо что-то предпринять, так продолжаться не может.

Он умолк и открыл глаза, чтобы не пропустить реакцию Дана, ведь в отличие от землян, торенцы видели в темноте. Но хотя Дану трудно было разглядеть выражение лица Марана, он чувствовал его волнение. Ему вдруг припомнился давний разговор.

— А ведь ты вовсе не перестал быть идеалистом, — заметил он задумчиво. — В этом ты не изменился.

Маран не ответил, но его брови удивленно приподнялись, это Дан разглядел даже при том минимуме лунного света, который проникал в «дверной» проем.

— Когда я встретился с шефом в первый раз… я тебе не рассказывал, нет?

Маран покачал головой.

— Это случилось после того, как нас с Никой нашли и забрали с Торены. Доставили на научную базу, на которой мы работали, начальник наш немедленно отправился на Землю с докладом и вернулся вместе с шефом, тот сразу примчался, ну ты понимаешь, такое открытие, гуманоидная цивилизация, он хотел увидеть Поэта, расспросить нас с Никой… В конце нашего с ним разговора, я спросил, как он думает, не вел ли я себя на Торене, как последний идиот… может, я выразился поизящнее, но суть… Неважно. Он мне сказал примерно так: уж не хотел ли ты моментально разобраться в происходящем, освободить стонущий под игом тирании народ и вывести его на дорогу к светлому будущему? Так не бывает, брось эти суперменские замашки.

— Понятно, — сказал Маран. — Хотя, к счастью, от супермена во мне нет ничего. Вот от идеалиста, может, что-то и уцелело. Эта отвратительная тяга переделывать мир!.. Но, Дан, когда я думаю, что здешние люди много тысяч лет ведут подобную жизнь…

— Много тысяч? — переспросил Дан.

— Ну да! Я не думаю, чтобы эта планета выпадала из общей цепи. Наверняка ее заселили примерно тогда же, когда остальные.

— Ты полагаешь, что это случилось одномоментно? — удивился Дан.

— Не буквально. В ограниченный период времени.

— С чего это вдруг? Мы ведь всегда считали… Хм…

Дан задумался. Предполагалось, что все населенные людьми, а говоря точнее, homo sapiens, миры были некогда колонизированы из одного источника, то ли с Земли, если допустить, что на ней существовала высокоразвитая цивилизация, ныне исчезнувшая, сам он теорию катаклизмов недолюбливал, но это было скорее инстинктивное, нежели обоснованное недоверие, то ли с Эдуры, где второй круг без сомнения имел место, то ли еще с какой-то неизвестной пока материнской планеты. И почему Маран вдруг выдвинул идею, что это произошло в ограниченный временной период? Конечно, если принять тот вариант, что колонизация была вынужденной, в сущности, беспорядочным бегством с Эдуры во время войны, то… Но ведь это лишь одна возможность и довольно маловероятная, совпадение времени выхода в дальний космос с моментом начала фатальной войны, не только начала, подобные войны бывают, скорее всего, очень короткими?.. Конечно, с другой стороны, космические полеты и разрушительная война имеют общую основу — технику… Но все равно, один к одному? К тому же военная машина развивается обычно опережающими темпами, так что… При всех же прочих вариантах… Глеллы летали в космос тысячелетиями, почему их, человеческая, цивилизация должна была чем-то отличаться? Почему не думать, что, например, планета, которую он про себя окрестил Безымянной, была колонизирована позже? Хотя, с другой стороны, поселенцы должны были деградировать и впасть в варварство, на это нужно время, не могли же сюда перебраться гунны… Впрочем, на гуннов местные обитатели не были похожи совершенно, тех описывали как низкорослых, уродливых, обзывали полуживотными, и вообще они относились к азиатскому типу, а здешние больше напоминали каких-нибудь древних германцев… Это дела не меняет, германцы тоже были варварами, здесь ведь не Вальгалла, где они могли очутиться после смерти, а иного способа… Дьявол! Его вдруг осенило!

— Ты полагаешь, — спросил он, задыхаясь от волнения, — что мы не сами… Что кто-то другой помог нам перебраться?..

— Да, — ответил Маран коротко.

Дьявол! Ну конечно! И почему эта мысль до сих пор не приходила ему, да и другим в голову… Не Марану, нет, Маран, конечно, давно об этом думал, Дану сразу вспомнились его намеки, он хорошо знал, что Маран не любит высказывать то, в чем не уверен полностью, и только сейчас… Да нет, обрести уверенность он вряд ли мог, просто ситуация побудила его заговорить… Но почему он сам, он, Дан, к этому не пришел?.. Опять помешал патриотизм? На сей раз не земной, а общечеловеческий?

— И кто же? — спросил он. — Глеллы?

— Возможно.

— Но никаких других кандидатов нет.

— На данный момент.

— Однако ты сам себе противоречишь, — заметил Дан. — Если переселение осуществлялось со стороны, почему бы не предположить, что это происходило на протяжении целой исторической эпохи? Почему, в частности, здешние варвары не могли быть переселены с Земли два-три тысячелетия назад, именно тогда, когда им принадлежала ее солидная часть?

— А теперь ты себе противоречишь, — возразил Маран. — Если этим занимались глеллы, две тысячи лет назад они в дальний космос уже не летали. Конечно, мы могли ошибиться в своих оценках там, на Глелле. Для почти вечной цивилизации, каковой является глелльская, тысяча лет срок малосущественный. Но, допустим, ты прав, и наши сегодняшние варвары часть ваших вчерашних. Что тебе, двух тысяч лет мало? Подумай, две тысячи лет они болтаются взад-вперед по огромному континенту, который мог бы прокормить пару миллиардов человек, и режут друг-друга. И больше ничего, все, точка! Разве из этого не следует, что так будет и впредь, не случись какого-то толчка извне?

Да, но почему этот толчок должны осуществлять именно мы, хотел было возразить Дан, но промолчал, понял, что прозвучит такое заявление как признание в том, что он боится нести ответственность за… а боится ли он? Да, боится, ответил он себе честно, но не только ответственности как таковой.

— Помнится, в свое время ты говорил насчет истории, что ее нельзя подгонять или притормаживать, — сказал он вслух. — Теперь ты другого мнения?

— Не совсем. Историю подгонять нельзя, но убрать с дороги камень, мешающий ей идти своим ходом, можно.

— А ты уверен, что правильно определил, какой именно камень следует убрать?

— Увидеть такой камешь проще извне. Когда я сидел там, в Бакнии, я не мог разглядеть булыжник, за который цеплялось колесо нашей истории, но стоило мне убраться с Торены…

— Допустим, так. Но вероятность ошибки все равно сохраняется. Разве не разумнее было бы выбраться отсюда как-нибудь иначе, вернуться на Землю, там все обдумать и просчитать, принять решение, а потом…

— Ты считаешь, что на Земле способны принять решение? — спросил Маран иронически. — Хоть какое-то.

Дан промолчал. То время, когда он верил, что на Земле все делается правильно, давно миновало. Разумно, взвешенно… да уж! Насчет разума еще ладно, но если продолжить ряд, то получится: взвешенно, осторожно… трусливо! А что касается решений, то принимаются они по образцу Буриданова осла.

— Ладно, — сказал он. — Я твои аргументы принимаю. Но насколько убедительными они окажутся для ВОКИ?

— Нет так нет. Мне не впервой начинать с нуля. Во всяком случае, что касается работы. Вот в чем это было бы нестерпимо — в дружбе и любви.

— Насчет меня можешь не сомневаться, — сказал Дан твердо. — И… Тебе не придется начинать с нуля одному.

— Спасибо, Дан, — голос Марана чуть дрогнул. — Но это лишнее. Я все затеял сам и отвечать тоже буду сам.

— Это мы еще посмотрим, — возразил Дан упрямо.

Маран улыбнулся.

— Ладно, я пойду.

— Куда еще?

— А ты не видишь там, у порога некую тень? — спросил Маран уже другим тоном, почти весело.

Дан повернул голову.

— Твоя красотка, что ли? — спросил он, разглядев женскую, без сомнения, фигуру, неподвижно стоявшую в лунном свете.

— Пойду, а то еще явится сюда, — сказал Маран вместо ответа, бесшумно поднялся на ноги и стал пробираться между спящими.

Дан молча смотрел ему вслед. Его не развеселила даже фантастическая мысль, что Каси заявится в палатку и заставит Марана заниматься любовью прилюдно. Он с ужасом думал о тысячах людей, которые могут пасть в завтрашней битве, о реках крови и горах трупов, о вдовах и сиротах. Потом стал утешать себя тем, что все россказни античных и прочих древних историков о миллионных армиях и сотнях тысяч погибших не более, чем миф, блеф, скорее невольный, конечно, порожденный бесчисленными пересказами, не так-то просто рубиться тяжелыми тупыми мечами и вообще убивать старинным оружием… Он вспомнил, какими никудышными стрелками из лука были лучшие из известных ему античных воинов, лахины, правда, мечами они владели отлично, да и само их холодное оружие было превосходным, не чета здешнему, и однако орудовать даже лахинским мечом дело многотрудное, а еще если иметь дело с равным противником… Да и каков выбор? Оставить здешних людей жить этой нелепой жизнью, без содержания, без будущего, без знаний, без письменности, без культуры, бросить на произвол судьбы несчастных женщин, для которых роли ходячего инкубатора есть единственная альтернатива: существование бесплатной проститутки. Он подумал о Генисе, которой сегодня пришлось «вдохновлять» неведомо кого, возможно, какого-то старого урода и грубияна, о Каси, та наверяка тоже успела побывать в чьей-то постели перед тем, как сбежать и отправиться искать Марана. Конечно, они были разные, бунтарка Каси, которая гордилась своим бесплодием и показывала язык небу, и тихоня Гениса, страдавшая оттого, что она не такая, как все, но все равно обе стали жертвами чудовищного миропорядка. Он вспомнил Наи, в свои тридцать три года читавшую лекции в Сорбонне и считавшуюся одним из лучших арт-историков Земли, и Нику, отгулявшую годичный отпуск, положенный после внеземных работ, и получившую завидное место электронщика в компьютерном центре Разведки… Черт возьми! Он прикинул числа… Да. Еще несколько дней, и на Земле узнают, что они с Мараном пропали, и в первую очередь, слух пронесется именно по штаб-квартире Разведки, где ныне Ника проводила четыре часа в день… Четыре, а возможно, и все шесть, спешить ей все равно некуда, муж в дальнем космосе, детей нет… Неожиданно его мысли приняли другое направление. Почему бы, спрашивается, ей не родить ребенка? Конечно, сам он не то чтоб очень рвался фигурировать в роли отца… Он вспомнил, как исповедался как-то Марану, признался, что не хочет делить любовь Ники ни с кем, даже с собственным ребенком… конечно, эгоистический мотив играл определенную роль, но было и другое. Откровенно говоря, он не считал, что его генетический материал заслуживает умножения… Конечно, бывает, что у бездарных родителей благодаря случайным комбинациям генов рождаются гениальные дети, это ведь не клонирование… А ведь к вопросу о клонировании возвращались вновь и вновь, находились люди, доказывавшие свое право на повторение… Каким чудовищным самомнением должен быть наделен человек, дабы полагать, что заслуживает воспроизводства один к одному! В то время как он не рвется даже принять участие в своего рода лотерее, в противном случае, уговорил бы, наверно, и Нику, но почему она сама, женщина, не хотела стать матерью? Почему все они там, на Земле, не торопятся с этим? Речь ведь не о десятках ребят, которых и имен не упомнишь, а может, и в лицо знаешь нетвердо… Но одного, двух… Живут, видите ли. А намного ли эта земная жизнь более осмысленна, чем здесь, подумал он вдруг. Бледные, раскисшие, обрюзгшие бездельники, день-деньской сидящие перед телевизором. Шатающиеся по улицам, пивным и стадионам. Пикетирующие парламенты и правительственные здания с плакатами, на которых все то же требование: увеличить пособия по безработице. И работяги, вольные и невольные трудоголики, вкалывающие с раннего утра до поздней ночи, загребающие кучу денег, которые некогда потратить, и, главное, выполняющие в основной своей массе совершенно бесполезную работу… Конечно, на Земле нет войн и довольно мало убийц, в основном, маньяки да ошметки прежних террористов, иными словами, генетические убийцы, вторые стыдливо прикрываются какими-то идеями, первые — нет, но суть одна. И все же их мало и становится все меньше, и это, пожалуй, главное достижение сегодняшней земной цивилизации. Ибо то, что в действительности есть главное достижение для любой из цивилизаций, культура, на Земле медленно, но неуклонно хиреет. Этого не понимает большинство землян, этого сам он не осознавал до тех пор, пока не выбрался за пределы Земли, а особенно, пока не вошел в картинную галерею глеллов… то есть не совсем так, еще в Бакнии он понял, что торенская культура превосходит земную, но утешал себя тем, что так было не всегда, что Земля знала античность, Возрождение, многое другое, что падения не раз сменялись взлетами, а значит, не все потеряно. Однако, когда он вошел в тот огромный зал на Глелле, увешанный картинами… Что-то далеко тебя унесло, друг Даниель, остановил он себя, вернись на землю, не на ту, с большой буквы, а эту… Ладно, завтра будет то, чему суждено быть, а теперь надо уснуть.




Его разбудило движение вокруг, был, наверно, и сигнал к побудке, он его не слышал, но, открыв глаза, увидел, что все уже на ногах, а часть успела выйти. Здесь, в отличие от его камеры, воду для умывания не подавали, и он ограничился тем, что стряхнул с одежды налипшую траву и «причесал» пятерней не в меру отросшие за последние пару месяцев волосы.

В лагере царила суматоха, впрочем, вскоре Дан понял, что она кажущаяся, просто воины, пересекавшие оставленный нетронутым кусок степи в центре, шли со всех сторон. Они находили своих пасшихся на этом куске или прямо среди шатров каотов, вскакивали на них и уезжали. Давали и еду, у потухших костров виднелись горшки со вчерашним мясом, но запускали в них руку немногие, неудивительно, он и сам есть не хотел, стоял в растерянности перед палаткой, не представляя себе, что происходит, и не зная, куда идти и что делать. Не видно было даже его обычных стражей, он подумал, что вот самый подходящий момент для побега, но не сдвинулся с места. Наконец к нему подошел один из приближенных Бетлоана, знакомый по пирам в «шапито», и предложил ехать с ним, Дан забрался на своего каота, одного из последних оставшихся на окруженном палатками лугу, и потрусил вслед за проводником. Они пересекли общий поток, двигавшийся в степь в направлении, противоположном тому, с какого отряд приехал вчера, и свернули к пологому склону ближнего холма. Пологим, впрочем, он оказался только со стороны лагеря, а с трех остальных был, напротив, весьма крут. На платообразной вершине толпилось человек тридцать, в центре группы стоял Маран. Дану вспомнились осенние события пятилетней давности в Бакнии, вот так же Маран стоял во дворе Крепости, окруженный своими сторонниками, и отдавал приказания, которые считал самыми спешными. Не надо было подходить вплотную, чтобы понять, кто в группе главный, Маран распоряжался, а прочие выслушивали и, даже не оглядываясь на присутствовавшего при сем Бетлоана, кидались выполнять. Дан поглядел на одного, другого и усмехнулся, не далее как вчера он с некоторым удивлением думал, что на сей раз Марану как будто не удалось никого «загипнотизировать», и искал этому объяснения то ли в недостатке времени, то ли в предельной нецивилизованности «гипнотизируемых», ведь сила личности Марана заключалась, в первую очередь, в его интеллекте… Он подошел к остальным и увидел, что с того места, где функционировал «штаб», степь внизу просматривалась на десятки километров. Все еще не иссякший поток кочевников из лагеря растекался по широкому пространству, ограниченному редкой цепочкой холмов и рощиц, всадники, получившие от Марана задания, достигнув войска, вырывали из общей массы отдельные отряды, разводя их по сторонам, одни прятались в ближайшем лесу, другие заворачивали за соседние возвышенности. Что именно приказывал Маран, Дан не слушал, поскольку в военном деле не понимал абсолютно ничего, и однако следил за разворачивавшимся действом с неподдельным любопытством, забыв даже о ночных кошмарах. Неужели игра в войну так привлекательна, подумал он пристыженно… Собственно, войны как таковой пока нет… А впрочем… Он увидел движение вдалеке, вначале неясное, потом разглядел темную массу, приближавшуюся с каждой минутой. Несомненно, это и была армия противника.

— Идут, — сказал Бетлоан за спиной Дана, голос его звучал спокойно.

Обернувшись, Дан увидел, что на вершине осталось человек десять, прочие покинули «штаб», чтобы принять участие в сражении. Бетлоан продолжал стоять рядом с Мараном, однако оба его военачальника спустились с холма, один занял место в главе центрального отряда, другой затерялся в арьергарде. Еще минута, и отряд пришел в движение. Затаив дыхание, Дан следил за тем, как оба войска сошлись в бою. Битва напоминала периценское сражение, передние ряды сразу распались, завязалось множество отдельных поединков, большинство бестолково пыталось достать противника копьем или топором, хотя немало оказалось и воинов, вооруженных мечами. Орудовали ими бойцы посредственно, их ошибки буквально кололи глаза, зато умение они заменяли азартом и орали в пылу драки, как оглашенные, к тому же визжали каоты, звенели клинки, словом, шуму хватало… Но, конечно, это была не игра в войну, как он легкомысленно подумал недавно, а сама война. Дан с содроганием увидел, как упал один всадник, другой. Впрочем, больше доставалось каотам, всадники, лишенные опоры в виде стремян, занося меч или отводя копье, значительную часть усилий затрачивали на то, чтобы удержаться в седле, и промахивались по меньшей мишени, каковую представлял собой человек, обрушивая всю мощь ударов на широкие спины и объемистые бока несчастных животных. Однако падали и люди. Каоты, потеряв седоков, не убегали, а оставались на месте, иные принимались щипать траву, все-таки в них было больше от коровы, чем от лошади… Из-за толпившихся на поле боя животных и потому, что сражавшиеся заслоняли друг друга, трудно было понять, кто одерживает верх.

Маран подошел к самому краю обрыва — обращенная к полю боя сторона холма была почти отвесной, пару минут внимательно смотрел на то, что происходило внизу, потом подал кому-то знак, подняв руку. И сразу раздался дикий грохот, где-то заколотили в барабаны. Психическая атака, что ли, подумал Дан, но ошибся. Прошло несколько минут, и картина боя стала медленно меняться. Предводитель бетлоанского войска отъехал на шаг, другой, за ним еще несколько воинов, бившихся в передних рядах, строй бетлоанцев прогнулся, противник усилил натиск, и те, кого Дан машинально начал числить за своих, стали отступать. Еще несколько минут, и отступление превратилось в бегство. Ошеломленный Дан открыл рот, потом закрыл, повернулся к Марану, но тот был абсолютно невозмутим. Воины противника с улюлюканьем и победными воплями кинулись догонять убегающего врага, Бетлоан побледнел и облизнул губы, но Маран только усмехнулся.

— Пора, — сказал он тихо, сам себе, наверно, и снова поднял руку, замолчавшие было барабаны загрохотали еще громче, чем раньше. Сигнал, надо понимать? Но кому? Дан не стал спрашивать, а с новым интересом вгляделся в картину сражения… что это было не сражение, а лишь прелюдия к нему, он понял чуть позднее, когда началась настоящая битва. Началась и… кончилась. Половина отступавшего воинства вдруг рассыпалась, всадники беспорядочно хлынули в стороны, преследователи углубились в гущу преследуемых, и тут… Маран махнул рукой, еще один шумовой сигнал, «побежденные» остановились, повернулись и ринулись на «победителей» с флангов. Одновременно несколько отрядов вылетело из-за холмов и замкнуло кольцо, в котором очутилось чуть ли не все неприятельское войско, три его четверти уж точно, вместе с предводителем и, скорее всего, с цветом армии, лучшими воинами, сражавшимися рядом со своим властителем.

— Как в кино, — сказал потрясенный Дан.

— Теперь молись богу, чтобы он послал сюда немного цивилизованности, — сказал Маран.

— Зачем? — удивился Дан.

— Затем, что цивилизованные народы, потерпев поражение, складывают оружие, а нецивилизованные продолжают сопротивляться и гибнут.

Дан безнадежно покачал головой.

— Боюсь, что сейчас будет жуткая резня, — сказал он. — Может, Бетлоан…

Но Бетлоан только холодно улыбался.

Между тем воины арьергарда стали торопливо спешиваться и снимать с плеч луки, до той поры не применявшиеся. Через пару минут на окруженных обрушилась туча стрел, выпускали их много, но неприцельно, больше действуя на нервы, чем нанося подлинный урон.

Кольцо стало сжиматься, несколько десятков человек скрестили мечи, упал сраженный копьем всадник, еще один, еще, и вдруг предводитель попавшего в ловушку войска, оглядевшись, поднял кверху свой щит и стал что-то кричать. Что именно, слышно, конечно, не было, но ближайшие к нему воины, все, свои и чужие, как по команде, остановили каотов и опустили оружие. И тоже закричали. Сдаются, что ли? Нет. Волна голосов прокатилась по всей массе бойцов и достигла холма.

— Поединок власти! — расслышал и Дан. — Поединок власти!

Он почти сразу понял, рассказ Паомеса о механизме передачи власти у кочевников моментально пришел ему на ум. Теперь все решало то, примет Бетлоан вызов или нет.

Ожидание оказалось недолгим, Бетлоан, стоявший над обрывом с победным видом, поднял меч, покрутил его над головой, описывая концом круг, и направился к своему каоту, привязанному тут же на плато. Принял вызов, надо понимать. Дан покосился на помрачневшего Марана. Боится, что Бетлоан потерпит поражение, и все его труды пропадут даром? Но ведь, если он выиграет поединок, к нему перейдет власть и над соседней ордой, не надо будет больше сражаться, ему покорятся без боя… ей-богу, у этого степного права были свои достоинства.

Маран придвинулся поближе, лицо его уже прояснилось.

— Ничего, — сказал он, — даже если Бетлоан погибнет, равновесие все равно будет нарушено. К тому же он должен быть полным идиотом, чтобы потерпеть поражение.

— Почему?

— Я дал ему несколько уроков, — пояснил Маран с легким смущением.

Пока Бетлоан съежал с холма, воины расступились, очищая место для поединка. Драться полагалось пешими, доехав, Бетлоан спрыгнул с каота и передал поводья одному из своих воинов. Противник его уже стоял с мечом наготове, Дан подумал, что тот не случайно бросил вызов, наверняка надеялся на свою силу, он был выше Бетлоана на добрых полголовы и намного шире в плечах, эдакий могучий воин из «Эдды». Но ведь Бетлоан пришел к власти и удерживал ее тоже благодаря воинскому умению, и, будучи менее сильным, он должен чем-то компенсировать этот недостаток, к примеру, ловкостью. Довольно скоро Дан понял, что был прав, Бетлоан оказался куда гибче и подвижнее, от сокрушительных ударов противника он просто ускользал и пытался достать его то снизу, то сбоку. Вначале он дрался без особых затей, но потом попробовал применить один прием, другой, приемы были лахинские, учить его современному фехтованию Маран все же не стал. Наконец противник допустил роковую ошибку, вложив чрезмерно много силы в замах, меч поднялся выше, чем следовало, успей он опуститься на Бетлоана, от того осталось бы два обрубка, но удар запоздал, и Бетлоан, воспользовавшись этим, подсек противнику ноги. Тот упал. Дан закрыл глаза, «молясь богу», как выразился Маран, хотя никто из них ни в одного бога не верил, чтобы Бетлоан пощадил своего противника… пусть и понимал, что для дела лучше, чтобы этого не произошло… Увы, снисхождения к поверженному врагу не было на этой планете даже в виде чистой абстракции… Когда он открыл глаза, Бетлоан стоял над телом сраженного врага, и войско, не только собственное, но и чужое, приветствовало его дружным воем.




— Погибло больше полутора сот человек, — сказал Маран.

— С обеих сторон?

— Да.

— Цена трех-четырех ежедневных стычек, — констатировал Дан.

Маран не ответил. Он стоял, засунув руки в карманы и глядя в затянутое колоритными темно-зелеными тучами небо.

— Не думал же ты, что никто не погибнет, — сказал Дан. — Это невозможно. Война не шахматы.

— Глубокая мысль.

— Ника частенько упрекает меня в чрезмерной склонности к рефлексиям, но рядом с тобой я кажусь себе человеком, никогда не ведавшим сомнений.

— Да я не сомневаюсь. Просто…

— Просто что?

Маран вновь промолчал, и Дан похлопал по траве рядом с собой.

— Садись. И успокойся. Выше голову, победитель… как говаривала карисса Асуа, — добавил он присказку Патрика, которую тот вставлял, когда хотел поддразнить Марана.

Но Маран на провокацию не поддался.

— Победитель не я, а Бетлоан, — возразил он.

— А тебе обидно? — засмеялся Дан.

Маран улыбнулся, но снова посерьезнел. Дан понял, что тот озабочен чем-то еще.

— Ну и что теперь с нами будет? — спросил он.

— По условиям моего с Бетлоаном договора нас должны отпустить. Но кто в этом мире придерживается договоренностей!

— Так ты думаешь?..

— Дан! Будь внимателен. Что бы я ни сказал, слушай и поддакивай. Словом, делай, как я.

— Хорошо, — сказал удивленный Дан. У него настроение было приподнятое, правда, вчерашней ночью во временном лагере его стерегли, как обычно, но здесь, в становище, в камеру его пока никто не гнал, он остался сидеть на траве рядом с большим шатром, как и воины, приглашенные на обед и ожидавшие, когда их пустят в зал, хотя гонцы, доставившие весть об одержанной победе прибыли в «столицу» еще утром, и вернувшееся войско встретила ликующая толпа, подготовка к пиру до сих пор не закончилась. Дан успел умыться водой из большой бочки, стоявшей у «шапито» и чувствовал себя довольно бодро, несмотря на проведенный в седле день.

Наконец «дверь» открыли, и гости потянулись внутрь. Дан, как обычно, оказался вдали от Марана и, чтобы следовать заданному «делай, как я», вынужден был слушать разговоры того через коммуникатор, увы, рядом с ним примостился старый приятель Паомес и болтал без умолку, расхваливая военное искусство гостей, как теперь именовались они с Мараном. Дан больше кивал, пропуская большую часть Паомесовых откровений мимо ушей, но Паомес вдруг перестал разглагольствовать и с хитрым видом задал вопрос:

— Ты ведь говорил, что у вас в стране давно нет войны. И не скучно вам, таким умелым воинам, там жить?

Дан открыл рот, собираясь объяснить ему, что в условиях мира можно найти массу интересных и разнообразных занятий, но вместо того, побуждаемый неким инстинктом, сказал:

— Скучновато, конечно. Потому мы и отправились путешествовать.

Паомес понимающе заулыбался, а он удивился сам себе. И, как всегда, засомневался, не ляпнул ли глупость… проклятая неуверенность, настанет ли день, когда он не станет возвращаться к уже произнесенным словам и снова и снова взвешивать, верно ли, вовремя ли, там ли, тому ли…

Потом его внимание привлек разговор, начала которого он ждал, но все же чуть не пропустил, переключившись с «кома» на Паомеса и собственные мысли.

— Так, значит, вы хотите нас покинуть? — спросил Бетлоан. У Марана, надо понимать.

— А что нам делать? — ответил Маран с какой-то ленцой в голосе. — У нас там дома, родня, семьи… — голос его звучал донельзя безразлично, скучающе, словно говорится все это по обязанности, Дан отлично знал, какой Маран актер, помнил убедительность, с которой тот изображал что полудикого горца, что пресыщенного аристократа, и все же чуть не поверил в его искренность.

— Ты ведь понимаешь, — сказал Бетлоан после паузы, — что ни один правитель в мире не отпустит от себя такого воина.

Маран не ответил.

— Тот, кто не воюет за меня, воюет против меня, — продолжал рассуждать Бетлоан.

— Наши земли далеко друг от друга, — заметил Маран.

— Пока да. Но однажды они могут оказаться рядом.

Ну и аппетит, подумал Дан, выбирай Маран нужного для его планов завоевателя сознательно, вряд ли ему попался бы лучший кандидат.

— Я не могу допустить, чтобы когда-нибудь ты вывел войска мне навстречу, — развил Бетлоан свою мысль дальше.

— Ты предпочитаешь убить меня сейчас? — поинтересовался Маран так же лениво.

— Руаран не простит мне гибели такого воина, — отозвался Бетлоан. — Только в самом крайнем случае.

Маран не стал спрашивать, какой именно случай имеется в виду. Он облокотился на пуф и стал смотреть на правителя, выражение его глаз Дан на таком расстоянии разглядеть не мог, но вся его поза выражала полнейшее спокойствие.

— Я предлагаю тебе службу, — сказал Бетлоан после довольного продолжительного молчания. — Тебе и твоему другу.

— Мне ни к чему служить кому бы то ни было, — ответил Маран равнодушно. — У меня есть и земли, и стада, и многое другое. Я воюю для собственного удовольствия.

— Но у вас ведь сейчас нет войны, — сказал Бетлоан вкрадчиво. — А у нас будет еще не одна. Кроме того, я отдам тебе в жены свою младшую дочь.

— А она красива? — спросил Маран. В его голосе впервые прозвучала нотка интереса.

— Ты увидишь ее завтра, — пообещал правитель.

— А что получит мой друг Дан? — полюбопытствовал Маран.

— Я дам ему возможность сражаться рядом с тобой, тогда и ему отойдет часть военной добычи. И жену мы ему тоже найдем. Я подумаю, из чьей семьи ее можно будет взять. Ну так как?

— Я отвечу тебе завтра, — сказал Маран. — После того, как увижу твою дочь.

— А твой друг?

— Спроси у него самого.

— Разумно.

Бетлоан хлопнул в ладоши, и, когда перед ним вырос начальник караула, выполнявший, кажется, еще и функции церемониймейстера, бросил ему пару слов. Дан уже проигрывал в голове варианты разговора с правителем, это у него было обычным делом, он постоянно выстраивал в уме всевозможные диалоги, но, когда он предстал перед Бетлоаном, правитель задал ему совсем не тот вопрос, на который он приготовил ответ.

— Твой товарищ сказал мне, что воюет ради собственного удовольствия. А ради чего воюешь ты?

— Я? — Дан был слегка озадачен.

— Маран может себе это позволить, — сказал он после некоторого размышления. — Если б у меня было столько каотов! Или полей… Да и иного добра. У Марана есть все… Кроме, разве что, одного.

— Чего именно? — спросил Бетлоан с неподдельным любопытством.

— Женщин, — сообщил Дан с пьяной ухмылкой. — У нас ведь по-другому. У нас не дождешься, чтобы девушка пришла украсить воину ночь перед боем.

Не успев договорить, он уже усомнился, правильный ли выбрал путь, не совершил ли тактическую ошибку, что если зятю правителя не положено увлекаться девочками, да и вообще, может, это развлечение только для неженатых? Последнее, впрочем, вряд ли, все эти не первой молодости люди, растаскивавшие в конце пиров живой «десерт», не могли быть холостяками, в обществе, ориентированном на безостановочное размножение, да еще с избытком женщин, наверняка женятся рано… Но первое?

Однако Бетлоан не выказал раздражения или неудовольствия, а спросил:

— А как вы поступаете с теми женщинами, которые не годятся в жены?

— У нас они работают на полях, — ответил Дан незамедлительно, подумав, что мотыжить землю малютка Гениса, без сомнения, предпочла бы еженощному насилию, — возделывают землю и выращивают баобу.

— Вот как?

Конечно, правитель мог сказать, что одно другому не помеха, днем пусть возделывают землю, а ночью вдохновляют воинов, но Бетлоан сменил тему.

— Не хочешь ли ты поступить ко мне на службу? — спросил он. — Ты ведь отличный стрелок, обучишь мою стражу. А то у этих бездельников из пяти стрел четыре мимо. И долю в добыче получишь, а это немало, воевать мы, в отличие от вашего народа, будем много.

Дан задумался.

— А как Маран? — спросил он наконец.

— Почему Маран?

— А потому что куда он, туда и я.

Правитель перевел взгляд на Марана, который потягивал вино, не выказывая ни малейшего желания вмешаться в разговор.

— Марану я, конечно, тоже предложил службу, — сказал Бетлоан. — Он обещал дать мне ответ завтра.

— Что ж, можешь считать его ответ и моим, — заявил Дан и бросил взгляд на Марана, тот чуть заметно кивнул, согласен, мол, но Дан понял его кивок иначе: беседу провел верно, все путем.




В камеру его на ночь не отослали, а позволили пойти с Мараном в тот самый закуток размером с софу на вилле, что было действительно так или почти так, шуточная характеристика Марана соответствовала истине, в камеру не отослали, однако число стражников в коридоре впечатляло.

— Опять та же история, — пожаловался Дан, оттаскивая несколько шкур с мехом подлиннее от общей груды и устраивая себе ложе. — Еще на Перицене достославный кехс Лахицин назвал тебя полководцем, а меня простым солдатом…

— Ничего подобного он не говорил, — возразил Маран.

— Но имел в виду. Теперь этот. Тебе предлагает собственную дочь, а мне кого? Простолюдинку какую-нибудь?

— Дочь он предложил, чтобы обезопасить себя, — объяснил Маран. — Кровные родственники, к которым тут относят и мужа дочери, не имеют права бросить правителю вызов на поединок власти.

— Это меня не утешает, — притворно вздохнул Дан. — Выходит что? Тебя он боится, а меня нет? Какого-то варвара-кочевника и то испугать не могу! Ну и жалкая же я личность.

Маран не выдержал и рассмеялся.

— Ну да ладно, — заключил Дан с нарочитым смирением. — Займем отведенные нам господом богом места, ты — полководца, а я — твоей армии. Армии без полководца сражение не выиграть, так что командуй.

— Полководец без армии способен на это еще менее, — возразил Маран.

— Я, кстати, уже не шучу, — сообщил Дан. — Что делать будем?

— Спать, — сказал Маран, устраивая себе постель рядом с роскошным ложем Дана. — Только не очень крепко, — добавил он, растягиваясь на спине и закладывая руки под голову.

Факел он гасить не стал, и, глядя на гипнотизирующе подрагивавшее пламя, Дан попытался настроить себя на дремоту, но и та не приходила. Неуютная получилась ситуация. Конечно, еще не вечер, чем больше им станут доверять кочевники, тем легче будет дождаться удобного случая и сбежать. Да, но… Он полагал, что с Марана вполне хватит и Каси, недоставало только «законного брака» с варваркой… Время от времени он поглядывал в его сторону, и видел хмурое лицо, глаза Марана были открыты, он и не думал спать, ни крепко, ни даже поверхностно, а явно чего-то ждал. Чего?

Послышался шорох, кожаная штора входа отодвинулась, и на пороге возникла фигура в балахоне. Каси, узнал Дан. Только ее и не хватало, подумал он с легким раздражением, но Маран сразу сел, нет, встал, поднялся тем неуловимым движением, которое Дану так и не удалось воспроизвести, сколько он не пробовал, и через секунду уже стоял у входа и шептался с проскользнувшей в комнатку молодой женщиной. Потом повернулся к Дану и кинул ему маленький сверток. В свертке было что-то твердое. Дан стал лихорадочно разворачивать кусок кожи, в который был завернут какой-то предмет… предметы… Станнеры! Станнеры и четыре запасные обоймы. Не может быть! Не веря своим глазам, он стал ощупывать оружие, потом поднял голову, Каси все еще стояла перед Мараном и молча на него смотрела, наконец отступила на шаг, еще, и вышла.

— Куда, красотка? — услышал Дан голос в коридоре. — Неужто твой приятель тебя отшил?

— Дурак! — кинула Каси.

Стражники загоготали.

— Где это было? — спросил Дан, передавая один из станнеров Марану.

— Под камнем неподалеку от ограды. Я спрятал их перед тем, как въехать на территорию орды, — пояснил Маран. — Меня ведь тоже обыскивали. И не однажды.

Он приложил глаз к щели между занавесями и стал изучать обстановку.

— Задачка непростая, — сказал он пару минут погодя. — В коридоре восемь стражников, рассредоточенных по всей его длине, и просматривается он из конца в конец.

— А иначе выйти нельзя? — спросил Дан. — Распустить завязки… — Он оглядел стены, кожаные полотнища, из которых те состояли, скреплялись между собой с помощью пропущенных в специальные отверстия веревок, но все узлы, как назло, оказались на той стороне, оказались, или так было задумано, неважно. — Вернее, разрезать веревки.

— Чем? — спросил Маран.

В самом деле! У них не было даже ножичка для очистки фруктов, а рвать веревки зубами Дану как-то не улыбалось.

— К тому же таким путем ты можешь попасть только в гости, — добавил Маран. — Со всех трех сторон спальни.

— А напротив, через коридор?

— Большой зал. Нет, придется пробиваться. Сделаем так. Выход направо. Дожидаемся, пока в левом конце коридора окажутся хотя бы двое. Стреляем. Думаю, они побегут смотреть, что случилось. Нам надо, чтобы хотя бы часть их собралась в кучку, как только это произойдет, ты берешь на себя эту группу, а я — остальных.

— А если они не соберутся? — спросил Дан.

— Тогда ты тех, кто по левую сторону, а я — кто по правую. Далее. Из этого коридора мы попадаем в главный, там тоже выход в стене справа, идти примерно две трети. Станнеры, к сожалению, маломощные, но перезаряжать будет некогда, так что после шестнадцатого переходим на кун-фу. Выйдя наружу, сворачиваем направо, это, чтобы не путаться, по идее, факелов нет ни с какой из сторон шатра, они только перед входом. Как только окажемся в темноте, задержимся и выберем направление. На наше счастье, сегодня пасмурно. Годится?

— Годится, — сказал Дан.

— Вопросы, предложения есть?

Дан только покачал головой.

— Тогда начинаем, — сказал Маран и снова приник к щели. Минуты через три он поднял левую руку, подавая сигнал, просунул дуло станнера между занавесями, показал два пальца, и тут же послышались удивленные восклицания и топот.

Маран выждал несколько секунд, распахнул занавески и выскочил в проход. Дан рванулся вслед. В левом тупиковом конце коридора лежали ничком два стражника, еще двое склонились над упавшими, пытаясь, очевидно, понять, кто и каким образом с ними расправился, второе вряд ли когда-нибудь до них дойдет, но первое они сообразили бы быстро, если б им дали на это время… Эти мысли не мешали Дану действовать, он аккуратно, как его учили на стрельбище в Разведке, провел дулом станнера три параллельные дуги и, не глядя больше в ту сторону, помчался за Мараном. Остальные четверо уже валялись на полу в разных позах, загораживая дорогу, пришлось перепрыгивать. Меньше, чем через минуту они оказались в главном коридоре, где их никто не ждал, но охрана все равно была, и солидная, осторожный Бетлоан, на бегу подумал с иронией Дан, не слишком полагался на степное право, или, по крайней мере, предпочитал дополнительно себя застраховать… Почти никто не успел схватиться за оружие, нескольких поактивнее они срезали из станнеров, единственное, когда они почти достигли выхода, в полуметре от Дана в землю воткнулось копье, брошенное вслед кем-то особо сообразительным. В дверях Маран, шедший впереди, сбил двоих стражников с ног без помощи оружия, Дан понял, что станнер того уже пуст… естественно, ему ведь пришлось стрелять больше… И вот они уже на пустыре перед «шапито». Правда, обезвредить всех, кто караулил главный коридор, конечно, не удалось, и теперь там слышались крики, подняли тревогу, к счастью, они успели добежать до неосвещенного места прежде, чем перед шатром заметались охранявшие «особую зону» воины.

— Куда теперь? — спросил Дан, торопливо перезаряжая станнер.

Маран не ответил, он всматривался в темноту, выбирал дорогу, что было непросто, вряд ли ему удалось изучить весь стан так же, как «шапито», в сущности, единственное, на что они могли надеяться, это ночное зрение Марана, счастливый ген, приобретенный в результате неведомой мутации человеком торенским. И тут от стены отделилась чья-то тень.

— Пойдемте, я вас выведу, — услышал Дан шепот и понял, что это опять Каси.

— Нет, — отрезал Маран. — Это опасно.

— Да я знаю тут все дороги!

— А если кто-то догадается, что ты нам помогла?

— Никто нас не увидит, — сказала та уверенно. — И потом… Они никогда не поверят, что такая, как я, способна на… поступок. — В последних словах прозвучала горечь.

— Хорошо, пойдем, — согласился Маран, и она прямо воспряла, что было слышно по ее интонациям.

— Вот сюда, — шепнула она счастливым голосом и сама пошла впереди, подобрав свой балахон и обнажив при этом на редкость стройные ноги, белевшие в темноте.

Шли не меньше получаса, пробираясь сквозь узкие промежутки между палатками, пересекая проложенные тут и там дорожки, обходя потухшие очаги, иной раз даже переступая через завернувшихся с головой в шкуры спящих, последних, к счастью, было мало, ночь выдалась холодная, а потом еще стал накрапывать дождь. Наконец Каси опустила подол балахона, скрыв свои ноги, главный ориентир Дана в невиданном мраке, небо было затянуто тучами настолько плотно, что царила чуть ли не полная темнота.

— Здесь, — сказала она.

Дан удивился, он ожидал, что Каси выведет их к забору, но ничего похожего видно не было, правда, палатки кончились, и перед беглецами лежало широкое свободное пространство… он напряг зрение и различил в темноте большие овальные силуэты. Каоты!

Каси снова задрала балахон, вытянула из-под него какие-то тряпки и протянула Марану.

— Замотайте им головы, чтобы они не кричали, — пояснила она. — По ту сторону пастбища ограда. У вас есть нож, чтобы разрезать веревки?

— Нет, — сказал Маран.

— Возьми, — она еще раз залезла под свой балахон и протянула ему маленький нож. — Оставь себе. Я украла его в кухне. А чем же вы их убили? — спросила она вдруг. — Если у вас даже ножей нет…

— Мы никого не убивали, — ответил Маран. — Они все живы и скоро придут в себя.

— Да? Жаль!

Дан смущенно кашлянул. Ощущение такое, будто кого-то обманул. Он хотел взять у Марана одну из тряпок, но тот отстранил его.

— Для тебя слишком темно. Я сам.

— Дай я, — вмешалась неожиданно Каси. — Я умею.

Она отобрала у Марана тряпки и решительно направилась к ближайшему животному, потом передумала, сообразила, наверно, что чем ближе к ограде, тем лучше.

— Иди за мной, — сказал Маран Дану, — а то налетишь, чего доброго, на каота, они тут бродят взад-вперед.

— А ее каот не лягнет? — спросил Дан, пристраиваясь за его спиной. — Копытное все-таки.

— Они смирнее коров, — возразил Маран.

Когда они подошли к границе пастбища, Каси уже обматывала челюсти второго каота. Закончив, она протянула им концы веревок, служивших поводьями. Дан проверил, есть ли на животном седло, и к немалому своему облегчению убедился, что да. Кажется, каотов не расседлывали, как коней, или, по крайней мере, не каждый день, много возни, наверно, да и шкура у них толстая, грубая, с жестким мехом, скорее всего, они седла и не чувствуют.

— Ты не возьмешь меня с собой? — спросила Каси, глядя на Марана.

— Нет, — ответил тот тихо, но твердо.

— Я готова быть служанкой у твоей жены.

— Это невозможно, Каси.

Она продолжала стоять перед ним. Маран поманил Дана и отдал ему нож.

— Разрежь веревки и выведи каотов за ограду, — сказал он. — Я сейчас.

Дан взял поводья и, ведя обоих каотов за собой, пошел к ограде, светлые колья которой были видны даже в темноте. Он перерезал веревки, вывел животных, потом, подумав, смотал с ближайших кольев несколько витков и связал болтавшиеся концы, Маран пролезет, решил он, а так будет меньше бросаться в глаза, и направление, в котором они двинулись, определят не сразу.

Через несколько минут Маран действительно пролез между веревками, быстрым шагом подошел к Дану, вскочил на каота и бросил:

— Поехали!




Они скакали ночь напролет, выжимая из каотов все, на что животные были способны. Морды им размотали только через добрый километр, поскольку крик каота, резкий и заунывный, разносился на расстояние большее, чем можно было ожидать, освободившись от повязок, они побежали резвее, хотя все равно сравнения с лошадьми не выдерживали. Правда, у них обнаружилось другое достоинство, они оказались практически неутомимы. К счастью, степь была ровная, как ипподром, и отсутствие света не очень мешало Дану, на случай серьезных препятствий он держался за Мараном, предоставив тому выбирать не только дорогу, но и направление, для чего за неимением более совершенных приборов приходилось пользовался крошечным компасом, вделанным в пуговицу на куртке. Компас, кажется, оказался очень кстати, поскольку Маран раза три или четыре ощутимо забирал в сторону.

Только когда начало светать, Маран остановился и стал оглядываться. Далеко впереди неясно маячили холмы. В пустынной степи вокруг не было ни одного дерева, ни единого кустика, только тускло-желтая трава, мокрая от ночного дождя.

— Даже до подножия холмов отсюда ехать добрых полдня, — заметил Дан. — А потом еще в гору.

— Считай, день, — согласился Маран.

— Я думал, мы доберемся быстрее.

— Пришлось сделать большой крюк. Мы выбрались с обратной стороны становища, надо было объезжать.

— Пить хочется, — вздохнул Дан.

— Это полбеды. Хуже другое. Можем встретиться с кучей народу, степь не холмы, хотя и в холмах, видишь, они до тебя добрались. Я уже не говорю о том, что они могут нас догнать, если сообразят ехать к озеру напрямик.

— Так не лучше ли?..

— Лучше. Черт с ней, с посадкой на Глелле! — И Маран позвал: — Эвальд! Эвальд! Как у тебя? — Потом, после паузы. — Отлично. Будем на месте через час.

Дан, не успевший включить «ком», поинтересовался:

— Значит, Эвальд закончил ремонт?

— Закончил.

— А где оно, это место?

— Там, — сказал Маран, взглянув на компас, и махнул рукой на восток.

— Так ты с ним заранее обговорил?

— Разумеется. Я же знал, где ты, и имел карту местности. Ты, Дан, иногда задаешь совершенно удивительные вопросы. Должен ли я понимать так, что на моем месте ты ни о чем договариваться не стал бы, а рванул бы на ура?

Я на твоем месте однажды уже был, чуть не сказал Дан, вспомнив Палевую, но не то что договориться, даже «рвануть на ура» не сумел или не сообразил, а позволил усадить себя в орбитолет и увезти наверх, а потом на Землю, чуть не сказал, но сдержался, знал, что Маран в очередной раз начнет убеждать его, что он не виноват, что ситуация была иная, командир другой, потому не стал зря болтать, а насупился и промолчал.

— Ладно, поехали, — сказал Маран и повернул каота на восток.

Над холмами появилось золотое сияние, мокрая трава заискрилась, засверкала, как хрустальная. Некоторое время Дан молча любовался рассветом, но потом его мысли вернулись к ночному приключению, в конце концов он не удержался и заметил:

— Удивительная эта Каси. Личность.

— Она одна из самых незаурядных женщин, которых я когда-либо встречал, — сказал Маран, и Дан понял, что так оно и есть. Бедная безответная маленькая Гениса уже стала тускнеть в его памяти, а Каси он вряд ли забудет так скоро, скорее всего, будет время от времени вспоминать, как очаровательную людоедку Ат, пусть и смотрел на обеих со стороны…

— Как она сказала? «Я буду служанкой у твоей жены»?

— Уж не думаешь ли ты, что это проявление крайнего смирения и самопожертвования? — усмехнулся Маран. — Нет, дорогой мой, Каси не из таких. Здешние служанки играют не совсем ту роль, какую ты себе представляешь. Не забудь, что местная семья функционирует в ином режиме. Служанки нередко берут на себя то, что наши с тобой жены никому не доверят.

— Ты имеешь в виду постель? — спросил Дан, и когда Маран кивнул, присвистнул. — Ну дает! Вот и ублажай их по полной программе! — Он заметил, что Маран помрачнел, и сказал успокаивающе: — Ничего не поделаешь, решался вопрос наших жизней.

— Жизнью еще рискнуть можно, — вздохнул Маран. — Но она сама ко мне подошла и, можно сказать, предложила себя. Пусть и с подачи Бетлоана, однако вполне искренне.

— Но тут не Бакния, — возразил Дан.

— Да. Но я-то бакн.

— Кто это знает?

— Я знаю.

Дан фыркнул.

— Тогда не жалуйся.

— Я разве жалуюсь, — сказал Маран печально. — Я просто ищу выход из этого дурацкого положения.

— Выхода у тебя нет, — сообщил Дан. — Или ты меняешь свои реакции и рефлексы, что, как я понимаю, невозможно, или продолжаешь услаждать всех, кто от тебя этого потребует. А если ты хочешь, чтоб к тебе не лезли, так это дохлый номер.

— Почему?

— Я вижу, ты опять давно не заглядывал в зеркало.

Маран промолчал.

— Ника утверждает, что ты красив, как бог, — продолжил Дан ехидно.

— Какой еще бог?

— Античный, я думаю. Христианский для подобного сравнения староват. Как и ваш Создатель.

— Иди к черту! — рассердился Маран. И мстительно добавил: — Ты и сам, кстати, далеко не урод.

Дан рассмеялся. Настроение у него поднималось вместе с солнцем.

— А красиво здесь, — сказал он, окидывая взглядом колышущиеся от легкого ветерка травы, простиравшиеся до неблизкого горизонта. — Отличный мир. Плодородная земля, чистая вода, свежий воздух. Так и хочется основать колонию. Обидно, что кто-то сделал это за нас.

— Обидно? — переспросил Маран. — Обидно, что человечеству подарили подобный мир, а человеки не нашли ничего лучше, чем продолжать жить в нем так же бездарно и бестолково, как на Земле. Или откуда они там. И ни шагу вперед. Назад еще может быть.

— Ничего, — сказал Дан бодро. — Теперь все сдвинется.

— И кто же из нас идеалист? — спросил Маран.

— Ну… В любом случае… Feci quod potui…

— Да. И посмотрим, что за это factio мы схлопочем на Земле.

Можно там просто не говорить лишнего, подумал Дан, но предлагать этого Марану не стал, знал, что бесполезно.

— Ничего, — продолжил тот, — если меня уволят, я возьму Наи и уеду с ней… — Дан полагал, что он скажет «на Торену», но Маран сказал: — на какой-нибудь остров, и ты меня не увидишь очень долго… — теперь Дан ожидал, что услышит нечто вроде «годик-другой», но Маран серьезно завершил: — Месяца два или даже три. — И Дан подумал, что и этого совсем не мало.

— Ну уж и уволят, — сказал он. — Что мы такого, в конце концов, сделали? Помогли выиграть одно несчастное сражение, так у них этих потасовок в день по десятку.

— Ты недалек от истины. Возможно, я допустил ошибку и следовало делать совсем другое.

— Что?

— Научить их держать слово.

Дан протяжно свистнул.

— Исключено. На то, чтобы европейские варвары превратились в рыцарей, ушло лет семьсот… Смотри, летит!

Они подняли головы, всматриваясь в серебряную искорку, скользящую по зеленому небу, потом, не сговариваясь, погнали каотов во весь опор.




Часть вторая

ВТОРАЯ ГАММЫ ВОДОЛЕЯ


— Дан! — услышал он голос Ники. — Дан!

— Ну что там? — проворчал он, скорее, впрочем, довольный, что его оторвали от книги. А точнее, мерзкой, тупой книжонки, черт его попутал прихватить с собой современный роман, автору которого сказать было абсолютно нечего, но называться писателем хотелось, и он на пяти сотнях страниц живописал всякие физиологические отправления, самым эстетичным из которых оказался единственный гетеросексуальный половой акт, затерявшийся среди тысячи всевозможных извращений.

— Включи VF!

— Ты же знаешь, у меня его при себе нет!

Он не любил на отдыхе таскать с собой видеофон, его поражали эти земляне, которые ни на секунду не могли расстаться с любимой игрушкой, точно дикари с заветным амулетом, Ника не снимала его с руки даже в воде, в душе, в бассейне, в море он начинал вдруг попискивать, не далее как сегодня утром, в момент, когда они с Даном плавали в сотне-другой метров от берега, ей позвонила подружка, дабы немедленно продемонстрировать только что купленное платье, несомненно, если б Ника увидела обновку, да еще не свою, а чужую, получасом позже, мир бы рухнул… Наверно, дело было и в специфике его работы, проходив полгода с микрокомом в ухе, из-за чего круглосуточно находишься в пределах досягаемости для любого члена экспедиции, хочешь потом хотя бы ненадолго оказаться наедине с собой…

— Поднимешься или переключить на свой и принести? — спросила Ника.

Она стояла на балконе, опершись на полупрозрачные белые напоминавшие по материалу оникс перила и смотрела на него сверху вниз.

— Принеси, — буркнул он, захлопнул книгу, выбрался из шезлонга, размахнулся и зашвырнул маленький квадратный томик подальше в сад, намусорил, конечно, ну да ладно, робот-уборщик подберет, а поставить такое на полку рядом с Шекспиром или Бальзаком он не мог. Черт побери, за два десятка лет, прошедшие со дня смерти отца, библиотека, оставленная тем, пополнилась лишь на сотню-другую книг и вовсе не потому, что Дану было жаль денег, пусть традиционные издания и стоили дорого, читать с монитора он не любил и покупал их, не глядя на ценник, это он себе позволить мог, просто в итоге большая часть показавшейся ему в магазине хоть в какой-то степени интересной беллетристики после прочтения отправлялась в мусорное ведро. Не к букинистам даже, тащить к тем подобное чтиво ему было попросту стыдно. И почему это людям нравится читать про всякие свинства, а им нравится, иначе такого не писали бы, не издавали и не продавали… то есть, наоборот, он не с того конца начал, все ведь упирается в куплю-продажу, теперешние, с позволенья сказать, писатели сначала изучают рынок, а потом только берутся за перо… то есть садятся за компьютер…

Ника снова появилась на балконе.

— Лови, — сказала она.

— А кто там? — спросил он запоздало, уже подойдя поближе к стене дома и подставив руки, не получил ответа, но по загадочной улыбке Ники понял.

— Маран?! — воскликнул он радостно.

Вместо ответа Ника перегнулась через перила и бросила ему серебристый кругляш вместе с замысловатой цепочкой, на которой он висел, этот был медальонного типа, изящный, с вкраплениями цветной эмали, в звенья цепочки вделаны кусочки самоцветов, не прибор, а украшение, колье или ожерелье. Он легко подхватил аппаратик и повернул экранчиком к себе.

Это действительно был Маран.

— Ты где? — спросил Дан, расплываясь в улыбке.

— Дома.

— Тут?

— А где же? Не заработала, не надейся.

Фраза прозвучала туманно, но Дан знал, о чем речь. Обещанная установка гиперсвязи налаживалась и переналаживалась, а заявленная апробация все откладывалась.

— А вы?

— На Индийском океане, — сообщил Дан, машинально обводя взглядом раскинувшуюся сотней метров ниже бухту, ошеломляюще синие волны, набегавшие на изогнутую полукругом полосу пляжа, высокие, тонкие стволы пальм и крыши разбросанных в полупарке-полулесу коттеджей.

Декабрь, в который они угодили, вернувшись на Землю, был ему не по нутру, он не любил зиму, снег, холод и, промаявшись неделю, решил перебраться на время отпуска в южное полушарие, тем более, что Маран ни с того, ни с сего отправился на Торену… ничего особенно удивительного, впрочем, в этой поездке не было, хотел повидать родину и друзей, нормальное человеческое побуждение, он и Дана с Никой звал с собой, но Ника отказалась, имею я право побыть немного наедине с собственным мужем, спросила она, когда Дан предложил ей совершить путешествие… признаться, Дана ее сопротивление удивило, Ника любила как путешествия, так и Торену… да и Наи предпочла бы провести с Мараном один на один хотя бы месяц, добавила она, Дан усмехнулся, и Ника сбавила срок до двадцати четырех дней, которые приходились на сам полет, пассажирский лайнер шел до Торены двенадцать суток, двенадцать туда и двенадцать обратно, с этим Дан согласился… По совести говоря, он и сам не горел желанием снова садиться на астролет, валяться на диване и читать, вот и все, чего ему действительно хотелось, во всяком случае, днем, в итоге Маран улетел один, то есть, разумеется, с Наи, и намеревался провести на Торене три месяца, весь отпуск… Выгонять его из Разведки никто, конечно, не стал, может, ВОКИ и применил бы к нему или к ним, поскольку Дан вовсе не собирался прятаться за «широкую спину» Марана, меры, более суровые, чем благожелательные, в сущности, увещевания, но уже через пару часов после того, как они ступили на Землю, Дан понял, что Марану ничего не грозит. Приехав домой и войдя в большую гостиную на первом этаже (Маран внизу задерживаться не стал, они с Наи испарились моментально и, как справедливо подозревал Дан, надолго), он сразу увидел толстую пачку распечаток, приготовленную ему Никой, знавшей о его нелюбви к чтению с монитора, и тут же проглядел верхние листы. Газеты были полны Глеллой. Все несбывшиеся чаяния, связанные с Палевой, все ожидания и надежды должна была теперь оправдать Глелла. Невиданные технологии, высочайшее искусство, опередившая земную на тысячелетия наука, это и многое другое обнаружилось на новооткрытой планете, и обитатели ее готовы были поделиться с человечеством всем, что имели. А благодаря кому? Кто нашел звездный атлас на Эдуре? Маран. Кто вычислил по этому атласу местонахождение Глеллы? Маран. Кто, наконец, спас ее обитателей от верной смерти?.. Насчет последнего Маран сказал с усмешкой: «Вот что значит оказаться в нужном месте в нужный час. А ведь это одно везение, и почему я, спасали мы все, будь командиром Патрик или ты, ничего не изменилось бы». «Пока лично я догадался бы, что глеллы умирают от жажды, — возразил Дан, — в живых не осталось бы и половины». Как бы то ни было, Маран стал главным героем истосковавшейся по свершениям Земли, Маран превратился в ходячую легенду, и даже Всемирная Организация Космических Исследований не могла бы пренебречь мощью общественного мнения. К тому же глеллы… Для глеллов Маран был олицетворением той цивилизации, которая, можно сказать, извлекла их из разве что незасыпанной еще могилы, Маран неизбежно представлял человечество, и, отодвинь его ВОКИ или кто угодно в сторону, неизвестно, как сложились бы дальнейшие взаимоотношения с Глеллой. Одним словом, наверху решили, что их с Мараном действия на Безымянной были адекватны ситуации (принцип катастрофы и тому подобное), и они благополучно, как и прочие члены экспедиции, получили свои отпуска и разъехались отдыхать. Однако не прошло и двух месяцев…

— А почему ты так рано? — спросил он Марана.

— По тебе соскучился, — ответил тот весело.

— Я серьезно.

— И я серьезно, — улыбнулся Маран, потом в самом деле посерьезнел. — Надоело. Проходу не дают.

Дан хихикнул.

— Один мой знакомый как-то утверждал, что славы не бывает слишком много.

— Твой знакомый — кретин. Его бы на мое место.

Дан захохотал.

— Да и не умею я отдыхать, сам знаешь, — добавил Маран. — И потом… — Он помолчал и сказал: — Есть одна идея.

— Какая? — оживился Дан.

— При встрече расскажу, — обещал Маран, что само по себе было событием, из ряда вон выходящим, делиться идеями он не любил, держал свои соображения при себе, пока не находил им вещественного подтверждения.

— Приехать? — спросил Дан.

— Зачем же? Я сам приеду. Вернее, мы. Если Ника не возражает.

С чего это Ника должна возражать, хотел было сказать Дан, но вместо того поднял глаза вверх, к балкону, Ника все еще стояла, облокотившись на перила, и, конечно, не пропустила ни единого слова.

— Я обеими руками за, — произнесла она бодро и крикнула: — Маран! Приезжайте. Слышишь?

— Слышу, — ответил тот. — Ну что ж, завтра увидимся.

— Заказать тебе коттедж? — спросил Дан.

— Спасибо, я сам, — уронил Маран и отключился.




Маран объявился на следующий день около полудня. Вслед за ним из ракетного такси выбралась Наи, а потом показалась небольшая ладная фигурка в бакнианского покроя светлых брюках и белой рубашке.

— Поэт! — ахнула Ника.

Дан особенно не удивился, чего-то в этом роде он ожидал, он представлял себе, как много Маран и Поэт должны были рассказать друг другу, и как мало они наверняка успели, можно вообразить, со сколькими еще людьми Марану хотелось встретиться, или не хотелось, но пришлось, и не только в Бакнии, надо полагать, его тянули в Дернию, в Латанию, к тому же присутствие Наи… Зная Марана настолько хорошо, насколько знал, Дан не сомневался, что как бы тот не любил жену и не доверял ей, все равно есть вещи, которыми он поделится лишь в мужском разговоре один на один и только с Поэтом.

Вытащив из такси не очень большой багаж, отправились к заказанным Мараном коттеджам… теперь Дан понял, почему тот отказался от его помощи, хотел сделать сюрприз. Дан с удивлением увидел, что Поэт прихватил с собой свою драгоценную ситу, уникальный музыкальный инструмент, подобного которому не нашлось бы во всей Вселенной, ибо Поэт сам сконструировал ее и сделал собственными руками, вот этими тонкими длинными пальцами, столь ловко выполнявшими сложнейшие манипуляции… Как и пальцы Марана… Дан покосился на того и подумал, что руки у них похожи, но это чуть ли не единственное сходство, во всем прочем они разные, взять хотя бы высокую фигуру Марана и маленького, пусть и до неправдоподобия пропорционально сложенного Поэта, классически красивое лицо Марана и неправильные черты Поэта, волосы у Марана русые, а у Поэта почти соломенного цвета, глаза?.. более или менее… хотя у Поэта светлые, с голубизной, а у Марана темно-серые… Вот что у них совершенно одинаковое, так это походка, особая легкая, пружинистая и вместе с тем почти грациозная походка атлета, освоившего высшую ступень кевзэ… И все… А почему они, собственно, должны быть похожи, удивился он себе, не братья же, напротив, общего у них гораздо больше, чем отличий, что и легло в основу этой редкой, уходившей корнями в раннее детство дружбы, в которую он, Дан, ворвался благодаря сумасшедшему компьютеру, вывалившему его с Никой чуть ли не прямо из гиперпространства на поверхность неведомой планеты… «Благодаря» в этой фразе было вовсе не фигурой речи, он был действительно благодарен столь вовремя вышедшему из строя компьютеру и судьбе, страшно подумать, что он и дальше жил бы так, как до того, бессодержательно и бесполезно. Вначале, правда, он думал иначе… Он посмотрел на счастливую Нику, уже болтавшую с Поэтом взахлеб, и усмехнулся, вспомнив, как отчаянно ревновал тогда, в первое свое пребывание в Бакнии, а ведь Поэт их, после долгих мытарств добравшихся до столицы, влипших в конфликт с охранниками, не имевших ни гроша за душой и не знавших куда податься, можно сказать, подобрал на улице, нашел им кров, кормил и поил, снабжал книгами и прочая, прочая, а он вместо спасибо злился и чуть ли не ненавидел того, ему казалось, что Ника увлеклась не на шутку… А может, так и было, и слава богу, что тогда она в бакнианских обычаях не разбиралась… Хотя, конечно, Ника слишком гордая, даже будь она в курсе того, что в Бакнии инициативу проявляют женщины… А, впрочем, кто знает? Теперь она, естественно, поднаторела во всем, что касалось тамошнего образа жизни и мыслей, но, к счастью, было поздно, Поэт стал его другом, а это означало, что между ним и Никой, в смысле физической близости, разумеется, стоит стена повыше Китайской, бакнианский кодекс чести…

Едва окинув взглядом помещения комфортабельного трехкомнатного коттеджа (Поэту предназначался соседний, чуть поменьше), Маран объявил, что торенские моря не идут ни в какое сравнение с земными, и предложил немедленно искупаться, оставив все прочее на потом. Дан решил, что дела откладываются на вечер, впрочем, особой спешки он не видел и предложение поддержал, как и все остальные. Однако, выбравшись из воды, Маран улегся рядом с ним на пляже — густой глелльский загар защищал их от полуденного солнца надежнее любого тента — и сказал:

— Как тебе отдых, не осточертел еще?

— Не совсем, — ответил Дан осторожно. — Но близко к тому.

Он ожидал продолжения, однако Маран молчал, и он закинул удочку:

— Ты говорил о некой идее. Это по поводу следующей экспедиции, как я понимаю?

— А у тебя есть какие-либо мысли на сей счет? — спросил Маран вместо ответа.

Дан задумался. Конечно, валяясь на пляже, плавая или бродя по парку, он нередко размышлял над тем, что дальше. С одной стороны, расшифрованный звездный атлас предлагал более полусотни возможных маршрутов, и не исключено было, что часть их привела бы к очередным населенным планетам, ведь и Безымянная, на которую они угодили случайно, нашлась потом на одной из страниц атласа. С другой… Неожиданная мысль Марана о том, что человек расселился по Галактике не сам, а с чьей-то помощью, ему понравилась, по крайней мере, не надо было изобретать всякие фантастические гипотезы типа, например, Атлантиды, достигшей эры межзвездных полетов, но не сумевшей выбраться из ситуации, созданной вульгарным землетрясением. Конечно, материнской планетой могла быть и не Земля, хотя игнорировать генетическое родство растительного и животного мира планеты с человеком… Словом, идея пришлась ему по душе, но тогда напрашивался единственный кандидат в меценаты: глеллы. Великодушные, добрые, умные, достигшие звезд тысячи или десятки тысяч лет назад глеллы. И его удивляло, почему Маран, тот самый Маран, который обычно руководствовался «бритвой Оккама», не выказал стопроцентной уверенности на этот счет. Осторожничал? Ждал фактического подтверждения своим гипотезам? Но тогда доказательства следовало искать на Глелле, правда, от них уже мало что зависело, теперь слово было за электронщиками. То есть Патрик еще мог как-то приложить к этому руку, а они с Мараном вряд ли, просто торчать там в ожидании информации, которую удастся или не удастся извлечь из памяти компьютеров, было бы занятием малоинтересным…

— Нет у меня никаких мыслей! — ответил он почти сердито. — Если у тебя есть, так говори.

— Я подумал, не пора ли нам сделать подарок земным налогоплательщикам, — сказал Маран, поворачиваясь на бок, лицом к Дану.

— Чего?! — вытаращился Дан. Ох уж этот Маран!

— Видишь ли, всякий раз, как ты или мы где-то, намеренно или случайно, оказываемся, а вернее, после того, приходится изрядно порастрясти земной бюджет. Орбитальная станция на Торене. Орбитальная станция на Эдуре. Теперь Безымянная. Ну я и подумал разок обойтись без подобных расходов.

— То есть?

— Отправиться туда, где станция уже есть, — пояснил Маран.

— Это куда же?

— На Врджлакстла, — сообщил Маран, непринужденно выговорив непроизносимое название Второй Гаммы Водолея.

— Зачем?

— Посмотрим, что за народ эти врджлакстлане.

— Там и без нас смотрят, — возразил Дан.

— Но не слишком усердно.

— В любом случае! И потом, они же совсем безмозглые. Примитивное общество, неразвитая речь… они пользуются, по-моему, всего двумя-тремя сотнями слов.

— Неразвитая?

— Да. И есть в ней еще какая-то несуразность, я помню, мне попался термин, не совсем ясный…

— Анизотропная?

— Вот! Что это может значить применительно к языку? Я хотел уточнить, но пошли дела более важные, и я забыл.

Маран усмехнулся.

— Это значит, что у них есть, к примеру слова «море» и «дождь», но нет слова «вода». И «родника» тоже нет, хотя пьют они родниковую воду.

— Странно.

— Другой пример. Тебе известно, что они вегетарианцы?

Дан кивнул.

— И однако они не удосужились хоть как-то поименовать плоды, которыми питаются. Зато есть «небо», «звезды», некоторые из последних даже имеют названия.

— Совсем удивительно, — сказал Дан.

— Да уж! Ведь у примитивных народов обычно больше всего слов, характеризующих окружающую действительность. Что естественно, поскольку тематика их общения именно ее, в первую очередь, и касается. А ты представляешь себе первобытных дикарей, разглагольствующих преимущественно о движении планет?

— И как они эти несообразности объясняют? — спросил Дан.

— Кто — они?

— А те, кто Врджа… Вржла… Второй Гаммы занимается.

— Никак не объясняют. Их задача — сбор информации, а не ее анализ. Так они, по крайней мере, считают.

— Ну хорошо, а ты?

— Что я?

— Как ты объясняешь отсутствие слов, необходимых для каждодневного общения? — спросил Дан. — Как они, по-твоему, разговаривают между собой?

Маран только улыбнулся, что означало: подумай сам.

Дан озадаченно смотрел на него, потом приподнялся на локте.

— Так ты… Ах ты, хитрюган! Ты потому Поэта с собой прихватил, да?

— Я дал ему слово взять в экспедицию еще перед Эдурой, — возразил Маран.

— Ладно, не морочь голову!

— Да я не морочу.

— Поэт, конечно, не телепат. Но эмпатия тоже пригодится, — уже рассуждал Дан вдохновенно. — Потому что если они общаются между собой телепатически, то неизбежно должен проявиться эмоциональный компонент.

— Насчет неизбежно, не знаю… — Маран продолжил почти без паузы в ином ключе, как он умел: — Конечно, телепатия это всего лишь одна из гипотез. Возможно, все обстоит прямо противоположным образом.

— Это каким же? — спросил Дан упавшим голосом. Вот так всегда с этим Мараном, не успеешь воодушевиться, как тебе тут же ведро холодной воды на голову.

— Вариантов много, — отозвался Маран неопределенно, и Дан понял, что шевелить мозгами придется самому. Да, но как? Разве он что-нибудь знает о Второй Гаммы Водолея? Почти ничего, чуть ли не столько же, сколько какой-нибудь обыватель, так получилось, что эта планета и ее обитатели никогда у него особого интереса не вызывали. А почему? Еще один вариант патриотизма, на сей раз гуманоидный? Врдж… Нет уж! Лучше он будет про себя называть их водолеянами! Водолеян гуманоидами не считали, правда, кого кем считать, до сих пор не определились, многие специалисты полагали, что двух рук, двух ног и головы вполне достаточно для того, чтобы зачислить их обладателя в гуманоиды, однако… У водолеян не было щупалец, крыльев или хитинового панциря, но на человека они походили мало, наверно, поэтому ими и занимались с ленцой, нет, окажись они единственными разумными существами, обнаруженными за пределами Земли, дело обстояло бы иначе, но теперь все силы были брошены на исследование человеческих цивилизаций, нежданно-негаданно объявлявшихся в доступном космосе одна за другой. Вторую Гаммы Водолея открыли за полгода с небольшим до Торены, и потому ей не повезло, правда, орбитальную станцию там построили, но небольшую, не чета огромной периценской, где сконцентрировались лучшие работники Разведки. Собственно, нет худа без добра, заложи станцию изначально основательной, масштаба той, которую у Перицены сооружали в течение двух с лишним лет, стройку наверняка забросили б, а так завершили и направили ко Второй исследовательскую группу, пусть и не сразу, а с затяжками и проволочками, поскольку во время строительства и подоспела история с Тореной. Их с Никой аварийная посадка имела серьезные последствия, естественно, Торена вызвала особый интерес, ведь в цивилизационном смысле она стояла к Земле наиболее близко. И это было только начало. Благодаря поискам на Торене обнаружили Палевую, на Палевой получили координаты Эдуры, на Эдуре нашли звездный атлас, по атласу вычислили Глеллу… И везде надо было работать, всюду требовались люди, катастрофически не хватало специалистов… Водолеян почти забыли. Он стал припоминать, что о них знал. Дыхание у них было кислородное, соответственно, обмен веществ схожий с человеческим, но не идентичный?.. Бог весть! Остальное было из области предположений, на планете не высаживались, исследования велись с помощью зондов, и единственное, что изучили более или менее досконально, это внешний вид… Странно! Учитывая новейшую аппаратуру дистанционной томографии… Может, у них там ее нет? Или просто он не в курсе? Скорее так. Смахивали водолеяне больше на бегемотов, чем на людей, округлое, чуть удлиненное туловище на коротких толстеньких ножках, такие же руки с шестью пальцами-сосисками, с двух сторон отстояло по одному наподобие большого у людей, то есть возможности подобных рук не уступали человеческим, а скорее превосходили их, но результаты реализации этих возможностей в глаза не бросались… Да, глаза! Огромные, посаженные по-человечески, бинокулярное зрение, но остальное… Он представил себе лицо водолеянина, видел фото. Очень большая, в треть тела, вытянутая голова на длинной массивной шее словно срезана спереди, на несколько выпуклом овале два глаза в поллица, вместо носа, рта и ушей идеально круглые дырки, ротовая почти там же, где у человека, немного выше, а ушные, вернее, слуховые, штуки, кажется, четыре, и столько же дыхательных так сразу не найдешь, затеряны в складках кожи на голове, волос на голове не растет, вместе того, как и по всему телу, исключая лицо, рельефные кожные складки, оттенок кожи серый, а глаза синие, либо желтые… Гляди-ка, отметил он с гордостью, что-то в памяти все же зацепилось. Что еще? На планете царило вечное лето… Вот! Он вспомнил первую странность. По характеру орбиты и наклону оси климат на планете должен был оказаться намного холоднее, но не оказался, что вызывало недоумение и попытки объяснить феномен более высокой в сравнении с Землей температурой планетного ядра. Как бы то ни было, а ниже двадцати двух градусов столбик термометра не опускался, чем, наверно, и обуславливался образ жизни водолеян. Домов в земном понимании у них не было, их заменяли деревья с необычайно плотными, широкими, плоскими кронами из переплетавшихся ветвей, вкупе с большими и обильными, густо перекрывавшими друг друга листьями они образовывали нечто вроде навеса, в дождь сквозь такую «крышу» не просачивалось ни капли. Постели себе водолеяне сооружали из чего-то наподобие тополиного пуха, однако тут он скорее напоминал хлопок, падавший с деревьев огромными комьями, мягкими, но цепкими, как репей, их сбивали в кучу, и та становилась как бы одним целым. И пищу им тоже доставляли деревья, они ели плоды, плодов там было бесчисленное множество, и все, кажется, съедобные… Да, на редкость дружелюбная к своим обитателям планета, надо признать, сущий рай!..

— Рай, да и только, — услышал он голос Ники, поразился этому совпадению со своими мыслями, но тут же понял, что та имела в виду тропический остров, на роскошном чистом и гладком песчаном пляже которого они все в данную минуту обретались. Да, ведь и водолеяне живут на островах, на множестве больших и малых островов, разбросанных по океану поблизости друг от друга, нередко и связанных посредством узких кос и мысиков, переходящих один в другой.

— Рай — страшное место, — ответила Наи задумчиво. — Никаких нужд и, следовательно, никаких стимулов для их удовлетворения, а значит, никакой работы и никакого развития.

Дан сел. Сел и Маран, с улыбкой глядя на философствующую жену. Женщины не обратили на них внимания, они стояли лицом к морю, к ним спиной, одна высокая, статная, другая маленькая и изящная…

— Маран, — спросил Дан, — а ты замечал, что Вторая Гаммы Водолея похожа…

— На этот самый рай? Да, конечно.

— Потому они и застряли на месте, — заключил Дан. — Им повезло, а вернее, не повезло с планетой.

— Может и так, — сказал Маран. — А может, и не так.

— Не понимаю я тебя, — пожаловался Дан.

Маран, сощурившись, посмотрел на него.

— А ты знаешь, откуда взялось название планеты? Ну эта самая пресловутая Врджлакстла?

— Откуда?

— Это слово позаимствовано из ритуального приветствия, с которым они обращаются при встрече друг к другу. Означает оно вроде бы «мир», «земля», ну наши ребята и решили использовать его в качестве названия. По аналогии с другими планетами. А само приветствие звучит примерно так: «Покоя, добра и любви этому миру».

— Длинно, — сказал Дан.

— Не очень типично для примитивного племени, по-моему, — заметил Поэт, дремавший, казалось, под переносным тентом.

— Вот именно, — согласился Маран.

— А обедать мы сегодня будем? — поинтересовалась Ника. — Слышишь, Даниель? У тебя жена на пороге голодной смерти.

— Я бы тоже перекусил, — сообщил Поэт. — Или тут, на Земле, совсем есть перестали?

— Это — нет, — успокоила его Ника.

— Ну что ж, пошли обедать, — вздохнул Маран, вставая.




Обед как будто был недурный, но Дан жевал всех этих омаров, лангуст и прочих морских жителей чисто механически, размышляя о перспективах задуманной Мараном экспедиции, его смущало немало моментов, не последнее место среди которых занимал этический. Как-никак на орбитальной станции, назначением на которую никто особо не гордился, в Разведке таковое расценивалось почти как отправка на пенсию, тем не менее сидело три или четыре человека, потихоньку изучавших планету. И было как-то неловко… Он проглотил очередной кусок и сказал:

— Но там же работают люди.

Где, он уточнять не стал, однако Маран понял.

— Лениво. Без фантазии. Без особых результатов.

— На одних зондах далеко не уедешь, — возразил Дан.

— Даже на зондах можно уехать куда дальше, чем они, — бросил Маран. — Но я, конечно, зондами ограничиваться не собираюсь.

— Вот как! — сказал Дан с иронией. — А что же ты намерен делать? Замаскироваться под маленького симпатичного бегемотика?

— Эти ваши врджлакстлане, — заметила Наи, — похожи не столько на бегемотиков, сколько на первобытные земные скульптуры.

— Какие скульптуры? — спросил Дан.

— Всякие. Кикладские идолы, допустим. Только у тех носы.

— Ну вот, — сказал Дан. — Хорошо, что здесь нет Патрика, он тут же объявил бы, что эти парни успели побывать на Земле.

— У них же дотехническая цивилизация, — уронила Ника с оттенком превосходства. Как и все электронщики, она, кажется, считала не только дотехническую, но и докомпьютерную эпоху временем варварства. При всей ее начитанности и общей образованности! Правда, когда Дан ловил ее «на месте преступления», она тут же открещивалась от собственных слов или начинала утверждать, что ничего такого в виду не имела. Может, и нет. — Дотехническая или атехническая.

— Ты не ответил на мой вопрос, — напомнил Дан Марану. — Надеюсь, ты не забыл, что вопросы контакта находятся не в нашей компетенции.

— Нет, — сказал Маран, — не забыл.

— Ну и?

— Я собираюсь атаковать их бастионы, — объявил Маран хладнокровно.

Дан вытаращил глаза.

— Чьи?

— ВОКИ. А если понадобится, и Ассамблеи.

— Ну ты герой!

— А он и есть герой, — сказала Ника. — Ты что, газет не читаешь?

— Маран — герой Галактики, — пробормотал Поэт. — Столп цивилизации. Надежда человечества.

— Вождь краснокожих, — сказал Маран нетерпеливо. — Резвитесь, резвитесь! Видишь ли, Дан, я внимательнейшим образом прочел все документы Ассамблеи, имеющие отношение к проблеме. И обнаружил, что касаются они исключительно контакта… системного, скажем так. Ну типа того, что между Землей и Тореной. На планетном уровне, во всяком случае, со стороны Земли, с договорами, протоколами и тому подобное.

— Я про себя называю это цивилизационным контактом, — сообщил Дан.

— Отлично. Цивилизационный, системный, тут все ясно. Однако это ведь лишь один вариант. Есть и другие возможности. В документах не отраженные. Об избирательном контакте там нет ни слова.

— Есть ведь положение о так называемом вынужденном контакте, — заметил Дан. — Это вариант избирательного.

— Есть. Ограниченный контакт. Только это не там. Это в Уставе Разведки.

— Утвержденном ВОКИ с ведома Ассамблеи, — возразил Дан.

— Да. Но четкой регламентации в Уставе нет. Пара строк и многообещающее et cetera.

— А о чем в этой паре строк идет речь? — спросил Поэт. — Об аварийной посадке?

— Главным образом. Плюс другие возможные неожиданности. Например, ситуация типа той, что у нас сложилась на Перицене. Разведчик, находящийся среди аборигенов, внезапно заболевает, — пояснил Маран. — Или окажется объектом нападения. За конфликт с туземцами по головке его, конечно, не погладят, но выручить выручат.

— Понятно. То есть, если нам не разрешат высадиться на эту самую Врджлакстла, мы можем имитировать аварийную посадку, — подытожил Поэт.

— После того, как не разрешат, имитировать поздно, — возразил Маран. — Или ты думаешь, что в ВОКИ сидят умственно неполноценные?.. Не пугайся, Дан, я не собираюсь затевать подобную авантюру. Я хочу подвигнуть ВОКИ на то, чтобы он разрешил нам войти в избирательный контакт не вынужденно, а добровольно. Ну и, если они хотят перестраховаться, имитировать эту аварийную посадку с их ведома.

— Это еще зачем? — спросил Поэт.

— Так ведь ограничения в области контакта обусловлены боязнью неприятностей для Земли. Вдруг попадутся какие-нибудь агрессоры, захватят корабль… Если мы сядем там на орбитолете, и нас даже съедят на ужин, а нашу, как выражался мой приятель Бетлоан, повозку присвоят, максимум того, что потенциальному противнику удастся — выйти на орбиту.

— Первобытному племени? — сказала Ника. — Это же смешно.

— Да, если они действительно первобытные. Ну а вдруг нет? ВОКИ старается предусмотреть все.

— Ты не совсем прав, — сказал Дан. — Ты рассуждаешь с позиции… Собственно, я тебя понимаю. — Он слегка смутился и умолк.

— Ты о чем? — спросил Маран. — Да говори же! Не разводи церемоний!

— Земля думает не о себе, — сказал Дан. — Во всяком случае, не только о себе. Она… э-э… ну речь о том, чтобы не повредить… э-э…

— Тем, кто находится на более низкой ступени развития? — спросил Маран. — Великий Создатель, Дан, неужели ты думаешь, что я до сих пор способен принимать близко к сердцу подобную ерунду? Это мне известно. Просто я не вижу, чем мы могли бы навредить первобытному народу. Просветительством мы, естественно, заниматься не будем, чтобы подхватить какие-то идеи случайно, надо стоять на эволюционной лестнице ближе друг к другу… Я думаю, им ничего не грозит. Если хотите знать, первобытным дикарям и вовсе не придет в голову, что мы с другой планеты. Древние греки верили, что на свете живут кентавры и циклопы. В средние века полагали, что окраина Земли заселена одноногими людьми, полулюдьми-полуволками и иными существами странного вида. Даже если б у нас было по две лишние конечности…

— На Безымянной, — заметил Дан, — двух недостающих пальцев хватило, чтоб устроить резню.

— Резню устроили не из-за пальцев, — возразил Маран.

Ника поежилась.

— Дикари — народ опасный, — сказала она дрогнувшим голосом, что было на нее непохоже. — Кто может знать, что им взбредет в голову.

Дан подумал, что им с Мараном крупно повезло, если б они выбрались с Безымянной двумя днями позже, известие об их исчезновении ушло б на Землю, и можно себе представить, в какое состояние впали бы Ника с Наи… Да, и Ника… Он чуть ли не пожалел, что взялся за освоение кевзэ, на это нелегкое дело его подвигла любовь, он хотел, чтобы Ника испытала хоть часть того блаженства, которое… Маран обещал ему, что так и будет, а Маран слов на ветер не бросал, и он стал работать, и действительно, шаг за шагом продвигался вперед или поднимался выше, если вспомнить аналогию Нилы, но теперь вдруг подумал, что если он и вправду где-нибудь угробится, Нике будет неизмеримо тяжелее, чем раньше, пережить утрату…

— Опасность, угрожающая участникам экспедиции, — ответил Маран Нике хладнокровно, — не повод для того, чтобы ее запрещать. Тогда уж надо свернуть все космические работы, а Разведку распустить.

— И вообще, — вставил Поэт с наигранным пафосом, — мы идем в космос не за безопасностью, а из высоких соображений.

Он весело подмигнул Дану, но Ника спросила серьезно:

— Из каких это соображений? Я так толком и не поняла. Кроме сокращения расходов…

— А чтобы нанести еще один мазок на плохо прописанную картину мироздания, — сказал Поэт тем же тоном и рассмеялся.

— Осталось убедить в этом ВОКИ, — заметила Наи.

— Убедить можно, — сказал Дан. — Однако, если в бумагах найдется хоть одно примечание петитом, эти бюрократы никогда не рискнут…

— Ты забыл, что я за свою недолгую, но переменчивую жизнь успел себя попробовать и в качестве бюрократа, — возразил Маран. — Я абсолютно уверен в том, что говорю. Об избирательном контакте в документах Ассамблеи нет ни слова. А по земным законам все, что не запрещено, то разрешено. Не так ли?

— Так-то оно так, — сказал Дан осторожно.

— А что тебя еще смущает? — спросил Маран. — Может, тебе вообще не нравится эта идея? Тогда скажи.

— Нравится. Но если честно… — Дан вспомнил давнюю метафору самого Марана. — Я предпочел бы искать начало нитки и того, кто намотал клубок. Конечно, на Глелле нам сейчас делать нечего, разумнее заняться чем-то другим, пока электронщики там копают… На сей раз повезло Патрику.

Маран хмыкнул.

— Патрик звонил мне сегодня утром, — сказал он сухо. — Он вернулся с Глеллы пару дней назад.

— Что-то нашли?!

— Пока нет. Ему просто надоело копать, как ты выразился. Спрашивал, не надумал ли я, куда податься. И на случай, если надумал, напоминал, что он в моей команде.

— Так что Патрик ставит на Марана, — сказал Поэт. — Как и я. А ты, я вижу, в сомнениях.

— Я? — обиделся Дан. — Я, к твоему сведению, поставил на Марана шесть лет назад. Сразу, как его увидел.

Последнее не совсем соответствовало истине, но вносить коррективы в его высказывание никто не стал.

— Вот и хорошо, — сказал Маран с облегчением. — Теперь можно и несколько дней поплавать в море.




И однако отпуск Дана закончился не так скоро. Несколько дней миновали быстро, правда, сколько именно подразумевал под этим расплычатым определением Маран, неизвестно, но где-то на четвертое или пятое утро объявился Патрик, не во плоти, конечно, а на экране, и вольно или невольно положил морским купаниям конец. Начал он с рассказа о том, что произошло на Глелле за лишний месяц, который он провел там один, особых новостей, впрочем, не было, специалисты пришли к выводу, что на планете существовали электронные центры информации, банки или библиотеки, в компьютерах типа того, с каким ранее довелось поработать Патрику, содержалась, в основном, информация сервисная, все прочее поступало в них, как и в дома, в те самые головизоры, в действительности мониторы, из банков, но ныне сеть не работала, а местонахождение центров, затерянных где-то в тысячах брошенных городов, пока обнаружить не сумели. Словом, заключил Патрик, это дело долгое и не для разведчиков, сие для народа малоподвижного и въедливого, и тут же, без перехода, стал горько жаловаться на шефа, который отказался отпустить его в очередную экспедицию, пока он не разгребет все завалы, образовавшиеся за время его отсутствия. Поэт хихикнул и отпустил пару шуточек насчет добровольных бюрократов, но Маран оборвал его и назвал его упражнения в остроумии и само поведение безответственным, имея в виду, конечно, то, как Поэт увильнул тогда, в Бакнии, отказавшись участвовать в президентских выборах. Самому Патрику он ничего не сказал, на его вопрос, подождет ли дело, не ответил ни да, ни нет, обещал подумать, но на другое утро вдруг собрался и улетел в штаб-квартиру Разведки. А вечером сообщил, что собирается помочь Патрику разгрести те самые завалы, в подробности вдаваться не стал, обронил только, что занял на время должность координатора, была в Разведке такая, с солидными полномочиями. Дан не слишком удивился, все ведь изменилось, если три года назад Маран был новичком и, возможно, казался кому-то провинциалом с отсталой планеты, нашлись бы, наверно, даже такие, кто посчитал бы его отношения с Наи трамплином для карьеры, то теперь, после успешных экспедиций на Эдуру и Глеллу, после операции с освобождением Олбрайта, он приобрел в ВОКИ такое реноме, что о его родственных связях с шефом никто и не вспомнил бы. Не особенно поразило Дана и то, что Маран отправился вытаскивать Патрика из его «завалов», кому-то постороннему могло показаться, что это затея зряшная, неужто Патрик столь уж незаменим, возьми любого другого, наверняка от кандидатов отбоя не будет, и однако… Примерившись к ситуации, Дан понял, что плохо представляет «команду Марана», как выразился сам Патрик, без этого последнего, четыре экспедиции связали их накрепко…

Как бы то ни было, Маран застрял в городе, Наи, естественно, отправилась к нему, Поэт ни с того, ни с сего решил поглядеть на Южную Америку, звал и Дана, но тот поленился, и Поэт улетел в Рио-де-Жанейро один, впрочем, за него никто не беспокоился, Поэт нигде не пропадет, это было очевидно, наконец Нике, которая работала в предыдущие месяцы по восемь часов в день и накопила к возвращению Дана целый отпуск, настала пора выходить на работу, так что Дану оставалось или валяться на пляже в гордом одиночестве, или перебраться на виллу и сидеть в кресле у камина. Поразмыслив, он выбрал последнее, так, по крайней мере, он вечером виделся с Мараном, а ночь проводил с Никой. Собственно, полностью бездельничать Маран ему все равно не дал, в один прекрасный день, спустившись к обеду, он вынул из кармана коробочку с кристаллами и положил ее перед Даном.

— Что это? — спросил Дан, разворачивая салфетку.

— Материалы о Врджлакстла, — ответил Маран, садясь за стол.

Дан ничего не сказал, только отодвинул кристаллы подальше от бокала с вином, но на следующее утро, оставшись один, сделал себе кофе и сел к монитору.

С первого взгляда он понял, чего в его представлениях о Второй Гаммы Водолея недоставало. Получилось так, что все свои сведения он почерпнул из печатного отчета для внутреннего пользования Разведки, но видеозаписей до сих пор не видел, и только теперь перед ним развернулась панорама не просто красивой, а изумительно, невероятно прекрасной планеты. Ее покрывал океан благородного темно-синего цвета, похожего на… На что же? Ну конечно! Дан вспомнил сапфир в перстне, который украшал его безымянный палец на Эдуре, капитал свой экспедиция носила на пальцах, шеях и запястьях, как то было принято у эдурских дворян. Сапфировый океан с густо рассыпанными по нему островами, поросшими растительностью красных тонов — алой, пурпурной, багровой, бордовой. И это не все. Множество ярких — желтых, синих, зеленых, фиолетовых, цветов на открытых местах, в лесах, в кронах деревьев. И плоды — на Земле подобное разнообразие не увидишь даже в фруктово-овощном отделе супермаркета, у водолеян не было садов или плантаций, все росло вперемешку, создавая невиданную пестроту. Довершали картину многочисленные птицы, тоже сплошь цветные. Воистину единственным серым пятном на планете были сами водолеяне… Дан вывел на экран несколько изображений и уставился на них. На бегемотиков они действительно походили мало, высоколобые и большеглазые, с вытянутыми могучими шеями и подвижными пальцами. И кожа у них — блестевшая на солнце, как лакированная — оказалась вовсе не толстой, покрывавшие тело причудливые складочки и валики были, в сущности, миниатюрными. А интересно, подумал Дан, нет ли в этом рисунке индивидуальных отличий? Что если у каждого водолеянина свое расположение складочек, вроде отпечатков пальцев у человека? Может, они по этому рисунку и узнают друг друга, черт лица ведь у них практически нет? Однако компьютер, к которому он обратился с вопросом на этот счет, ответил, что данный аспект не изучался. Дан насупился. Он попробовал рассмотреть складочки самостоятельно, но быстро бросил, с наскоку такие проблемы не решаются. А ведь там, на станции, давно бы могли подобное исследование провести и завершить, благо водолеяне никакой одежды не носили. А почему? А почему вообще носят одежду? Для защиты от холода, для красоты и из стыдливости, так? Первое отпадало, климат планеты защищал ее обитателей получше любых тряпок. Второе? Водолеяне не носили даже украшений, Дан не знал ни одного первобытного народа, который не цеплял бы на себя хотя бы бусы из раковин или ягод. Может, у них вовсе нет чувства прекрасного? Среди такой красоты? Непонятно. Что касается стыдливости… Он понял, что у водолеян нет ничего похожего на те органы, которые земляне, например, считали необходимым прикрывать. А как они, кстати, размножаются? Он задал вопрос, получил ответ, что это до сих пор не выяснено, и почувствовал, что начинает наливаться желчью. Не сумели даже разобраться, есть ли у водолеян пол, внешних половых признаков, как и отличий в поведении, не обнаружили и на том успокоились. Маран прав, у этих работяг на станции, как минимум, не хватает фантазии. А может, и не только ее. Правда… Попытавшись получить информацию о внутреннем строении водолеян, он обнаружил, что дистанционного томографа на станции действительно нет. Все еще! Странно. Ведь они опробовали первый образец такового на Эдуре, то есть два года назад. Да, дело не только в отсутствии фантазии или желания работать. Конечно, прибор стоит денег. Но раз уж станцию там вообще построили… Впрочем, понятно. Хотя Вторую Гаммы Водолея и открыли за несколько месяцев до того, как они с Никой обнаружили Торену, но торенская орбитальная станция стала функционировать куда раньше водолеянской. Не говоря о разнице в размерах, оснащенности и количестве персонала. Водолеянскую, маленькую и маломощную, ввели в действие в те самые полгода, когда они безуспешно пытались наладить контакт с палевианами, отчет, который Маран принес, чтобы прочесть перед экспедицией на Эдуру, наверняка был первым, то есть работают там около трех лет. И, приборы приборами, а работают с ленцой, это факт. Дан знал, что никто в Разведке в созвездие Водолея не рвался, все стремились туда, где дело кипело, а кипело оно там, где обитали люди. Что само по себе странно, разве на Земле мало людей, как будто другая раса должна быть более интересна? Но нет. Может водолеяне не привлекали исследователей потому, что цивилизация их была дотехнической? Он отлично знал, как земляне упиваются своим технологическим превосходством над прочими своими сородичами, воображая его неоспоримым достоинством. Не преимуществом, а именно достоинством. Смешно! И однако именно поэтому они заранее преклонялись перед палевианами и перенесли свое необузданные восторги на глеллов… Как бы то ни было, водолеянами всерьез не занимались. Хорошо еще, занимались вообще!.. А ведь только ради этой невиданной красоты… Он снова залюбовался пейзажами. Алые рощи перемежались багровыми полянами, голубоватая пена прибоя таяла на белом песке, окаймлявшем острова… Кстати, они были распределены по океану вовсе не равномерно, большинство их образовывало скопления, довольно близко расположенные друг к другу… Интересно. Если муссируемый уже четверть века проект переброски их в пустыни или околоземное пространство не удастся осуществить, и льды Гренландии и Арктики с Антарктикой все же растают, вполне возможно, что от европейских равнин останутся похожие группы островов… Фантазия Дана заработала вовсю. Что если на Врджлакстла произошло нечто подобное, техногенное повышение температуры, таяние льдов, гибель материков, а вместе с ними цивилизации… Впрочем, таяние не землетрясение, подъем уровня воды будет длиться годами, если не столетиями, к нему можно приспособиться, во всяком случае, часть цивилизации сохранить… хотя… борьба за оставшиеся клочки суши, войны… Остановись, Даниель! Приписывать водолеянам высокую или хоть какую-то цивилизованность нет никаких оснований, кроме разве что сомнений Марана… однако пока ничего, их подтверждающего, Дан не видел. Он обозрел поверхность планеты с расстояния. Почти все острова были сосредоточены в средней зоне западного полушария, чем ближе к центру скопления, тем гуще… прямо как Галактика… К периферии их становилось все меньше, а три четверти океана были водной пустыней, не считая небольшого архипелага в восточном полушарии, отдаленного и необитаемого. Конечно, добраться туда на парусных лодках… Плавали водолеяне даже не на лодках, а на плотах, гладких, словно из одного куска дерева, и непотопляемых, наверно, это было нечто вроде пробки. Передвигался такой плот под парусом, непременно какого-нибудь яркого цвета… Дан подумал, что, возможно, огромные глаза водолеян более чувствительны к оттенкам… но тогда они вполне восприимчивы к красоте, паруса ведь не плоды, сами не растут… Он обнаружил, что именно парусная флотилия была тем фактором, который заставил открывшую Врджлакстла экспедицию счесть ее обитателей разумными, никаких других предметов, сделанных руками аборигенов, первооткрыватели не видели… Флотилия, наверно, громко сказано, плоты обычно курсировали поодиночке, и смысла в их плавании было не больше, чем в путешествиях земных прогулочных яхт, чаще всего они болтались недалеко от берега, спустив паруса, или передвигались медленно и без видимой цели. И однако за три года мастерские, в которых ткали паруса или обтесывали плоты, найдены не были, то ли располагались они в каком-то недоступном зондам месте, то ли новых плотов не сооружали, хватало старых… Хватало? Дан задумался. Ну и как же они все-таки размножаются? Он просмотрел еще несколько файлов. Новая странность — дети на планете были буквально наперечет. Жило на ней около полумиллиона обитателей, тоже чрезвычайно мало. Но детей оказалось всего полторы сотни. Фантастика! Для первобытной планеты просто невероятно. Правда, это может быть совсем другая раса с иными законами развития… Допустим, они чрезвычайно быстро растут, вроде земных животных, пара лет, и дети на вид уже не отличаются от взрослых. Или? Он задал вопрос и получил ответ, подкрепивший его догадки. На планете редко умирали, зафиксирована была лишь пара случаев. Раса долгожителей? А скорее, и то, и другое, очень уж великоват разрыв. И однако, покопавшись, он понял, что с выводами особо торопиться не следует. Обряд похорон у водолеян был чрезвычайно прост, умершего без всякого гроба и каких-либо покровов опускали в яму, засыпали землей и не ставили надгробных плит или хотя бы табличек, даже холмика не сохраняли, а выравнивали и сверху насыпали нечто, по-видимому, семена растений, поскольку уже на следующий день могила превращалась в цветник, а позже вырастало и дерево. Что ж, логично, деревья кормят их, они, так сказать, кормят деревья. Но при таком подходе к делу, полном отсутствии кладбищ и следов захоронений, они могли умирать куда обильнее, чем казалось на первый взгляд. Умирать во множестве и почти не рождаться? Как на Глелле? То есть не исключено, что эта планета вовсе не первобытная, а тоже чрезвычайно старая, клонящаяся к закату? Маловероятно, конечно, Глеллу сплошь покрывали памятники цивилизации, а тут ни одного древнего камня… Загадки, загадки… Одно Дан уяснил себе четко: Маран не зря заинтересовался этой планетой. И не только Маран. Выключив компьютер, он осознал, что и сам уже увлекся. Если еще вчера он собирался лететь, в основном, за компанию, то теперь… Он отогнал зашевелившееся чувство нетерпения, желания немедленно приняться за разгадку новой тайны и пошел топить камин, он делал это сам, без помощи робота, обычно к тому часу, когда начинали возвращаться остальные, первой прилетала Наи, а чуть позже Маран и Ника, чаще вместе, иногда, когда Маран задерживался, порознь.




Маран привез с собой не только Нику, но и Патрика. Он выглядел довольным, но причину этого Дану изложить не успел, новость, едва войдя в холл, сообщил взволнованный Патрик.

— Юпитер! — сказал он, хлопнув Марана по плечу. — То, что заказано нам, Дан, скромным бычкам, для небожителя — всегда пожалуйста!

— Ты хочешь сказать?..

— Да! Вообрази себе! ВОКИ дал формальное разрешение на высадку.

— Фантастика! — хмыкнул Дан.

— Я же говорю — Юпитер! Хотя нет, Прометей. Правда, не знаю, на что бездельникам-землянам добытый им огонь…

— Нами, — поправил его Маран. — Перестань прибедняться.

— Ладно, нами. И все же — на что? У них и так все есть. Жратва, выпивка, телезрелища, футбол, компьютерные игры…

— Головидения нет, — заметил Дан.

— Это верно. До сих пор им приходилось смотреть спектакль, так сказать, сидя в зале. А теперь можно будет подняться на сцену и дать актеру по морде. Качественный скачок.

— Ты разденешься наконец? — спросил Дан, стряхивая с Никиной шубки снег.

— Разденусь, — Патрик скинул куртку, забыв от возбуждения выключить подогрев, что Дан обнаружил, уже вешая ту в шкаф. Он привел одежду в должный вид и поспешил в комнату, чтобы не пропустить подробностей визита Марана в ВОКИ.

За обедом, впрочем, речи о Врджлакстла не было, Патрик и Маран оживленно обсуждали Перицену, «разгребали», надо понимать, очередной «завал», иными словами, вырабатывали оценку текущей работе и исследовательским планам периценской группы разведчиков. Дан не перебивал, поскольку положение на Перицене интересовало и его самого. Хотя ничего особенного там не происходило, он невольно вспомнил, как в ответ на его удивленную реплику перед экспедицией на Палевую, сорвали, мол, с места, аж начальника орбитальной станции, Патрик возразил, что попросился с поста сам, поскольку в обозреваемом будущем загадок на Перицене решать не придется. Правда, за последний год прояснилось существенное обстоятельство: генетический анализ показал, что животный мир Перицены и человек, ее населявший, ощутимо отличаются, иными словами, Перицена в качестве искомой прародины homo sapiens уже не рассматривалась, собственно и раньше особых иллюзий на этот счет никто не питал, просто теперь ее можно было исключить окончательно. Попутно обнаружились кое-какие странности, о которых Маран с Патриком большей частью и толковали. Послушав, Дан наконец вмешался в разговор и попросил разъяснить ему поконкретнее предмет спора. Услышанное если не ошеломило его, то сбило с толку. Оказалось, что генетические отличия выявлялись не только между человеком и животными Перицены, но и внутри самого животного мира. Правда, степень их существенности была пока предметом дискуссии…

— Но как это возможно? — спросил Дан.

— А ты спроси у Марана, — съехидничал, как всегда, Патрик.

Дан повернулся к Марану.

— Жалко, что у нас нет пока данных по Торене, — сказал тот вместо ответа.

— И Эдуре, — добавил Патрик. — Ну и что дальше?

— Я, — заговорил Маран после довольно долгого молчания, — обнаружил одну любопытную тенденцию. Читая, — добавил он, — всякую литературу. Не художественную. Некий автор предлагает идею. Иногда стоящую. Обосновывает ее в своей книге. А потом… — он сделал еще одну паузу и обвел взглядом присутствующих. Все молча ждали, и он продолжил. — Потом он пишет вторую книгу, третью, четвертую. Как бы новые. Но на самом деле он обсасывает и обсасывает все ту же старую идею, поворачивает ее так и эдак, привлекает новые доказательства, все более косвенные… — Он снова помолчал и закончил: — Я старался этого избегать. Но теперь понимаю, что это нелегко.

— Ты имеешь в виду?.. — Дан открыл было рот, но тут же закрыл его.

— Глеллы! — выдохнул Патрик. — Всюду глеллы! Это их почерк! Точно!

— Вы хотите сказать, что глеллы, осуществив переселение homo sapiens на другие планеты, генетически изменили и некоторые из тамошних видов? — спросила Наи, удивленно подняв брови, отчего ее большие глаза стали совсем огромными.

— Иногда истина глаголет и устами женщины, — заметил Патрик.

— Вот лишу тебя кофе, тогда будешь знать, иногда ли, — сказала Наи, поднимаясь с места и начиная перекладывать тарелки на сервировочный столик.

— А зачем? — полюбопытствовала Ника.

— Что зачем?

— Изменять животных.

— А затем, чтоб их можно было есть, — объяснил Патрик. — Ням-ням.

— А почему на Безымянной этого не сделали? — продолжала допрашивать его Ника. — Вернее, недоделали. Они же там полусъедобны.

— Наверно, задача была сложнее. Исходный материал другой… К несчастью, я тамошних животных не ел, о вкусовых качествах доложить не могу… Как все-таки жаль, что астролет ближнего радиуса берет только двух пассажиров.

— А ты научись пилотировать, — посоветовала Ника иронично. — Тогда у тебя появится шанс не пропустить очередную катастрофу.

— Думаешь, будут еще аварии? — спросила Наи, нахмурившись.

— Естественно! А ты сомневаешься? Если подойти к делу математически, до пенсии они еще успеют совершить пять-шесть аварийных посадок.

— Не знаю, как пять-шесть, — заметил Маран хладнокровно, — но одна будет точно.

— Ну вот, — сказала Ника, — у всех мужья как мужья, а у нас пара психов.

Наи только улыбнулась и мимоходом погладила Марана по плечу, а Дан сурово заметил:

— Займись лучше десертом, — и когда Ника, махнув на него рукой, ушла вслед за Наи на кухню, обратился к Марану: — Расскажи наконец! Я не знал, что ты собираешься в ВОКИ сегодня.

— Я сам не знал, — отозвался Маран рассеянно. — А, кстати, все ведь может быть значительно проще.

— Что все? — спросил Дан.

— С животными. На Перицене. Почему бы, переселяясь на неизвестную или малознакомую планету, не прихватить с собой и несколько зверушек?

— Ноев ковчег, — сказал Дан.

— Элементарно. И никакой генетики. Кстати, такое предположение у нас уже как-то возникало. Не в отношении Перицены, но в принципе.

— Ну вот, — сказал Патрик. — Приехали!

— Ты не согласен?

— Да нет, почему? — Голос Патрика звучал разочарованно, Дан отлично понимал его настроение, Маран не раз загонял его самого в подобную ловушку, подбрасывал идею, и когда Дан, уже уверовав, что все случилось именно так, а не иначе, начинал ее вдохновенно развивать, Маран вдруг опровергал себя, и возведенный Даном воздушный замок оборачивался карточным домиком.

Дабы дать Патрику время перестроиться, Дан счел за лучшее вернуться к визиту в ВОКИ.

— Ну и что они тебе сказали?

— Много лишнего.

— Лишнего?

— Дифирамбы и панегирики, — пояснил Маран. — По делу почти ничего.

— Странно. Я думал, тебя попросят обосновать проект.

— Я же все написал. Читать они, кажется, умеют.

— Ну и?

— В сущности, их интересовали два пункта. Во-первых, ручаюсь ли я, что несчастным дикарям не будет причинено вреда, и во-вторых, гарантирую ли я, что Земля останется в стороне в случае, если аборигены вдруг окажутся более цивилизованными, чем все полагают. Словом, никаких неожиданностей. Я ответил «да» на первое и на второе, и мне пожелали счастливого пути.

— Я же говорю, Юпитер, — заметил Патрик. — И как же ты себе представляешь эту экспедицию, громовержец?

— Очень просто. Я уже говорил Дану. После того, как возможности станции будут исчерпаны, мы возьмем большой орбитолет и высадимся на планете. А если аборигены паче чаяния додумаются до того, что мы явились из космоса, доведем до их сведения, что совершили аварийную посадку, не можем взлететь, не имеем связи и тому подобное. Кстати, ты не знаешь, вести орбитолет сложно? Я хотел бы обойтись без пилота.

— Ненамного сложнее, чем флайер, — сказал Патрик пренебрежительно. — В сущности, с пилотами летают для того только, чтоб было кому увести машину после высадки. Собственно, и это мог бы делать автопилот, да и дистанционное управление уже давно не новинка, но летать без человека как-то не принято.

— Отлично. Тогда проблем нет.

— А кто полетит? — спросил Патрик. — Ты, я, Дан, это ясно.

— Поэт, — сказал Маран. — Я тебе, по-моему, говорил.

— Четыре. Кто еще? Санта, как я понимаю, отпадает?

Маран кивнул.

Санта отпадал, поскольку отсутствовал. Когда он попросил у Марана разрешения остаться на Глелле с прилетевшим на смену составом, Дан весьма удивился. Он отлично знал об отношении Санты к Марану, еще в давние времена в Бакнии, когда Санте было неполных шестнадцать лет, он не раз с улыбкой отмечал обожание, с которым мальчишка глядел на Марана, собственно, Маран принадлежал к той породе людей, которые становятся кумирами отнюдь не только для подростков. Теперь Санте шел двадцать третий год, но преклонения перед Мараном у него ничуть не убавилось, он был вне себя от счастья, когда тот взял его в Разведку, и Дан думал, что для парня нет на свете места лучше, чем рядом с Мараном. И однако… Как ни странно, Марана просьба Санты ничуть не огорчила, казалось, он был, напротив, рад, что его питомец становится самостоятельным, и дал разрешение с охотой, тем более, что это шло на пользу делу. Глеллы привечали Санту почти так же, как самого Марана, он стал у них общим любимцем, наверно, благодаря своему характеру, открытому и отзывчивому, либо тому, что волей случая оказался тем, кто в критический момент наткнулся на воду, а может, просто из-за своего возраста, глеллы жили долго, около полутора-двухсот земных лет, и зрелости достигали годам к семидесяти, двадцатидвухлетний разведчик должен был казаться им преждевременно повзрослевшим ребенком, а отношение к детям на Глелле было особое…

Он ушел в свои мысли, от раздумий его оторвало жужжание за окном, он сразу узнал характерный звук идущего на посадку флайера и вскочил. Поднялся и Маран.

— Вот и последний, шестой, член нашей команды, — сказал он лукаво, направляясь к двери.

— А кто пятый? — спросил Дан Патрика.

— Ты что, спал? Мит, конечно.

Конечно. Правда, тот еще не вернулся с Торены, но к началу экспедиции, или, вернее, подготовительного периода, будет на месте, сомневаться в этом вряд ли стоило.

Открылась дверь, и на пороге показалась огромная, чуть сутулая фигура с длинными руками.

— Артур! — завопил Патрик. — Вот так дела!

Он ринулся к биологу, больше напоминавшему грузчика, и обнял его. Дан вспомнил, как на Палевой эта парочка цапалась по любому поводу и даже вовсе без повода, и усмехнулся. Маран понял его и подмигнул.

— Ты хочешь взять Артура? — спросил Дан вполголоса.

Маран кивнул и ответил на незаданный вопрос.

— Удобства, которыми Врджлакстла обставила своих обитателей, показались мне немного чрезмерными.

Ответ породил у Дана множество новых вопросов. Но задать их или просто вдуматься в то, что сказал Маран, он не успел, Артур выпустил из объятий Патрика и перешел к нему. Потом повернулся к Марану и сказал:

— Я привез сенсационные новости.

— Какие? — немедленно спросил Патрик, но Артур ответил не сразу. Порывшись в карманах, он вынул кристалл и протянул Марану.

— Отчет. Копия того, что завтра утром уйдет в Разведку.

Маран взял кристалл, но кидаться к компьютеру не стал, предложил жестом всем сесть и спросил чуть настороженно:

— А в двух словах?

— Непосредственная причина низкой рождаемости у глеллов это редкая овуляция. В организме наших женщин каждый месяц, а точнее, каждые двадцать восемь дней, образуется яйцеклетка, готовая к оплодотворению. Практически каждый, не считая так называемых ановуляторных циклов, которые в молодости редки. У глеллок это происходит раз в 350–400 дней. Это плюс износ генетического материала… Если кроманьонцу сорок тысяч лет, то глеллу раз в десять больше.

— В десять раз! — ахнул Патрик.

— Да. Но сенсация не в этом. А в том, что такой вот удлиненный цикл…

— Был создан искусственно? — спросил Маран.

У Артура отвалилась челюсть.

— Кто тебе сказал? — спросил он ошеломленно.

— Никто. Догадаться не так уж сложно.

— Не так уж сложно?

— Не переживай, — сказал Патрик, покровительственно похлопав Артура по плечу. — Ты же не был с нами на Глелле. Догадаться, наверно, можно. Правда, если как следует поразмыслить… Ты это давно придумал? — спросил он Марана. — Или сию минуту? Честно.

— Давно, — признался Маран. — То есть не очень. Но не сию минуту. Понимаешь… Ты ведь тоже кое-где не был.

— Где именно?

— На Безымянной. Скажи мне, как снижается чрезмерно выросшее демографическое давление.

— Войны, — буркнул Патрик. — Эпидемии. Колонизация. М-м…

— Ладно, остановимся на этом. Наступает этап, когда колонизация планеты завершена, а для космической экспансии условий пока нет. Эпидемии, в отличие от войн, по прихоти человеческой не начинаются. То есть могут, конечно, начаться, но это уже не эпидемия, а геноцид. Так? А если цивилизация еще и миролюбива и с помощью войн проблем не решает?

— Тогда выход один. Договориться.

— Договориться можно, — согласился Маран. — И нужно. Но просто договориться мало. Надо предпринять что-то еще.

— Противозачаточные средства.

— Они бывают разные. А если генетика на планете достигла невиданных высот?

— Но ведь это целое дело! Надо перепрограммировывать каждую девочку. Или плод… Слишком сложно.

— Для нас, — сказал Маран.

— Сложно или нет, факт остается фактом, — заметил Дан. — Они это сделали.

— А обратное сделать можно? — спросил Патрик.

— В принципе да, — сказал Артур. — Даже с нашими возможностями. Их ведь крайне мало. Глеллов, я имею в виду. Перепрограммирование каждой яйцеклетки, искусственное оплодотворение. Можно.

— Но тогда, — сказал Патрик, — мы должны отложить все прочее и вступить в бой с земной бюрократией.

— Сначала надо разработать методику, — не согласился Маран. — Не в принципе, а конкретно. Спросить глеллов.

— Думаешь, они могут отказаться?

— Вряд ли. Но могут предпочесть свои методы.

— Давно забытые, — сказал Дан.

— Да, но что если в банках информации все найдется? — возразил Патрик. — Конечно, могут, они ведь в этом деле были на голову выше. Ладно, уговорил. Поехали.

— Экспедиция? — спросил Артур печально.

Дан кивнул.

— Можешь присоединиться, — сказал Маран, глядя на Артура. — Если хочешь.

Тот подскочил.

— Конечно, хочу, — сказал он торопливо. — Что за вопрос!

— Да ты спроси, чудак-человек, куда, — засмеялся Патрик.

Артур махнул на него рукой.

— Все равно, — сказал он радостно.




Дана разбудило легкое, как дуновение ветра, прикосновение. Кончики пальцев скользнули по спине вдоль позвоночника, прошлись по шее, мимоходом взъерошили волосы на затылке, перебрались на плечо, потом грудь. Машинально, в полусне, он поймал ласкающую руку, притянул к губам, поцеловал… И понял, что это не Ника, ладонь была чуть меньше, пальцы тоньше и гибче. Он открыл в изумлении глаза, повернулся, и его бросило в жар. Забравшись на софу с ногами, рядом на постели сидела Наи.

— Что случилось? — прошептал он, замирая от тревожного предчувствия.

— Маран… Маран и Ника… там, внизу… — ее голос прерывался, сухие глаза лихорадочно блестели. — Они… Они… Давай и мы… Пусть знают! Дан… — Она прижималась к нему, дрожа, но вовсе не от страсти.

Он отстранил ее, встал.

— Не веришь? — Она соскочила с постели, сквозь полупрозрачную ткань белого пеньюара или ночной сорочки то появлялись в лунном свете, то пропадали очертания ее тела. — Пойдем. — Она побежала к двери, распахнула ее настежь, сквозняк вздул парусами занавески на открытых окнах, взметнул вверх длинный, как шлейф, подол ее наряда и словно вынес ее наружу. Нащупав халат, он пошел вслед за ней, на ходу вдевая трясущиеся руки в широкие, но все равно словно тесные рукава. Осторожно ступая, они прокрались по лестнице вниз, пересекли холл, Наи бесшумно повернула медный шар на двери в большую гостиную, и дверь медленно отворилась.

— Там, — шепнула она, указывая в темноту, потом приложила палец к губам, хотя он и так не шевелился, напрягая слух и пытаясь уловить хоть какой-то звук, шепот, шорох. И услышал сладкий женский стон…

— Свет! Зажги свет, — прошелестел голос у уха, тонкие, хрупкие пальцы с неожиданной силой впились в его руку и потянули ее к стене, туда, где была вделана пластинка выключателя. Холодный пот тек по его лицу, надвинулось ощущение, что сейчас он сорвется и полетит в мерзостную гниющую трясину, сейчас, как только вспыхнет свет, еще несколько секунд… И тут какой-то неясный импульс пронизал его сознание, он выдернул руку и шепнул, а потом повторил громко, нет, крикнул:

— Ложь!

Звук собственного голоса вытолкнул его из липкого ужаса. Он открыл глаза и увидел прямо перед собой лицо Марана.

— Это был сон, Дан, — сказал тот. — Сон, — его голос дрогнул.

— Откуда ты знаешь, что мне снилось… — пробормотал Дан недоверчиво и проснулся окончательно. Сел, поднял руку, лоб, щеки были действительно мокрыми от пота, он машинально притянул простыню и вытер ею лицо.

Увидев, что он пришел в себя, Маран подвинулся с середины постели, на которой сидел, в изголовье, и тронул Поэта за плечо, койки в маленькой каюте орбитолета были составлены так тесно, что вставать ему для этого не понадобилось, достаточно оказалось протянуть руку. Поэт, лежавший к ним спиной, моментально перевернулся на другой бок, лицом к каюте, глаза его были широко открыты, но минуту он смотрел на Марана и Дана, словно не узнавая, потом лишь его взгляд стал осмысленным.

Маран молча поднялся, снял с вешалки брюки, надел, сунул ноги в кроссовки, открыл дверь, так же безмолвно сделал два шага через коридор и толкнул дверь напротив. Прислушался, потом решительно протянул руку в сторону выключателя, и в той каюте тоже вспыхнул свет. Дан вскочил, торопливо оделся, ограничившись по примеру Марана брюками и обувью, и прошел туда.

Вторая каюта была точной копией первой, одна койка напротив входа и две по бокам, Дан видел через плечо Марана Патрика, тому при его навыках и стаже разведчика полагалось проснуться мгновенно, но прошло добрых полторы минуты, пока он зашевелился. Быстрее очнулся Мит, когда Маран переступил порог, дав Дану возможность заглянуть внутрь, Мит уже сидел на койке, хмуро глядя куда-то в пространство. Впрочем, через пару десятков секунд он заметил Марана, автоматически подвинулся, давая тому сесть рядом, а потом и вовсе поднялся и стал одеваться, но медленно, как бы заторможенно. Артур, проснувшийся позже остальных, последовал его примеру, а Патрик просто уселся, скрестив ноги по-турецки и закутавшись в одеяло по самое горло, казалось, его знобит.

Маран кивнул Дану на койку рядом с собой и, когда тот сел, позвал, не поворачивая головы:

— Поэт!

Тот молча вошел и устроился в изножье койки Артура. Дан отметил его бледность, впрочем, он и сам наверняка выглядел не лучше.

Маран обвел всю компанию взглядом и бросил:

— Рассказывайте.

Никто ему не ответил.

— Надеюсь, вы не будете отрицать, что видели сны? — спросил он. — Дурные сны, кошмары, неприятные, болезненные, неважно. Сны.

Возражать тоже никто не стал, и он продолжил:

— Я хочу, чтобы каждый пересказал свой сон. Дан!

— Я… н-не могу, — выдавил из себя Дан после длинной паузы. — Нет.

Маран повернулся к Миту, но тот покачал головой.

— Ладно. Я начну, — сказал Маран с усилием. — Он опустил голову и заговорил, глядя в пол. — Мне снилась Бакния. Война. Площадь Расти. В Бассейне слез выкипела вода, статуя оплыла и почернела. Дворцы лежали в развалинах, стены превратились в спекшуюся массу, все дымилось, горизонт был в пламени.

Он говорил монотонно, невыразительно, но Дан понимал, что страшная картина стоит перед его глазами, он и сам, хоть и не спал, но, казалось, мог в любой миг снова увидеть свой сон, рельефный, подробный: скомканные простыни, решетчатая тень от оконного переплета на паркете, развевавшиеся, словно белые флаги, занавески, силуэт женщины в лунном свете, то становившийся бесплотным, то прорисовывавшийся сквозь прозрачное одеяние во всех деталях — он ведь прекрасно знал это тело, грудь, бедра, ноги, хоть и видел его только в бикини — силуэт прелестной женщины, к которой он, будучи в здравом уме и не утратив памяти, не прикоснулся бы даже под страхом смерти…

— Вокруг метались люди, вопили, падали, на некоторых горела одежда… — Маран сделал длинную паузу, потом поднял глаза на напряженно слушавших товарищей. — Мит и Санта держали меня за руки, а Поэт размахивался и бил наотмашь по лицу, раз за разом, бил и кричал: «Сколько тебе за сведения о бомбе заплатили дерниты?» — Он умолк.

Дан шумно перевел дыхание. Такое было куда страшнее того, что приснилось ему. Он придвинулся поближе к Марану и положил ему руку на плечо, тот словно не заметил этого дружеского жеста, но голос его прозвучал спокойнее, когда он сказал:

— Все. Кто следующий?

Дан подождал, увидел, что желающих нет, и, глубоко вздохнув, предложил:

— Я расскажу.

Его выслушали в той же гробовой тишине, потом Маран посмотрел на Поэта.

— Я тоже видел Бакнию, — начал тот нехотя. — Но… другую. Лита садилась за далекие купола дворцов Расти, только закат был не торенский, не розово-лиловый, а багровый, земной. У стен Крепости расстреливали. По одному, длинная очередь вилась по склону холма, конец терялся в Поле Ночных Теней. Я стоял где-то в шестом десятке и смотрел. Передо мной были Ина с Венитой, позади я заметил Дора, Дае, Илу Леса и многих других. Я видел, как к стенке поставили Дину, как ее бедное хрупкое тело задергалось под пулями и сползло наземь. — Он сделал паузу, посмотрел на Марана. — Расстрелом командовал Мит, — сказал он хрипло. — А ты стоял наверху у ворот, окруженный охранниками, и на губах у тебя играла пренебрежительная усмешка. Венита крикнул Миту: «Пойди скажи ему, пусть пожалеет хотя бы женщин», но тот только пожал плечами и буркнул: «Женщины не менее опасны, чем мужчины. Он имел случай в этом убедиться». — Он вздохнул и добавил: — Ты разбудил меня, когда в очереди передо мной оставались четверо.

— Патрик…

— То, что видел я, было не столь… объемно, — сказал тот, — но, может, не менее драматично. Ты, я и шеф втроем работали над каким-то проектом. Собственно, не над каким-то, а связанным с Эдурой, я все прекрасно помню. У него дома почему-то, во дворе, под тентом из виноградных лоз, я еще отметил про себя, что ягоды совсем зеленые. Было лето, жарко, душно, в какой-то момент он взялся за сердце, застонал и уронил голову на стол, я понял, что случился очередной инфаркт, схватился за VF, и тут ты вывернул мне руку, сдернул с нее браслет с видеофоном и зашвырнул его далеко в сад. Потом небрежно кинул: «Хватит с него. Пора дать дорогу другим». Я бросился на тебя, мы сцепились, упали на землю, стали кататься по каменным плитам… Ей-богу, у меня до сих пор ребра болят, кажется, что тут сплошные синяки… — Он потер бок.

— А дальше что? — спросил Дан.

— Дальше? Ничего. Проснулся. То есть вы разбудили.

— Артур! — сказал Маран.

Но тот неожиданно побагровел и замотал головой.

— Не буду! Ни за что!

— Почему?

— Потому что… Нет, невозможно. Во всяком случае… Не тебе.

Маран некоторое время смотрел на него и вдруг спросил:

— Ты видел во сне Наи?

Артур вздрогнул, но не ответил.

Маран помолчал, потом задал еще один вопрос:

— И кто… был зачинщиком? Ты или она?

— Она. Она сказал, что… что ты… — Артур замялся… — Что ты неспособен ее удовлетворить, — пробормотал он наконец.

Маран криво усмехнулся.

— Ну что же… Остался ты, Мит.

— Я, по идее, оказался в одном с Поэтом сне, — сообщил тот. — Видно, у этих ублюдков истощилась фантазия. Правда, расстрел в мой сон не попал, и вообще было менее людно, я и ты вдвоем, больше никого. Дело было в кабинете Изия… кабинет Изия, подумать только! И ты встаешь из-за его стола, подходишь ко мне и говоришь: «Я слышал, Навер стал болтать лишнее. Позаботься, чтобы он помалкивал. Отныне и впредь». «Ты что, — спрашиваю, — на своих руку поднимаешь?» «А ты, — говоришь, — заткнись и выполняй приказ. Не то на тебя самого руку подниму.» Тут меня злость взяла, убью, думаю, и выдергиваю из кармана пистолет… — Он сокрушенно покачал головой.

— Выстрелил? — спросил Патрик нетерпеливо.

— Нет. Швырнул на пол и вышел. Нет на свете силы, которая меня заставит в Марана стрелять!

— Не зарекайся, — пробормотал Патрик.

— Что?!

— Погоди, не горячись. — Патрик посмотрел на Марана, но тот молчал, и он продолжил нарочито деловым тоном. — Давайте подытожим. Пока вы тут… излагали, мне припомнилась одна история, был такой роман, ты, Дан, наверняка его читал, ты же все на свете прочел. Про разумный океан, помнишь?

— Я-то помню, — усмехнулся Дан. — Вот уж не думал, что ты читаешь фантастику.

— Как раз фантастику я и читаю. Полезно. Попадаются всякие параллели. Как сейчас, например.

— Океан создавал фантомы, — сказал Дан. — То есть почти настоящих людей, внешне неотличимых от реальных, но на основе нейтринных полей, если я правильно помню.

— Нейтринные люди бывают только в романах. Дело не в них. Однако гипноз и даже телепатия встречаются и в действительности. Не забудьте о ментальном излучении, с которым мы столкнулись на Эдуре.

— Что за роман? — спросил Мит.

— Этот океан проникал в мозг людей… там ведь тоже была орбитальная станция? — Дан кивнул, и Патрик продолжил. — В мозг людей, работавших на орбитальной станции, извлекал из их памяти воспоминания…

— Особого рода, — уточнил Дан.

— Неважно. Извлекал и создавал на их основе эти самые фантомы. Что тоже неважно. Словом, ясно. Здешние ублюдки, как точно выразился Мит, проникли в наше сознание и, как следует, в нем покопались, это, я думаю, очевидно. Однако, в отличие от придуманного океана, они раскопками не ограничились. Океан ведь не пытался внушать определенные действия. А теперь резюме. Первое: они нацелились на Марана. Сделали из него отрицательного героя всех сконструированных ими сновидений. Так? Есть возражения? — Возражений не было, и Патрик заключил: — Второе и главное: здесь мы столкнулись с превосходящим противником. Я имею в виду не телепатию, это естественное свойство и ни о чем не говорит, телепат может быть хоть дебилом. Но всего за несколько часов они проанализировали содержимое наших голов, разобрались с нашей системой ценностей, определили, кто у нас главный, и создали продуманные во всех деталях… да просто маленькие киношедевры!

Дан поежился.

— Ну что? — спросил Патрик. — Все согласны?

Никто не ответил, и он повернулся к Марану:

— Что скажешь?

— В главном ты, конечно, прав, — проговорил Маран медленно. — Только вот насчет меня… Я не уверен, что это нападение было целенаправленным. Скорее, я просто более уязвим, чем остальные. Да и совсем не факт, что они именно нападают, возможно, они всего лишь изучают наши рефлексы.

Патрик подумал.

— Видишь ли, — сказал он наконец, — может, доля истины в твоих словах есть. А может, и нет. Не знаю. Но зато твердо знаю другое. Я твой заместитель и в силу своей должности обязан заботиться о твоей безопасности.

Маран промолчал, но Мит и Артур спросили одновременно:

— И что ему, по-твоему, угрожает?

— А вы не думаете, что они способны учиться на ошибках? — задал Патрик встречный вопрос. — Однажды они уже дали команду. Я имею в виду твой сон, Мит. Ты не поддался. В следующий раз она может получиться более убедительной.

— Но нельзя же убить из приснившегося пистолета, — возразил Поэт.

— У нас на борту есть вполне реальное оружие.

— В сейфе.

— Сейф можно открыть. Так. Лучше всего, конечно, было бы, если б Маран спал один. Но лишней каюты на борту нет.

— Если ты веришь в то, что ты говоришь, — вмешался Мит, — мы и так можем оставить его одного. Поместимся как-нибудь. Я лично запросто устроюсь на полу, наверно, еще кто-то согласится пожертвовать удобствами…

— Не надо крайностей, — поморщился Маран.

— Не надо, — согласился Патрик. — Я думаю, голыми руками тебя вряд ли удастся убить даже спящего. Разве что предварительно обездвижив. Запрешь в сейф вместе с бластерами и станнеры. Да, на кухне есть пара острых ножей. Их тоже. А ключ свой спрячешь в одному тебе известное место. Идет?

— Идет, — сказал Маран утомленно.

— А может, будем по очереди дежурить? — предложил Дан.

— Ты полагаешь, что бодрствующего намного труднее загипнотизировать, чем спящего? — осведомился Маран иронически. — Ладно, по каютам.

Когда Дан и Поэт с Мараном вышли в коридор, Патрик демонстративно захлопнул за ними дверь, Дан, подражая ему, пропустил Поэта вперед, проследовал за ним и закрыл за собой дверь в другую каюту.

Маран пришел через несколько минут.

— Спрятал? — спросил Дан.

— Спрятал. Впрочем, все это ерунда.

— Почему? — удивился Дан.

— А потому, что если они в силах внушить кому-то, чтобы он меня пристрелил, почему тогда они не должны быть в состоянии дать команду мне самому, чтобы я покончил с собой? Я уже не говорю о том, что куда бы я не сунул ключ, выкинуть информацию об этом из собственной головы я никак не могу.

— А чего ради ты согласился с Патриком? — поинтересовался Поэт.

— Ради его спокойствия. Он ведь действительно отвечает за мою жизнь. Согласно уставу и в меру возможностей.

— Понятно.

— К тому же, — добавил Маран, — в таком способе решать проблемы есть еще одно неудобство. Допустим, я утром не проснулся. Как вы в случае необходимости доберетесь до оружия?

Дан и Поэт переглянулись.

— Впрочем, я положил ключ в место, которое вы сможете вычислить, — сказал Маран.

Он вздохнул, сел, посидел немного, вид у него был совершенно измученный, потом разделся, лег и отвернулся к стене. Лег и лежал неподвижно, но Дан был уверен, что он не спит. Думает о прошлом. О том, что было забыто и похоронено, а вернее, ушло на дно, а теперь вновь взбаламутилось, всколыхнулось из-за этих… как Мит их назвал? Ублюдков? Вот-вот! Он ругал про себя водолеян последними словами, когда Маран вдруг сказал, не поворачивая головы:

— Дан! Надеюсь, ты не думаешь, что я когда-либо вел себя неподобающе… Нет, «вел» не то слово… что когда-нибудь даже мысленно… Уверяю тебя, в том, что касается Ники, я перед тобой абсолютно чист.

— Маран! — возмущенно воскликнул Дан. — Постыдись! Я никогда… Никогда, ни минуты, ни секунды…

— Вообще-то, — прервал его излияния Поэт, — в этот сон скорее следовало бы ввести меня. Каюсь, я позволял себе грешные мысли насчет Ники. Давно, правда, когда мы только познакомились. Мысли да. Но ничего кроме мыслей… Ладно, давайте спать. — Он помолчал и добавил: — Маран. Не углубляйся. Спи. Все это ерунда, то, что ты там думаешь.

— Откуда ты знаешь, о чем я думаю? — спросил Маран.

— Знаю. Запомни раз и навсегда. Никому и никогда не удастся подорвать веру в тебя у твоих друзей. И касается это не только нас с Даном. И Мита, конечно. Если на свете и есть человек, способный в тебе усомниться, то не среди тех, кто сейчас находится здесь. Все, спокойной ночи.

Он тоже отвернулся к стене и, кажется, в самом деле уснул. И не страшно ему, подумал Дан с завистью. Сам он боялся смежить веки, боялся вернуться в старый сон или увидеть новый, похуже… Хотя что может быть хуже двойного предательства? И странно, в сущности, он вовсе не был уверен, что во время его долгих отлучек… экспедиции ведь длились по многу месяцев… что Ника так уж истово хранила ему верность, кто знает, может, и у нее случались срывы, и он даже готов был, во всяком случае, теоретически, закрыть на это глаза, но… Но только не с Мараном! Вот ведь подонки, как они это поняли и использовали!.. Если, конечно… Но нет… Не могли же все одновременно увидеть столь дикие сны без постороннего вмешательства. Слишком невероятно! Однако, с другой стороны… Все-таки эта история — чистой воды фантастика! Телепатия! Гипноз! Особенно трудно в исключительные способности водолеян было поверить теперь, после недельного пребывания на станции. Там, на Земле можно было тешить себя иллюзией, что какие-то существенные, но не распознанные на месте детали остались за пределами отчетов и видеозаписей, но здесь, сидя перед экраном и наблюдая за медленным, тягучим существованием внизу… Ничто не подтверждало теорий Марана, ничто не выходило за рамки примитивного, первобытного образа жизни, и казалось, что исследовательская группа станциии, вяло и неспешно работавшие три человека, ничего-таки не упустила. Единственный прорыв — дистанционная томография дала наконец возможность заглянуть внутрь водолеянина. Артур был в полном восторге, поскольку биология обитателей Врджлакстлы оказалась совершенно нечеловеческой, не в пример приунывшему специалисту станции он вдохновенно теоретизировал, и его невозможно было оторвать от монитора. Правда, отличия были столь велики, что с внутренними органами удалось разобраться лишь в первом приближении. Проще всего оказалось определить систему пищеварения, поскольку начиналась она от ротового отверстия и сразу потрясала воображение наличием в просторной полости рта сразу двух языков, сверху и снизу, Артур считал, что таким образом компенсировалось отсутствие губ и обеспечивалась артикуляция. Зубы аборигенам заменяли две цельные костные пластинки, а дальше начиналось нечто, даже отдаленно не напоминавшее человеческие пищевод, желудок и кишки, вместо всего этого была череда последовательных вздутий с очень толстыми стенками, по теории Артура все необходимые для пищеварения ферменты именно в стенках и вырабатывались, отдельных органов вроде печени или поджелудочной железы не существовало. Множество мелких сосудов оплетало вздутия, не только унося питательные вещества, но и возвращая продукты обмена, видимо так, поскольку ничего похожего на отдельную выделительную систему не нашлось, никаких почек, мочевого пузыря. Вода уходила через кожу, потому и столько складок, чтобы увеличить поверхность, да и блестела она оттого, что была всегда мокрая… Еще одна причина, чтобы ходить нагишом, подумал Дан сразу… Кроме того, Артур предположил, что у аборигенов должна быть повышена температура тела, чтобы обеспечивать больший уровень испарения с поверхности кожи, а значит, интенсивный обмен веществ, в организме одно тянет за собой другое, такая цепочка… Сердца у водолян не оказалось вовсе, крупные сосуды сами сокращались, обеспечивая кровоток, а заменявшие легкие дыхательные трубки переплетались с сосудами, словом, много всякого, с чем следовало долго и вдумчиво разбираться на Земле, но какие-то прикидки можно было делать и теперь, только вот к главному подобраться не удавалось… собственно, Артур считал главным мозг, так оно, конечно, и было, но Дана волновало другое: как же они все-таки размножаются. Мозг у водолеян имелся и помещался там же, где у человека, в голове, даже в черепе, напоминавшем яйцо, но никаких половых органов, ничего, что можно было идентифицировать как таковые или хотя бы заподозрить, что это они и есть… Впрочем, один вывод, наверно, уже можно было сделать: пола у водолеян не имелось вовсе, несколько сот просканнированных особей и никаких различий. Но это означало, что нет и отношений между полами, а следовательно, целая гамма чувствований выпадала, в сфере эмоций зияла огромная брешь… Может, потому они и оказались холодными препараторами, поставившими этот отвратительный эксперимент? Правда, в подобной трактовке ситуации было и нечто утешительное, возможно, туземцы и не собирались атаковать пришельцев, а просто разглядывали под своего рода микроскопом? Дан представил себя распластанным на предметном стекле под гигантским окуляром… оптические микроскопы он помнил со школьных лет, а вот электронного никогда не видел, так что вообразить себе не мог… даже во сне… Так это сон? Нет. И однако, поворочавшись еще немного, он все-таки уснул. И проспал до утра без всяких сновидений. Как и — что выяснилось утром — все остальные.




За завтраком почти не разговаривали. Все были задумчивы, мрачны, ели без аппетита, вяло, медленно, словно никаких дел не предвиделось, словно они не находились на незнакомой планете, на которую еще не успели даже посмотреть — в натуре, а не на экране, сели ведь поздно вечером, в кромешной темноте, да и теперь никто вроде бы не оглядывался на большой монитор, демонстрировавший окрестности, ничего, впрочем, особенного, белый песок, в правом углу неподвижная синяя вода, напротив, в некотором отдалении, деревья, покрытые красной листвой, лес, и как будто довольно густой, темные, почти черные стволы сливались в сплошную массу. Пару раз мелькнули цветные пятнышки, пролетели птицы, надо полагать, и однажды довольно близко пробежал небольшой зверек немыслимой яркости, зеленый с оранжевыми разводами. И все, для посадки выбрали средней величины остров с двумя примерно тысячами жителей, эта его часть была, насколько позволял судить зондаж, необитаемой.

Дан пил кофе и наблюдал за остальными. Маран был бледен, под глазами легкая синева, плохо спал то есть, если спал, но выглядел спокойным, взял себя в руки, надо думать, да и куда ему деваться, командовать за него никто не будет. Патрик механически жевал, глядя на ничем не примечательную переборку напротив, Поэт и Мит тоже были задумчивы и рассеянны, один Артур смотрелся веселее, он ел, уставившись в экранчик карманного компьютера, на котором все время менялись картинки, срезы мозга водолеян. Уж не надеялся ли он найти участок, генерировавший ментальное излучение? Хотя вряд ли он мог быть настолько наивен и самонадеян, ведь даже источник подобного поля, возникший в изученном вдоль и поперек или, по крайней мере, куда более досконально, мозге homo sapiens в результате внедрения в его хромосомный набор искусственного гена, как то произошло на Эдуре, пока обнаружить не удалось… И однако Артур смотрел и смотрел на экран, и Дан, сидевший рядом, стал машинально туда же поглядывать. Мозг водолеянина был совсем не похож на человеческий, больше всего он напоминал по форме яйцо со срезанной верхушкой, никакого деления на полушария, никаких признаков других отделов, даже спинного мозга! Поди разберись. Единственное, что было знакомо, это извилины, множество мелких складочек, наползавших друг на друга, числом, пожалуй, побольше, чем у человека. Означает ли это, что водолеяне умнее? Но Артур на его вопрос прямого ответа не дал.

— Видишь ли, мозг у них почти на четверть крупнее нашего. Но это значения не имеет. Даже число нервных клеток, а их у них тоже заметно больше, ничего не решает, поскольку неизвестно, какая их часть задействована в процессе мышления, ты ведь знаешь, что у человека работает лишь несколько процентов от общего числа его нейронов. А сколько функционирует у них… Таким методом не определишь.

— Для того, чтобы определить уровень интеллекта, электроэнцефаллограмм и прочих кривулек не надо, — буркнул Патрик, услышавший, видимо, вопрос и ответ.

— А как ты его определишь? — спросил Артур.

— По проявлениям. — Патрик решительно поставил кружку с кофе и спросил: — Что делать будем, командир?

— Работать, — сказал Маран.

— Работать?

— А что ты предлагаешь? Убраться восвояси?

— Возможно, это было бы наиболее разумным решением, — пробормотал Патрик. — Но нет, ничего такого я не предлагаю. Однако перед тем, как заняться работой, следовало бы поразмыслить над некоторыми вещами.

— А именно?

— Если принять за постулат, что здешние ребята агрессивны по духу… Конечно, это не обязательно так, но лучше подобной возможностью не пренебрегать… — Он посмотрел на Марана, ожидая, наверно, возражений, но тот кивнул, и Патрик продолжил. — Мы не можем исключить вероятность того, что они нейтрализуют нас, захватят орбитолет, выйдут в космос, потом с помощью того же ментального поля выведут из игры персонал станции, высадятся там, дождутся астролета…

— И завоюют Землю, — подхватил Поэт и рассмеялся.

— Ну Землю они вряд ли могут завоевать, в рейсовом астролете поместится от силы несколько десятков человек, не думаю, что такой десант, пусть даже состоящий из сверхмощных гипнотизеров, сумеет подчинить себе пять с половиной миллиардов землян… Но, честно говоря, мне не хотелось бы, чтобы реализовалась хоть какая-то часть подобного сценария.

— Согласен, — сказал Маран. — И что ты предлагаешь делать?

Патрик развел руками.

— С утра ломаю голову, — признался он. — Но без толку.

— Можно ввести в бортовой компьютер пароль, без которого он не запустит стартовую программу, — предложил Артур.

— Пароль ничего не стоит извлечь из наших собственных голов, — возразил Поэт. — А если запрограммировать его на наши голоса? Или биополя?

— Они могут загипнотизировать кого-то из нас и заставить его запустить программу, — буркнул Патрик.

— Заколдованный круг!

— Вы начали не оттуда, — заметил Маран. — Я очень сомневаюсь, чтобы кто-то из аборигенов взялся самостоятельно пилотировать неизвестную ему машину. Даже если согласиться с тем, что они осведомлены о существовании таковых. Чего ради? Они в любом случае будут действовать через нас. Слабое звено — не компьютер, а мы сами. Надо исходить из этого.

— Остается только покончить с собой, — усмехнулся Поэт. — Самый верный способ устранить негодный материал.

— Возможно, дойдет и до этого, — сказал Маран холодно. — Но начнем с другого.

— С чего? — оживился Дан, перспектива группового суицида на отдаленной планете его не особенно прельщала.

— Все зависит от того, как они нас обнаружили.

— Увидели, наверно.

— Как? Мы сели в полной темноте. Луны тут нет, только звездный свет. Перед посадкой мы прощупали всю прибрежную зону и убедились, что от моря до леса, то есть на протяжении восьмисот с лишним метров, и на три-четыре километра в обе стороны вдоль берега нет ни одного аборигена.

— Кто-то мог появится позже, — предположил Поэт. — Почему бы и тут не быть бродягам или трубадурам, которые разгуливают по ночам.

— Судя по датчикам, ближе, чем на пятьсот метров к орбитолету никто не подходил. Разглядеть с большего расстояния в темноте белое на белом…

— Я знаю, — встрял возбужденный Артур. — Они уловили наше ментальное поле!

— А разве у нас оно есть? — удивился Поэт.

— Мы такое поле на сегодняшний день зарегистрировать не в состоянии. В принципе. Но, наверно, для телепата оно ощутимо.

— Это только гипотеза, — сказал Дан скептически.

— Но она предлагает нам выход, — заметил Маран.

— Вот как?

— Подумайте. Уже три года над планетой висит орбитальная станция. Простым наблюдением без телескопов и иных приборов ее засечь невозможно. Но существует еще ментальное поле.

— Хочешь сказать, они знают о станции? — спросил Патрик.

— Наоборот. Если бы станция была обнаружена, они давно сыграли б с ее обитателями шутку вроде вчерашней ночной.

— Выходит, у нас поля все же нет? — спросил Поэт.

— Одно из двух. Либо его в самом деле нет, либо — и я лично предполагаю второе — на таком расстоянии ментальный контакт неосуществим. И мы можем это обстоятельство использовать. По-моему, у нас достаточно камер, в том числе кругового обзора. Установим их во всех помещениях орбитолета и подключим к системе дистанционного управления. Перед стартом приведем их в действие, со станции осмотрят все внимательнейшим образом, и если увидят кого-то постороннего или же в случае, если камеры не сработают, возьмут управление на себя. И отменят старт.

Он обвел кают-компанию взглядом, все промолчали, никто, конечно, не задал вопроса о том, что в таком случае будет с ними самими, бывают ситуации, когда вопросов не задают. Поэт зашевелился, но спросил совсем другое:

— А что если они не станут лезть ни в орбитолет, ни дальше, а просто подчинят нас своей воле? Загипнотизируют и заставят действовать по их указке?

— Согласно программе, — буркнул Патрик. — Превратят в роботов то бишь.

Или марионеток, подумал Дан, вспомнив недавний разговор с Мараном про бога-кукловода. Марионеткой в руках бога ему, видите ли, быть не хочется, а каково ощутить себя во власти обыкновенного гуманоида или негуманоида, черт его знает, дергающего за ниточки…

— По-моему, — пробормотал Мит, — вы чересчур далеко зашли. В сущности, не доказано даже, что они действительно владеют искусством гипноза. Навели сны, да… Это ведь не значит, что они способны заставить нас выполнять их приказания. Если они вообще приказывали… А вы приписали им чуть ли не демоническую силу. Это перебор.

— По-моему тоже, — поддержал его Маран. — К тому же столь катастрофическому развитию событий нам противопоставить нечего, разве что в самом деле превентивно покончить с собой. А с этим, я думаю, торопиться не стоит.

— А нельзя ли придумать защиту от ментального поля? — спросил Дан.

Патрик всплеснул руками.

— Защиту! Да у нас бронированная машина. Забыл? Никакие виды излучения не могут эту броню преодолеть.

— Кроме ментального, — констатировал Поэт.

— А что это вообще за штука? — спросил Мит. — Нет никаких теорий?

— Теории есть, — вздохнул Артур. — Но исходя из того, что сказал Патрик, мы можем считать их опровергнутыми. Поскольку предполагалось, что это вид электромагнитного поля…

— Но ведь радиоволны до нас доходят.

— Через антенны.

— А не может ли быть… — начал Дан и остановился. Антенны. Антенны это просто крошечные участки поверхности из особого сплава, оттуда идет направленная передача на приемные устройства внутри орбитолета… Приемные устройства… — Ребята, — сказал он, — а не могли ли они воспользоваться нашими «комами»?

— «Комы» работают на определенной частоте, — возразил Патрик. — Что за совпадение должно?.. А, впрочем, если хотите, можем попробовать. Сменим длину волны и поглядим. Чтобы ее замерить, нужна сложная техника. Если дело в этом… Не думаю, конечно…

— Попробуем, — сказал Маран. — Давай, займись. Остальные, ставьте камеры. А я сообщу на станцию. К делу!




После того, как все возможные меры предосторожности были приняты, Маран наконец выпустил свою команду из орбитолета, контакт, правда, пока отложили, решив немного оглядеться, зато попробовали воду в океане, отплывать от берега Маран решительно запретил, но окунуться после того, как анализы показали, что вода чистая, позволил. Дан купался недолго, море было как море, соленое, но не очень теплое, барахтаться в такой воде не тянет, только плавать…

Ближний лес оказался скорее парком, без подлеска, вместо которого росла пушистая трава, больше похожая на мох, с усыпанными песком чистенькими ровными дорожками без единого торчащего из земли корня, подгнившего палого листа, завалявшегося камешка. В лес ходили по двое, Дану достался в напарники Артур, сразу накинувшийся на плоды, он набил разными фруктами не только свой рюкзак, но и Дана, пришлось тащить. Вернувшись, Артур сразу помчался в лабораторию, и через полчаса явился с сенсационными, без этого слова он обойтись не мог, новостями: местные плоды состояли не только из углеводов, они содержали и белки, да не жалкие растительные земные, а полноценные, белки и жиры, полный рацион. Большинство оказалось съедобно и для людей, не просто съедобно, фрукты, не всегда, впрочем, оправдывавшие машинально данное им кем-то название, не обязательно сладкие, но и острые, и даже соленые, были на редкость вкусны и быстро насыщали, так что вполне заменили обед, ничего другого готовить не пришлось. Накормив товарищей, Артур ушел обратно в лабораторию, намекнув, что возможна еще одна сенсация, Патрик не преминул поддразнить его типично американским пристрастием к саморекламе, Артур, в стремлении получить приличное образование перебравшийся в Европу добрых два десятка лет назад да так там и осевший, слегка обиделся и плотно закрыл за собой дверь. Дан заметил, что Маран воспринял слова Артура вполне серьезно, и подумал, что тот наверняка уже знает или, по крайней мере, догадывается, о какой сенсации речь.

Идти в поселок решили на следующее утро, выслали на разведку несколько зондов и остаток дня провели перед экранами.

Спать Дан лег с опаской, закрыть глаза не торопился, предпочел немного почитать, он прихватил с собой несколько книг с орбитальной станции, где в библиотеке оказалась и пара полок с настоящими бумажными томами. Он извлек из своего саквояжа Плутарха и даже прочел десяток страниц, но мысли разбегались, он никак не мог сосредоточиться и, в конце концов, положил книгу и покосился на соседнюю койку. Маран лежал на спине, не шевелился, но глаза его были открыты. Дан повернулся на бок и посмотрел на Поэта, увидев того спящим, он не особенно бы удивился, днем он, размышляя над вчерашним, уже не впервые думал, что у их стихотворца или, скорее, барда, на редкость устойчивая психика… Но Поэт не спал, эволюции Дана словно побудили его к движению, он вдруг сел на койке, обхватив колени, и спросил:

— Маран! О чем ты думаешь?

— Да так… — протянул тот неопределенно.

— И все же?

— Признайся, Дан, — сказал Маран внезапно, — я чрезмерно авторитарен? Да? Только честно.

Дан пожал плечами.

— Когда ты командуешь, тогда… Тогда ты командуешь. А так…

— Я думаю, — продолжил Маран, отвечая, кажется, с опозданием на вопрос Поэта, — что случилось бы, если бы я пробыл у власти не год, а десять? Сумел ли бы я остаться самим собой? Да и кто я на самом деле? А если эти тут докопались до какой-то дряни во мне, спрятанной так глубоко, что я сам о ее существовании не подозреваю?

Патрик, наверно, все-таки прав, подумал Дан, здешние ублюдки действительно атаковали Марана, пытались настроить против него остальных, это им, естественно, не удалось, но вывести из равновесия самого Марана они, кажется, сумели.

Он удивился тому, что Поэт молчит, и тот, словно почувствовав — а может и не словно, а, как эмпату и положено, просто почувствовав — его удивление, заговорил:

— Жизнь на Земле не пошла тебе на пользу, — заметил он.

— Почему это? — полюбопытствовал Дан.

— Потому что он стал утрачивать чувство ответственности.

— В чем это выражается? — спросил Маран.

— В том, что ты в очередной раз навыдумывал всякого эдакого, воодушевился, кинулся в бой, сразился чуть ли не со Всемирной Ассамблеей, организовал экспедицию, собрал людей, привез их на эту, скажем прямо, жутковатую планетку, а теперь вместо того, чтобы думать о деле, ломаешь голову над какими-то бреднями.

— Бреднями?

— Бреднями, — сказал Поэт твердо. — Хотел бы я знать, почему ты без конца вспоминаешь тот злополучный год, а не другой.

— Другой? Какой это?

— Великий Создатель! Какой! А тот, в котором половина жителей Бакны, собравшись на площади, умоляла тебя остаться у власти. Тогда тебя эта идея не увлекла. Хотя ты мог расположиться в Малом дворце или любом другом не на десять лет, а до скончания века. Твоего собственного, разумеется.

— Вряд ли он оказался бы особенно долог, — буркнул Маран и повторил фразу, некогда сказанную Дану. — Я бы умер от скуки.

— Вот именно! Так что прекрати валять дурака или, по крайней мере, отложи это занятие до возвращения на Землю.

— Хорошо, попробую, — сказал Маран. — Спокойной ночи.

— Да пошлет нам таковую всемогущий создатель, — заявил Поэт торжественно и подмигнул Дану.

Дан молитвенно сложил ладони и возвел очи горе.




Ближайший поселок водолеян находился в трех примерно километрах от места посадки орбитолета, и, поразмыслив, Маран решил добираться до него пешком, хотя на борту был и небольшой флайер. А идти он, естественно, собирался сам, после некоторой дискуссии Патрик, рвавшийся его заменить, отступился и остался руководить обороной крепости. Дан с трепетом ожидал, кого Маран выберет в спутники, тот сразу назвал Поэта, понятно, с тем у него были связаны определенные надежды, потом посмотрел на Дана, на Мита… Дан чуть не выкрикнул ту же реплику, которая помогла ему занять место «в первом ряду» на Глелле, однако подумал, что Маран тот эпизод наверняка помнит, и в очередной раз «разворачивать плакаты» с требованием равноправия землян и торенцев не стал.

— Дан, — сказал Маран наконец.

По дороге Дан пытался угадать, что их ждет в конце пути. Собственно, общую и даже конкретную обстановку он отлично себе представлял. Все поселения водолеян были одинаковы или однотипны. Поселения, ибо жили они все-таки не вразброску, а более или менее компактными группами, однако их своеобразные жилища не составляли некую общую спальню, а отделялись друг от друга. Сверху разобраться в этом было сложно, раскидистые кроны невысоких деревьев сливались в сплошную массу, не давая разглядеть того, что находилось под ними, трудно в таких условиях оказалось и маневрировать зондами и только после многократного их перепрограммирования удалось, как следует, разглядеть своего рода стенки, разделявшие «комнаты» водолеян, это оказалось нечто вроде плюща, только не стлавшегося по стенам, а свободно висевшего в воздухе, либо подобие бамбуковых занавесей или еще чего-то в том же роде. Стен, говоря по-земному, было две, точнее, было бы, если б они образовывали прямой или хоть какой-то угол, но такового нигде не обнаружилось, скорее, стенка напоминала деформированную полуокружность или полуовал, гиперболу, быть может. Разделенные такими перегородками жилища то лепились друг к другу, то отстояли на пару метров, занятых дорожками, выстланными опавшей листвой или, ближе к берегу, посыпанными песком, попадались и полянки, на которых водолеяне сиживали на поваленных стволах, толстых, обросших мягким на вид вишневым мхом. Почти как земляне на лавочках в парках душным летним вечером! Сидели, вели на своем неудобоваримом, состоявшем почти из одних согласных языке малосодержательные разговоры типа: «Давно не видно Прейцтра» — «Он отправился в путешествие» — «Куда?» — «На Лакртлу», иные нежили на коленях маленьких зверьков, местных домашних животных, надо полагать, тут водилось несколько видов, все, кажется, ручные, больших зверей не было вовсе, самый крупный величиной с таксу, то же с рыбой, никаких акул или китов, самые солидные достигали в длину полуметра, может, конечно, в океанских глубинах таились и твари повнушительнее, но у поверхности таких не засекли. Удивительно безопасная планета! Рыбу водолеяне ловили редко, питались, в основном, плодами, что немало удивляло наблюдателей станции, только здесь, когда Артур подверг анализу разные виды «фруктов», все стало ясно…

Первых туземцев они увидели там же, где и — с помощью зонда — сорок минут назад, собственно, таков был здешний образ жизни, аборигены сидели на своих «скамейках» часами, время от времени поднимались, подходили к какому-нибудь из росших вокруг деревьев, срывали один-два висящих в пределах досягаемости плода — а плоды располагались почти сплошными слоями на нижней поверхности кроны, возвращались на прежнее место или присаживались где-то еще и начинали методично грызть и жевать, ели они много, видно, Артур не ошибся, обмен веществ у них действительно протекал интенсивнее, чем у человека. Но при всем при том ни одного огрызка, ни одной косточки или куска кожуры, чистота далеко не первобытная.

Водолеян было шестеро, двое сидели рядом, остальные вразброску, кажется, и диспозиция сохранялась такая, какую передал высланный вперед зонд, собственно, он и сейчас кружил где-то высоко в небе, и не один, целых три, для страховки, если вдруг нападут, схватят и растащат в разные стороны. Дан в это не очень верил, особенно теперь, глядя на столь мирную картину, но Маран с предложением Патрика насчет зондов согласился, а поскольку подозревать в трусости Марана не приходилось, то и он был настороже, держал все время руку на станнере. Конечно, включены были и «комы», и камеры…

Водолеяне сидели неподвижно, но когда разведчики приблизились, те один за другим повернули головы в сторону пришельцев.

— Ну что? — спросил Маран Поэта.

— Нуль, — ответил тот кратко.

— Может, далеко?

Поэт пожал плечами. Дан знал, что тот ловит достаточно сильные эмоции на солидном расстоянии, не километры, конечно, но в Латании это было метров семьдесят-восемьдесят, да и народу невпроворот, правда, там он имел дело с людьми, возможно, водолеяне в отношении способности генерировать эмоциональное поле настолько же слабее человека, насколько этот последний уступает палевианину… Не исключено также, что существует некая несовместимость…

Дойдя до поляны, на которой расположились водолеяне… возможно, они нежились под солнцем, подумал Дан, почувствовав мягкое тепло?.. разведчики остановились. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем двое из молча таращившихся на них аборигенов встали и заковыляли в их сторону… Заковыляли, наверно, сильно сказано, но передвигались они медленной шаркающей походкой, как древние старцы… А что если они старцы и есть? Немощные, дряхлые, неспособные к активным действиям, отжившие свой век и теперь греющиеся на солнышке? Но где же тогда молодые?

— Теперь что-то чувствую, — сказал Поэт тихо. — Любопытство, интерес, но очень-очень слабые и как бы спотыкающиеся, то они есть, то нет, чуть усиливаются и тут же затухают.

Маран кивнул и шагнул в сторону туземцев.

— Порджр сармстактрн стург врджлакстла, — произнес он ритуальное приветствие и, помедлив немного, туземцы ответили тем же.

Дан чуть расслабился.

— Что-нибудь новое? — спросил Маран почти беззвучно, через «ком».

— Нет, — ответил Поэт столь же тихо.

— Комментируй, — уронил Маран и вновь обратился к туземцам.

— Мы издалека, — перевел про себя Дан. — Пришли как друзья.

— Откуда издалека? — спросил водолеянин безразличным тоном, но Поэт «прокомментировал»: — Вспышка интереса.

— Из другого мира, — сказал Маран. Посовещавшись, решили, что пытаться скрыть правду смысла не имеет.

— Другого… — повторил начало фразы водолеянин и умолк.

— Усталость, — шепнул Поэт.

Черт знает что, подумал Дан, представив себе, как среагировал бы сам, увидев на городской улице существо из иного мира. Водолеянин между тем вдруг отвернулся и побрел к своему сидению, второй постоял еще минуту и поплелся за ним.

— Обиделись, что ли? — спросил Дан удивленно.

— Нет, — сказал Поэт. — Просто ушли.

— Но что?..

— Ничего. Абсолютно ничего. Полная пустота. Может, я просто их не воспринимаю?

— Вряд ли, — сказал Маран задумчиво.

— Что будем делать? — спросил Дан. — Уйдем? Или попробуем поговорить с кем-то еще?

Маран посмотрел на него рассеянно, не ответил, Поэт, подождав, сошел с дорожки и присел на небольшой, поросший пышной кораллового оттенка травой бугорок, Дан хотел было последовать его примеру, и тут мир взорвался… Ударила молния? Или?.. Орбитолет?! Ослепительная вспышка, грохот, такой, что заложило уши, боль в груди, и он потерял сознание.

Когда он открыл глаза, он увидел, что изменилось все. День клонился к закату, солнце, во всяком случае, уже скрылось за деревьями, иной казалась и местность, большая прогалина была окаймлена обугленными стволами, на фоне потускневшего неба выделялись черные голые сучья, кое-где языки пламени еще лизали лишенные листвы деревья, темная земля дымилась. Явственно пахло гарью. Он был привязан к обгоревшему стволу или столбу, руки прикручены к еще теплой шершавой поверхности, веревка обхватывала лоб, так что он не мог даже двинуть головой. Глаза ел дым, они слезились, и он видел не совсем четко, но все же различил толпу водолеян, стоявших полукольцом сбоку, почти на границе его поля зрения. А потом он разглядел еще столбы, к которым были привязаны люди. Маран и Поэт. Тишина стояла мертвая, только чуть слышно потрескивал горящий лес. Потом на прогалине объявился водолеянин, не похожий на других, он шагал широко, размашисто, в его руке посверкивал длинный нож. Он подошел к Поэту и что-то сказал, звучно и раздельно, но Дан, лихорадочно пытавшийся понять смысл его слов, все равно ничего не разобрал, хотя и знал здешний небогатый язык назубок. Угроза или… приговор? Толпа придвинулась ближе. Водолеянин занес нож и резко опустил его. Раздался короткий крик, и тело Поэта обмякло. Убийца высоко поднял оружие, по лезвию текла кровь и капала ему на лоб, щеки, вытерев лицо тыльной стороной предплечья, он нагнулся и вонзил нож в землю, вытянул, тот хищно сверкнул, готовый поразить новую жертву. Водолеянин направился к Марану. Дан отчаянно зажмурился, заткнуть уши он не мог, но хотя бы не видеть…

И тут он услышал задыхающийся голос Марана.

— Патрик! Патрик… Опиши… что видишь на мониторе…

— Поэт сидит на траве, — ответил тот удивленно, — вы с Даном стоите на дорожке…

— Достаточно!

Дан открыл глаза. Никаких веревок, столбов, лесного пожара, мелодраматических сцен… И все же он был совершенно обессилен, не мог отдышаться, словно пробежал марафон, рубашка пропиталась потом насквозь, его буквально шатало… Он увидел Поэта, который лежал на траве, раскинув руки, и облизывал языком сухие губы, повернул голову, Маран стоял, прислонившись к дереву и вытирал платком лоб… Как? Как он смог?! Молниеносно вспомнилась Палевая, кошмарный ночной полет, Патрик и Поэт корчатся в инфразвуковом поле, он изо всех сил цепляется за подлокотники, чтобы удержаться, не рвануть дверцу и не выпрыгнуть из этого ада, а флайер падает, падает, и Маран встает, Маран идет к пульту, Маран включает автопилот… Никто не смог бы этого одолеть, только ты, сказал он Марану, не тогда, гораздо позже, а тот отмахнулся, как всегда…

Дан не стал ничего говорить, снова повернулся к Поэту, тот уже сидел, но когда Маран бросил: «Пошли», никак не мог встать, у него подгибались ноги, Дан потянулся помочь и почувствовал, что руки у Поэта дрожат.

В полном молчании они вернулись к орбитолету.




Когда Дан описал галлюцинацию или мираж, Поэт дополнил его рассказ и несколько слов добавил Маран, выяснилось, что на сей раз иллюзия была практически идентичной, отличаясь лишь в одной детали: Поэт видел, как убили Дана и Марана, а Маран — как Поэта и Дана, то есть каждого из троих заставили пережить смерть своих друзей, своей собственной никто не дождался благодаря Марану, который…

— И как это тебе удалось? — спросил Патрик.

— Думаешь, я знаю? — отозвался Маран.

— Сосредоточься, может поймешь? Это бы нам здорово пригодилось.

Маран погрузился в размышления. Поэт, наклонившись к Дану, тихо заметил, что, по его мнению, дело вовсе не в ходе мыслей или каком-то наитии, а просто в личности, Дан кивнул, он и сам так считал.

Они сидели в полном молчании за круглым столом кают-компании, которая была одновременно и пультовой, и постом наблюдения, орбитолет — штука тесная, и ждали, когда Мит, чей стул стоял напротив открытой двери в коридор, вдруг вскочил. Дан повернул голову одновременно с прочими и тоже невольно поднялся с места. По коридору шел водолеянин. Он напоминал скорее того убийцу из видения, нежели вялых жителей поселка, шагал уверенно, крепко ставя широкие ступни и высоко держа продолговатую голову. Не задержавшись в дверях, он вошел в кают-компанию свободно, словно не в гости явился, а вернулся к себе домой, но, переступив порог, все же остановился и внимательно оглядел крупными, круглыми, совершенно синими, без белка и зрачка, глазами повскакавших с места разведчиков.

— Это был ты, — сказал он внезапно, показывая на Марана, но не пальцем, как человек, а всей вытянутой кистью, шестерней, если можно так выразиться. И добавил с непонятной интонацией: — Кто тебя научил держать удар?

Дан поразился сугубо земному выражению, но тут до него дошло, что туземец не открывал рта, без сомнения, слова, в которые облеклась посланная им мысль, подобрал мозг самого Дана, возможно, для других вопрос прозвучал иначе, не изменилась только суть.

Маран пожал плечами. Как ни странно, водолеянин словно понял его. Некоторое время он стоял неподвижно, потом, властно отстранив загораживавшего дорогу Патрика, обошел сбоку стол и оказался напротив Марана, в каком-нибудь полуметре от него. И молча вперил в того немигающий взгляд. Маран напрягся, как натянутая струна, и стиснул зубы. Минута, вторая… Артур, стоявший к Марану ближе всех, со стоном упал на колени, потом повалился ничком, водолеянин не обратил на него никакого внимания, он продолжал смотреть на Марана, тот побледнел, потом побелел, на лбу у него выступили крупные капли пота, он, кажется, даже пошатнулся, но снова выпрямился. Дан вспомнил о станнере в кармане брюк, совсем близко, но попробовав достать его, понял, что не может, руки ему не повиновались. Наконец водолеянин отвел глаза и, как ни в чем не бывало, пододвинул стул и сел. Выглядел он слегка комично, короткие ноги не доставали до пола, а тучное тело выступало за края сидения, но улыбнуться никто не подумал. Поэт и Мит помогли Артуру подняться и водрузили его в единственное небольшое полукресло, а Маран молча нашарил стул и тоже сел.

— Откуда вы? — спросил водолеянин. — С Новой Эдуры или Старой?

— Гол! — прошептал стоявший рядом с Даном Патрик замирающим голосом.

— Частично со Старой, — сказал Маран. Дан подскочил. Неужели Маран уже для себя решил… — А частично с другой планеты.

— Какой?

— Торены.

Водолеянин задумался, потом сменил тему, то ли счел информацию достаточной, то ли Торены не знал и не хотел это обнаруживать.

— У вас есть еще один летательный аппарат, — не спросил, а констатировал он. — Поменьше этого. Я хотел бы им воспользоваться. Конечно, я мог бы… — он оборвал мысль, снова уставился на Марана и сказал: — Предлагаю сотрудничество. Мне надо побывать на дальних островах. На лодке туда не дойти. А вас, как я понимаю, привело сюда любопытство. Наверно, вы не откажетесь удовлетворить его и в том, что касается островов.

Он выжидательно умолк.

Маран повернулся к компьютеру.

— Карту мира, — бросил он. — Восточное полушарие, — и когда на экране монитора возник синий круг с небольшой россыпью алых пятнышек в центре, посмотрел на аборигена. — Ты имеешь в виду эти острова?

Водолеянин поглядел на экран, не выказал ни малейшего удивления, только чуть нахмурился и кивнул.

— Ты один? — спросил Маран.

— Один.

— В флайере помещаются трое. Ты, я и еще один из наших. Согласен?

— Согласен, — сказал водолеянин.

— Когда? — спросил Маран.

— Завтра. Как только встанет солнце, — объявил абориген и поднялся.

Неспешно, с достоинством он пронес свое крупное тело по коридору, спустился по трапу и поднял с песка нечто деревянное. На экране очертания предмета были плохо различимы, но, когда туземец поставил его стоймя и примостился сверху, Дан наконец разобрал, что это такое. Странная штуковина напоминала пластмассовый самокат, на котором он разъезжал по двору в детстве.

Когда водолеянин исчез с экрана, Маран с усилием поднялся.

— Пойду прилягу, — пробормотал он. — Дан, если тебе не трудно, принеси мне две-три капсулы витина. — И прошел к двери не обычной своей легкой, пружинистой походкой, а ступая тяжело и шатко.

Дан быстро отыскал в аптечке витин и, прежде чем идти за Мараном, сунул пару капсул Артуру, который продолжать сидеть там же, куда его взгромоздили Мит с Поэтом. Тот проглотил витин и с трудом проговорил:

— Непостижимо… Непостижимо…

Дальше Дан слушать не стал, побежал в каюту, Маран лежал на койке, закрыв глаза, но, услышав шаги, открыл их и посмотрел на Дана.

— Что с тобой? — спросил Дан встревоженно.

— Слабость, — уронил Маран, проглотил капсулы и снова закрыл глаза.

Дан молча стоял над ним, ожидая, когда подействует стимулятор, обычно это занимало минут пять. Пока он ждал, появился Поэт, потом Патрик, наконец Мит, одного только Артура видно не было. Совсем без сил, что ли?

— Артур говорит, совершенно непостижимо, как Маран это выдержал, — сообщил Патрик Дану с порога.

— А что это, собственно, было? — спросил Дан.

— Приказ лечь на пол. Направленное излучение. Артур стоял с краю и то…

Маран открыл глаза, оглядел собравшихся и остановил взгляд на Поэте.

— Что поймал? — спросил он.

— Злобу, наверно, — буркнул Патрик. — Ненависть. Желание унизить, покуражиться.

— Не совсем так, — возразил Поэт. — Вначале, когда он только пришел, был чистый интерес. Холодный такой. Научный, я б сказал. Потом добавилось желание… не то чтобы унизить, нет, просто… понимаете, он как бы априори считает, что может подчинить своей воле кого угодно, это и было стремление подчинить, иными словами, поставить все на свое место. Но интерес при этом не пропал. А в конце… — Он подумал и сказал чуть нерешительно: — По-моему, он тебя даже зауважал. Правда, это не слишком лестное уважение, с оттенком превосходства, ну как взрослый отнесется к ребенку, который возьмет да решит сложную математическую задачу или обыграет в шахматы серьезного игрока.

— Словом, — спросил Патрик недоверчиво, — вражды он к нам не питает?

— Нет. Смотрит сверху вниз — да.

— Понятно, — сказал Маран.

— И как же ты выдержал его натиск? — полюбопытствовал Патрик.

— Знаешь, мне очень трудно это объяснить, — ответил Маран задумчиво. — Сейчас, задним числом, я, кажется, более или менее понимаю, но в тот момент… Это был чистой воды инстинкт. Он направил на меня поток энергии… ментальной или иной, неважно, я ведь не способен отличить ментальное излучение от любого другого… образно выражаясь, хлестнул энергетическим бичом или ударил мечом… ну я и прикрылся. Не могу даже представить себе, как это вышло, знаю только, что я израсходовал весь свой энергетический запас.

— Энергетический запас? — переспросил Патрик недоуменно.

— Кевзэ, — сказал Поэт.

— Но это же в сексуальной сфере, — пробормотал ошеломленный Патрик.

— Нет. Вторая сфера это лишь одна из возможных точек приложения. С помощью кевзэ можно регулировать энергетические потоки в целом.

— И вы можете защититься от ментального поля?

— Как видишь, — сказал Поэт. — Правда, я не очень представляю себе modus operandi. Впрочем, если один раз получилось, значит, получится и в другой. Знаешь что, Маран? Мы с Митом это дело обмозгуем. А ты немного поспи.

Дан ожидал, что Маран возразит, но тот сказал:

— Пожалуй.

Патрик первым пошел к двери, но вдруг вернулся.

— Чуть не забыл, — сказал он. — Насчет Старой Эдуры. Ты все-таки пришел к выводу, что речь идет о Земле?

— Это был выстрел наугад, — признался Маран.

Дан шумно вздохнул. Он надеялся, что у Марана появились какие-то новые идеи в пользу его же старой гипотезы.

— Черт знает что, — сказал Патрик, когда оба торенца уединились во второй каюте, а они с Даном, оставив Марана одного, вернулись в пультовую, где в кресле, уронив голову на плечо, похрапывал Артур, — а я был уверен, что сфера применения кевзэ весьма специфическая. Треклятые журналисты! Все уши прожужжали… Я даже думал, что на Торене слишком много внимания уделяют постельным делам.

Дан усмехнулся.

— Маран, вообрази себе, совсем другого мнения. Он считает, что это у нас, землян, один секс на уме.

— Слушай, а ты ведь занимаешься этой штукой. А ты смог бы, как Маран?

— Не думаю, — ответил Дан честно. — Во всяком случае, рефлекторно, как он. Вот если они разберутся, как и что, и детально объяснят, тогда может быть.

— Я тоже хочу освоить это дело, — сказал Патрик решительно.

— Попроси Мита, я думаю, он не откажется тебя учить, — предложил Дан и смутился. — Я не к тому, чтобы… Конечно, можно и Марана. Просто я…

— Просто ты присвоил себе все права на Марана и делиться не желаешь. Ладно, ладно, не надувайся, я шучу.




Взять с собой Маран почему-то решил Дана. Правда, с тем, как создается энергетический щит, не удалось пока разобраться не только Поэту и Миту, но и самому Марану, однако всегда ведь оставалась надежда, что в критическую минуту инстинкт сработает и у тех. Дан, впрочем, был выбором Марана чрезвычайно польщен и никаких вопросов не задавал. Объявил о своем решении Маран в конце довольно долгого совещания, на котором все увлеченно строили предположения по поводу того, что понадобилось их новому знакомцу на дальних островах. Теории возникали вплоть до самых фантастических, подземные и подводные города само собой, но Патрик, руководствовавшийся в своих интеллектуальных исканиях фразой одного из ученых позапрошлого века, Нильса Бора, кажется, «ваша теория недостаточно безумна, чтобы оказаться верной», вроде бы так, пошел дальше, предложив достаточно безумную, на его взгляд, гипотезу, что водолеяне не единый вид, а два — физически неразличимых, но разного уровня развития. Большинство, по его мнению, было полуразумно, нечто вроде питекантропов, а меньшинство эволюционировало до почти сверхчеловеков, и чтобы не подвергнуться преследованиям, как это случается во всеми, кто выделяется из общей массы, перебралось на дальние острова, где и живет, зарывшись в землю или прикрывшись каким-нибудь специальным полем, защитным куполом. Дан подумал, что одна здравая мысль в этих сомнительных рассуждениях бесспорно есть: водолеяне действительно как бы относились к двум видам, правда, второй из них был представлен пока единичным экземпляром… Наверно, если как следует поискать, нашлись бы и другие такие, но мало, ведь до сих пор их не засекали… Были ли они последними могиканами?.. Или первыми, как полагал Патрик?.. Ему припомнилась некая футурологическая книга о возможной эволюции homo sapiens, автор ее утверждал, что сверхчеловек появится в результате мутаций, вначале единичных и только потом… Да, но откуда свежемутировавший водолеянин мог знать про Эдуру? Нет, наверно, тут все-таки идет обратный процесс. Но как представить себе частичную деградацию? Одни выродились, а другие вполне сохранны?.. Пока он пытался отделить зерна от плевел, еще одну гипотезу преподнес Артур, подумав, Дан, признал про себя, что мысль интересная, тот предположил, что на Врджлакстла свирепствует какая-то хроническая болезнь, поражающая мозг, нечто вроде энцефалита, потому и у большинства умственные способности снижены. Разделение на больных и здоровых выглядело более реалистичным, чем на «кроманьонцев и питекантропов», так Дан и сказал, когда поинтересовались его мнением. Маран теоретизировать не стал, просто подвел итоги обсуждения, а по поводу завтрашнего похода бросил одну-единственную фразу:

— Я думаю, на островах сохранилось или могло, по сведениям нашего нового приятеля, сохраниться нечто с тех времен, когда врджлакстлане знавали Старую и Новую Эдуру.

И сразу встал.

Позднее, ложась спать, Дан, долго размышлявший над этой фразой, не выдержал и попрекнул Марана его извечным пристрастием к таинственности.

— Я понимаю, ты не любишь ошибаться. Но ведь не ты один такой. Никто не любит. Однако другие не секретничают, надо или не надо.

— Да я не секретничаю, — сказал Маран. — Просто с некоторых пор я заметил, что к моим словам слишком прислушиваются. Это лишает меня права на ошибку. Потому я и стараюсь не говорить ничего, в чем не уверен хотя бы на девяносто процентов.

— И на сколько процентов ты уверен в том, что разгадал здешние загадки? — поинтересовался Дан.

Маран улыбнулся.

— Врет он все, — вмешался Поэт. — С некоторых пор! Не верь ему, Дан, он всегда был такой. Скрытный до невозможности. С детства.

— Ну уж и с детства, — сказал Маран.

— Да! Вот, кстати, припомнилась мне одна история. Было нам, Дан, тогда лет по восемь-девять. Пришел он к нам как-то обедать.

— Уже в те времена я обедал чаще у них, чем у себя дома, — пояснил Маран. — С тех пор, как умерла мать… — Он махнул рукой и умолк.

— Так вот. Принес он с собой книгу, читает, мы, Дан, тогда читали все подряд, от сказок до газет, мать моя стала звать нас к столу, он раз кивнул, два кивнул… А книжка попалась захватывающая, так случилось, что я прочел ее раньше, обычно бывало наоборот, заглянул, вижу, он на самом интересном месте… и тут он захлопывает книгу и идет за стол, отец мой любопытствует, дочитал ли, а он говорит, что нет, просто понял, чем кончится. Чем же, спрашиваю я, скажи, раз ты такой умный. Слышу в ответ: зачем? А чтобы я знал, правильно ли ты угадал. Он мне говорит: я, когда дочитаю, тебе сам скажу, прав я был или нет. Мало ли что ты скажешь, отвечаю я разочарованно. Как ты думаешь, что он мне на это говорит? Ты что, не веришь моему слову? Холодно так, как он умеет иногда.

Дан хихикнул.

— Вот. Я даже растерялся, ну ребенок, восемь лет, а тут вопросы чести и достоинства чуть ли не. Молчу. А он продолжает: что ж, не веришь, не надо. Тут уже мама вмешалась, спрашивает: Маран, неужели для тебя неважно, верят тебе или нет? Он на это философски так пожимает плечами… он уже тогда любил пожимать плечами… хотя в последнее время как будто перестал…

— Меня отучил Санта, — сказал Маран, — когда видишь себя как бы в зеркале…

— В общем, пожимает плечами и выдает такую примерно фразу: другие — дело десятое, главное, чтобы я сам знал, прав я или нет.

— И так и не сказал? — спросил Дан. — Насчет книги.

— Нет, конечно. Если он упрется, из него клещами слова не вытащишь. Второго такого фрукта, Дан, на свете нет, это я тебе авторитетно заявляю.

— Такого, как ты, тоже нет, — заметил Маран.

— Да, теоретически все люди уникальны. Правда, на практике в большинстве своем они похожи до тошноты, — вздохнул Поэт и отвернулся к стенке.

Дан подумал, что он огорчен, неудивительно, наверняка рассчитывал на вакантное место в флайере, однако оказался достаточно деликатен, чтобы не пытаться переубедить Марана или уговорить на правах старинного друга, надо признать, он вел себя безукоризненно, раз пошел в команду, то подчинялся без лишних слов… Дану даже стало неловко, что он обошел Поэта и прочих, и хотя его вины в подобном раскладе не было никакой он все равно чувствовал себя виноватым и с этим чувством не только заснул, но и проснулся.

Водолеянин появился, как и обещал, с восходом солнца. Он небрежно бросил свой самокат на песок возле орбитолета и стал осматривать уже подготовленный к предстоящему путешествию флайер, медленно обходя его кругом.

— А игрушка-то не из дерева, — сказал Патрик, подошедший к самокату.

— Из чего же? — спросил удивленный Дан.

— Из пластмассы. — Воспользовавшись тем, что туземец скрылся за флайером, Патрик присел на корточки и пощупал «игрушку». — Интересная фактура, — добавил он, — Материал прочный, но упругий. Смотри. — Он надавил пальцем, и на самокате осталась вмятинка. Дан с интересом следил за тем, как она медленно сглаживается.

— Вот тебе и первобытный народец, — констатировал Патрик. — Да, Маран в очередной раз оказался прав.

— А ты сомневался? — усмехнулся Дан.

— Не то чтобы очень…

— Дан, — позвал Маран. — В путь!

И Дан, оставив Патрика, побежал к флайеру.

Автопилот Маран включать не стал, повел флайер сам. Водолеянин уселся справа от него, так что Дану досталось место слева. Вначале он, откинувшись на спинку, осторожно косился в сторону аборигена, пытаясь определить, подсматривает ли тот, как Маран управляет машиной. Однако водолеянин бросил на пульт один лишь взгляд и отвернулся к окну, как будто его больше интересовал пейзаж внизу, конечно, ведь вид сверху был для него нов и необычен. Собственно, Дан и сам поглядывал в окно, а когда убедился, что абориген всецело поглощен созерцанием собственного мира, тоже прилип к стеклу.

Флайер шел низко и довольно медленно, острова внизу не проносились, а проплывали, можно было разглядеть и лес, и поляны, и пляжи, и даже туземцев, сидевших на своих «лавочках», это спозаранку-то, бродивших по дорожкам, а кое-где и купавшихся в море, правда, в основном, они держались берега, и не барахтались, а неподвижно стояли по горло в воде. Особенно Дана заинтересовали песчаные косы и перешейки, словно мостики, связывавшие между собой отдельные острова, весь архипелаг был, в сущности, одним целым. Ему вспомнилось замечание Артура, еще там, на Земле, когда они изучали карты Врджлакстлы. «Как нейроны, — сказал он, — нейроны ведь все соприкасаются, не телами, конечно, а отростками»… Правда, от одного архипелага до другого эти отростки не дотягивались… Когда последний клочок земли остался позади, Маран набрал скорость, флайер понесся, как ракета, Дан вспомнил, что машина гоночная, и только теперь осознал, что Маран выбрал из десятков моделей эту именно из-за ее скоростных качеств, наверняка еще на Земле надумал посетить дальние острова. Гонка, впрочем, длилась недолго, показался следующий архипелаг, и Маран снова сбросил скорость. Так они миновали одно за другим все лежавшие по пути скопления островов и оказались над абсолютно пустынным океаном. И только тогда флайер показал все, на что способен, Дан никогда на таком не летал и был совершенно ошеломлен возможностями машины, а заодно и благоприобретенными за минувшие три или четыре года навыками Марана в вождении летательных аппаратов. И однако шел уже пятый час полета, когда на горизонте показалось кроваво-красное пятнышко. Всего островов было шесть, пять обычных, поросших лесом, и один абсолютно голый. Голый и гладкий. Дану сразу вспомнилась Эдура, опаленный древней войной большой материк, местами оплавленный и без единого возвышения, даже жалкого холмика, на всем своем немалом протяжении. Тут, конечно, никаких следов войны не было, просто покрытая белоснежным, как и везде, песком идеально ровная поверхность, Дану пришло на ум и сравнение Марана, которое тот обронил в каком-то разговоре об эдурских реалиях, и он невольно повторил его вслух:

— Гладкий, как космодром.

— Может, это космодром и есть, — сказал Маран.

— Как?

— Ну не летали же они на Старую и Новую Эдуру мысленно.

— А вдруг кто-то сам к ним прилетел? И описал…

— С Земли?

— Мало ли. Может, кто-нибудь еще… — Он понимал, что его теория звучит неубедительно, и сменил тему. — А где тогда постройки космопорта? Центр управления и прочее.

— На соседних островах. Или под землей.

Дан подумал, что водолеянин, с той минуты, как последний архипелаг остался позади, словно дремавший в своем кресле и за все время полета не проронивший, а вернее, не передавший ни слова, наверно, знает ответ на его вопросы, и тот вдруг зашевелился, то ли поймал его мысль, то ли услышал реплику Марана, а может, просто решил, что пора вмешаться.

— Там где-то должен быть вход в подземелье, — сообщил он, тыча рукой вниз, в сторону острова, над которым висел флайер. — Вот только где…

— Если это действительно космопорт, — заметил Дан, — то никак не в центре. Где-то на периферии.

Маран кивнул.

— Я думаю, в натуре его легче разглядеть, чем на экране, — сказал он. — Смотри вниз и, если что увидишь, фиксируй. — Он передал Дану маленький пульт и повел флайер в сторону берега.

Крошечный воздушный кораблик медленно плыл над прибрежной полосой, а Дан внимательно обозревал песок внизу. Ничего. Завершив первый круг, Маран отвел машину метров на тридцать-сорок от черты прибоя и пошел на второй, потом третий. И именно на третьем круге Дан обнаружил углубление в песке.

— Разворачивайся, — скомандовал он, нажимая на сенсор.

Маран поглядел на остановившееся изображение на экране и притормозил.

— Если это вход, то засыпанный по самую макушку, — пробормотал он, описывая изящный вираж, достойный показательных выступлений на чемпионате по пилотажу.

Флайер сел на песок в трех метрах от подозрительной ямы. Дан соскочил вниз первым и сразу нагнулся, чтобы пощупать почву, так и есть, под нетолстым слоем песка была необычайно твердая поверхность, немного шершавая, напоминавшая на ощупь матовое стекло.

— Ты был прав, как всегда, — сказал он со вздохом.

Маран не ответил, он уже стоял возле углубления, разглядывая его, собственно, смотреть было не на что, обыкновенная яма глубиной в метр, с пологими стенками… только вот она почему-то была не круглой, а овальной. Маран вынул из кармана рулетку и прошел к концу овала. Тонкий металлический прутик пополз вниз, вонзился в песок и стал продвигаться дальше. И уперся во что-то твердое.

— Метр, — сказал Маран. — Так.

Он свернул рулетку и направился к другому концу овала. Там песчаный слой имел толщину чуть меньше четырех метров.

— А посередине лестница, — пробормотал Дан. — Которая упирается в дверь.

— Я могу ее открыть, — сказал вдруг водолеянин. — Если за ней широкое помещение, песок просто рассыплется по полу, и мы пройдем.

Как это ты откроешь, хотел спросить Дан, но не спросил, вовремя понял. Конечно, если на Земле замки настраивают на биополе, то тут сам бог велел применять для той же цели ментальное излучение. Правда, замки на основе биополя индивидуальные, для того их и придумали, чтобы никто чужой отпереть не мог, так неужели эманация мозга у всех одинаковая? Хотя на Глелле ведь голосовые замки мог открыть любой, и не только глелл, но даже и человек… Пока он думал, Маран возразил водолеянину.

— Если это действительно космопорт, вряд ли его подземные помещения находятся так близко к поверхности. За дверью может оказаться еще одна лестница или, хуже того, лифт.

— Может, и нет, — заметил Дан. — Все ведь зависит от прочности материалов. Когда на Земле строили первые станции метро, зарывались чуть ли не на сотни метров, а теперь подземное строительство ведется почти под самой поверхностью.

— Все это верно, — ответил Маран, — но лучше перестраховаться, чем потом выгребать песок с еще большей глубины.

— Привести робота? — спросил Дан.

— Давай.

Водолеянин, выпучив глаза, разглядывал небольшой серебристый куб на колесиках, который, вытянув вперед толстый шланг-хобот, всасывал песок. По мере того, как раздувался выступивший из его корпуса мешок из сверхпрочного пластика, яма становилась все глубже. Когда мешок наполнился, робот резво откатился в сторону и опустошил его, потом снова вернулся к яме. Через четверть часа хобот уткнулся в низ высокой, почти трехметровой двери, к которой вел довольно крутой пандус.

— Теперь можешь открывать, — сказал Маран водолеянину.

Тот молча спустился по пандусу, стал перед дверью… Ничего не произошло. Водолеянин расставил ноги, словно попрочнее упираясь в землю, и закрыл глаза. Сосредотачивается, понял Дан. Прошло две-три минуты. Дан с любопытством рассматривал набычившегося аборигена, представить себе, с чем тот сражается, было трудно, то ли требовалась большая интенсивность воздействия, то ли ментальные поля обладали определенными характеристиками, и запирающий механизм все-таки был настроен на какую-то, например, длину волны… А может, замок был просто иным, не ментальным, а, допустим, электромагнитным?..

— Не попробовать ли «ключ»? — спросил Дан, машинально опуская руку в карман и поглаживая пристегнутый цепочкой к поясу крохотный кубик.

— Подождем еще, — ответил Маран.

И тут дверь дрогнула и поползла влево, уходя в паз.

— Прошу, — сказал водолеянин победоносно.

Маран оказался прав, за дверью начинался еще один пандус, стиснутый стенами и уходивший вниз на удивление круто, спускаться по нему было не легче, чем с приличной горы, Дан заметил однако, что абориген шагал свободно, без какого-либо напряжения или неловкости, наверно, его суставы имели иную конструкцию. Под ногами хрустел песок, видимо, за долгие годы, если не века, прошедшие со времен, когда космопорт функционировал, он просочился в зазор двери песчинка за песчинкой. Хотя снаружи проникал свет, но его было недостаточно, чтобы рассмотреть фактуру стен или потолка, Маран вынул и включил фонарик, и Дан последовал его примеру. Пандус шел не прямо, изгибался, но был короток, всего метров десять-двенадцать, и они оказались в большом восьмиугольном зале. Противоположную половину зала почти целиком занимало то, что безошибочно можно было определить словом «пульт»: циферблаты, экранчики, кнопки, клавиши и тому подобное. Сидений перед пультом не было, то ли их убрали когда-то давным-давно, то ли работавшему с ним персоналу полагалось стоять, скорее первое, поскольку мебель в зале отсутствовала вообще. Кроме того пандуса, по которому они спустились, виднелся еще один, а между ними ряд узких дверей. Пол, как и пандус, был покрыт тонким слоем песка. Водолеянин быстро прошел к пульту и остановился перед ним, а Дан еще озирался, когда Маран коснулся его локтем и показал глазами наверх. Дан поднял голову и обнаружил, что потолок имеет куполообразную форму и испещрен какими-то крупными точками. Пару минут он ломал голову над тем, что ему эти точки напоминают, потом хлопнул себя по лбу. Вот уж поистине горе-астрофизик!

— Иди сюда, — позвал Маран, прошедший в середину зала. И когда Дан присоединился к нему, сказал: — Стань на эту штуку.

Дан посмотрел на пол, туда, куда Маран показывал, и увидел нарисованный или вделанный черный круг, резко выделявшийся на белом покрытии, здесь, подальше от входа, песка было совсем мало, и разглядеть рисунок ничто не мешало. Он машинально ступил на черное пятно и вопросительно взглянул на Марана, но тот смотрел вверх, и Дан тоже запрокинул голову. И мгновенно понял замысел тех, кто спроектировал купол и нарисовал круг. Он видел звездное небо таким, каким видел его каждый житель этого региона планеты в ясную ночь, только здесь был как бы негатив. Будь небо земным, он, конечно, опознал бы звезды с первого взгляда, но здешнее столь досконально изучить не имел времени, к тому же, как ни ярко светили их сверхмощные фонарики, края купола оставались в тени. Впрочем… Покрутившись, он идентифицировал часть созвездий, потом понял, что в работе расписавшего потолок художника присутствовал элемент стилизации, звезды были не только увеличены в размерах, но и местами сдвинуты, многие послабее отсутствовали, и все-таки определить где что он более-менее сумел, приглядевшись, опознал и район, в котором следовало находиться Солнцу, и показал на него Марану.

— Как жаль, что здесь нет надписей, — сказал тот меланхолично.

Дан рассмеялся.

— А ты надеялся найти еще один атлас?

— А почему нет? — спросил Маран. — Разве звездным картам не место скорее в космопорте, нежели в музее древностей?

— Ты заранее знал, что тут окажется космопорт?

— Скажем так, я этого не исключал, — ответил Маран дипломатично.

Дан наконец понял, почему Маран прихватил на острова его, а не Поэта или Мита. Хотя, если на то пошло, надо было взять скорее Патрика, поскольку пульт… но нет, специфика экспедиции такому решению противоречила, на небезопасной планете командир и его заместитель не имели права покидать корабль одновременно…

— Может, посмотрим, что в соседних комнатах? — предложил он.

Маран повернулся к водолеянину, все еще бродившему вдоль пульта, и спросил:

— Не осмотреть ли нам остальные помещения, Прдлактл?

И когда он успел выяснить, как зовут аборигена? Дан удивился, потом решил, что это могло произойти только утром, когда он разглядывал с Патриком самокат.

— Да, конечно, — отозвался водолеянин и отвернулся от пульта.

Маран не сделал никаких попыток пройти вперед, а подождал, пока туземец пересечет зал и сам откроет первую дверь. Словно отвечая на незаданный вопрос Дана, он тихо сказал:

— Он здесь хозяин, а мы только гости.

Дан промолчал, подумал лишь, что на Глелле Маран, в том, естественно, что касалось общественных помещений, подобной щепетильности не выказывал. Впрочем, где как себя вести, Марана учить не приходилось, он был прирожденным дипломатом, и Дан не мог припомнить случая, когда тот ошибся бы в оценке ситуации и выборе соответствующей манеры поведения, будь то на Земле, Торене или любой другой планете.

Вслед за Прдлактлом — имя собственное словно сразу сделало того более человечным, они вошли в первую дверь. Комната за ней предназначалась, наверно, для отдыха, вдоль стен стояли довольно широкие скамьи, без спинки, правда, но Дан уже догадался, что водолеяне не нуждаются в опоре, собственно, Артур что-то говорил насчет особенностей строения позвоночника или того, что таковой аборигенам заменяло… Стены были в радужных разводах, краски совершенно ослепительные, представить себе глаза, которые отдыхают, созерцая эту немыслимую пестроту, Дан не мог, ни глаза, ни мозг. В центре стоял большой, очень низкий, вровень со скамьями, стол, и ничего больше в комнате не было. В следующем, расписанном в том же стиле помещении стол отсутствовал, скамьи, правда были, но располагались не у стен, а рядами, кроме них Дан заметил лишь один предмет, высившийся на подставке в углу узкий длинный параллелепипед белого цвета. Завидев странную штуковину, водолеянин устремился к ней и торопливо поддел пальцем нижний край передней грани. Грань сложилась гармошкой, открыв внутренность параллелепипеда, это оказался своеобразный шкафчик, в котором рядами, наверно, на прозрачных, невидимых при свете фонариков полочках, были разложены молочно-белые кубики размером чуть больше игральной кости, абориген, вынул пару, подержал на ладони и положил на место, потом закрыл шкафчик и бережно взял его в руки.

— Что это? — спросил Дан чисто машинально, не надеясь на ответ, но абориген отозвался:

— Это то, что вы называете библиотекой.

— И как их читают?

Спросил и подумал, неужели опять ментальное поле, но Прдлактл сообщил вполне добродушно, видимо, его обрадовала находка:

— С помощью специального устройства. С собой, как видите, у меня его нет, но я вам его покажу. Позднее.

За следующей дверью оказался коридор, который привел в обширное помещение, заставленное неизвестными механизмами разной степени сохранности, некоторые блестели, как новенькие, от других остались лишь ржавые остовы, тут, очевидно, располагались технические службы космопорта. Разобраться с тем, как все эти агрегаты работают, смогли б только специалисты, и Дан, добросовестно пройдя меж рядов по своей половине — едва войдя, Маран кивнул ему направо, а сам свернул влево — и засняв все, что попало в поле зрения камеры, прислонился к стене у входа, наблюдая за водолеянином, расхаживавшим среди явно неизвестных ему аппаратов с видом туриста, глазеющего на готический собор или, скорее, Эйфелеву башню. Свой шкафчик он нес с собой, обхватив его обеими руками.

В дальнем конце помещения, за последними механизмами обнаружился еще один длинный коридор, который уперся в закрытую дверь, Прдлактл тужился добрых десять минут, пока она поддалась. За дверью была крохотная площадка, от нее вилась уходящая далеко вниз винтовая лестница, далеко, ибо дверь выходила в пространство где-то посередине между полом и потолоком исполинского зала, занимавшего, наверно, всю середину острова, противоположная стена тонула в темноте, а купол просматривался с трудом. Зал, насколько позволял судить свет фонариков, был совершенно пуст. Дан машинально включил инфракрасную съемку.

— Что это может быть? — спросил вдруг Прдлактл.

— Ангар, наверно, — сказал Маран задумчиво. Пояснять, что это такое, он не стал, да водолеянин и не требовал у него разъяснений, наверняка все прочел в их головах, удивительно, что он вообще задал вопрос…

Уже перевалило за полдень, когда они выбрались наружу. Сорокачасовые местные сутки позволили бы продолжать поиски еще долго, но Прдлактлу почему-то не терпелось вернуться домой, он потребовал немедленно лететь обратно, позволил только наскоро обследовать остальные острова сверху, на бреющем полете, что, конечно, ничего не дало, лес скрывал все, не видно было даже полян.

На обратном пути Маран включил автопилот, но, если он думал побеседовать с туземцем, его ждало разочарование, тот закрыл глаза и словно задремал и только, когда флайер пошел на посадку, очнулся. Он вылез из машины, прижимая к себе свою находку, как любимое дитя, и, надо думать, был вполне удовлетворен результатами поездки, во всяком случае, церемонно попрощался и, взгромоздившись на свой самокат, даже помахал рукой, несомненно, позаимствовав этот жест у разведчиков, которые высыпали из орбитолета, чтобы их приветствовать.




— Хотел бы я знать, куда делись корабли, — выпалил Патрик, не дожидаясь, пока Дан с Мараном подойдут к трапу, на верхней ступеньке которого он стоял.

— Какие корабли? — спросил Дан, оглядываясь на океан за спиной.

— Да не морские! Космические.

— Вопрос интересный, — сказал Маран.

— Превратились в пыль, — буркнул Дан. — Проржавели и рассыпались.

— Космический корабль не может превратиться в пыль, — возразил Патрик. — Даже если заржавеют металлические части, что тоже неочевидно, всякого рода пластики никуда не денутся. И вообще, чем дальше развиваются технологии, тем более неуничтожаемыми становятся материалы.

— Тогда остается одно, — подал голос Поэт, выглядывавший из-за его спины. — Улетели. Если, конечно, вообще существовали.

— В каком смысле? — спросил Патрик, круто обрачиваясь.

— Самом прямом. Ангар ведь только одна из возможностей.

— А что это еще может быть?

— Да мало ли! Например, зал для представительных собраний.

— А пульт зачем?

— Для трансляций. Чтобы все врджлакстланское общество могло следить за выступлениями ораторов и принятием решений.

— Чушь, — сказал Патрик.

Поэт усмехнулся.

— Почему-то когда это происходит на Земле, оно тебе чушью не кажется. Ладно, я пошутил. Возвращаюсь к первому варианту. Улетели.

— Куда? — спросил Патрик.

Поэт пожал плечами. Тогда Патрик повернулся к Марану, но тот только покачал головой.

— Дай людям поесть, — вмешался Мит. — И отдохнуть.

— Даю, — сказал Патрик, отступая в сторону.

После ужина просмотрели видеоматериал, Дан особенно внимательно изучал то, что снял в инфракрасных лучах, однако никаких останков, ржавых остовов и даже груд пыли не обнаружил, пол ангара был ровный и чистый, ничего, кроме вездесущего песка, лежавшего тонким слоем. В потолке ангара, если то был ангар, оказался тонкий шов или стык, наверно, крыша раздвигалась, и астролет поднимали наверх, а может, он прямо оттуда и стартовал, кто знает, на каком принципе работала здешняя техника… И все-таки поразительно!

— Совершенно непостижимо, — сказал он вслух, — космодром и этот образ жизни. Словно древопитеки какие-то. Неужели они домов себе построить не могут или не могли?

— Все не так просто. — Артур нравоучительно поднял палец, потом смутился и торопливо заговорил. — Такой образ жизни для них оптимален. Я тут кое-что просчитал и промоделировал… Поскольку органом выделения у них служит кожа, то очень много значит темп испарения, а следовательно, благоприятные условия для него. Воздух, солнце, ветерок… Если их поселить в замкнутом помещении, они просто-напросто заплесневеют. Или понадобятся специальные климатизаторы, замысловатая техника… Зачем столько сложностей? Кстати, эта вата, из которой они делают свои постели, чрезвычайно гигроскопична.

— Ребятам повезло с деревьями, — пробормотал Патрик.

— Или деревьям повезло с ребятами, — возразил Поэт.

— Скорее так, — согласился Маран.

— Вы хотите сказать?..

— Да. Не знаю, какие данные на этот счет получил Артур, но мне с самого начала казалось, что с этой биосферой дело нечисто. — Маран повернулся к Артуру. — Генетические исследования, как я понимаю, процедура долгая…

— Не самая краткая. Особенно при незнакомом генетическом аппарате, — ответил тот без всякого удивления, привык уже, подумал Дан. — Но судя по кое-каким признакам, ты, скорее всего, прав. Насчет всей биосферы ничего сказать не могу, но за то, что два сорта плодов, которыми я занимался, выведены искусственно, процентов восемьдесят. Они содержат животные белки и…

— Черт бы вас побрал, — воскликнул Патрик. — То-то я чувствую невольную робость при виде этих «древопитеков»! Наверно, мое подсознание уже угадало, что они — сверхчеловеки.

— Сверхврджлакстлане, — поправил его Поэт.

— Это дела не меняет. Не могу сказать, что мне нравится подобное положение вещей.

Дан подумал, что ему положение вещей нравится не больше. И, главное, чем дальше они продвигаются в познании этого якобы примитивного общества, тем рельефней становится разница между поверхностными, по сути, умениями человеческих существ и способностью врджлакстлан манипулировать глубинными основами мироздания. Позднее, в постели, когда потушили свет, и его товарищи по каюте уснули, он долго ворочался, размышляя над этим самым положением. Конечно, земные генетики тоже умели модифицировать фрукты и овощи, умели давно, правда, век с лишним назад поспешно выброшенные на рынок в силу тех или иных экономических интересов полуэкспериментальные продукты оказались в итоге причиной всяких болезней, вырождались целые поколения, потому на какое-то время все застопорилось, на свалку попало и годное, и негодное, и теперь все начиналось сначала, осторожно и постепенно. Так оно всегда с человечеством и бывает… Но, в любом случае, это люди умели. И однако не в той степени, добиться, чтобы на деревьях росли, так сказать, мясо и рыба, земная наука пока не могла… А ведь здешняя изменила не только плоды, сами деревья вряд ли появились на свет с плотной, похожей на черепичную кровлю кроной, идеально защищающей от дождя… А этот гигроскопический пух! А красочные, ярчайшие птицы и звери, никакой мимикрии, зато радость для глаза, да, несомненно, после стенных росписей в космопорту Дан уверился, что цветовое зрение водолеян более утонченное и совершенное… И вообще… Ужасаясь собственной фантазии, он подумал, что непонятно теплый климат тоже явление не случайное, а рукотворное, а значит, жители Врджлакстлы оказались способны на большее, чем глеллы, те ведь не сумели сделать свою планету менее засушливой и жаркой… впрочем, это не факт, может, они эволюционно приспособились к своим пустыням и ни в чем ином не нуждались… Все равно! Но как же столь развитый и одаренный народ превратился в то, во что он превратился? В каких-то полуобезьян, которые только спят да едят… Тут ему стало совсем уж не по себе. Он не относился к земным обывателям столь беспощадно, сколь Патрик, в конце концов, он сам был человеком средним, в космос его привело не столько стремление к новым горизонтам, сколько уговоры и увещевания Ники, сам-то он до сих пор валялся бы на диване и почитывал книжки, время от времени отбывая смену в лунной обсерватории… И тем не менее… Хлеба и зрелищ, вот и все, что нужно было обывателю с античных времен… Правда, тут телевизора нет, но, кто знает, может, водолеяне передают телепатически не только тексты, но и изображения, и здешние зрелища носят, так сказать, устный характер? Да, но на Земле есть и люди другого сорта, куда же делся слой тех, кто живет не хлебом единым, тут? Не улетели же они в самом деле на исчезнувших космических кораблях? Куда? Зачем?.. Снова ему вспомнилось мрачное периценское пророчество насчет того, что каждому государству положен предел, последний раз он думал над ним на Глелле… Тут же встали перед глазами и Старая Глелла и Новая, до которой им с Мараном после вынужденных похождений на Безымянной все-таки удалось добраться. Планета земного типа, более того, на первый взгляд не отличишь, Земля или нет, лазурное небо, синее море, зеленые деревья со спрятанными в кронах огромными цветами, похожими на магнолии, вот только голубыми, маленькие городки с изящными домиками, ничем не напоминавшими глелльские «термосы», понятно, в таковых не было нужды, а скорее смахивавшими на земные виллы, целехонькими, не тронутыми временем, поскольку не деревянными или каменными, а из пластиков. Еще? Флайеры, яхты, сады, небольшие заводы или фабрики… И все брошено. Как и на Старой Глелле, чисто, производства остановлены аккуратно, бережно, никакого варварства, ушли с достоинством. Куда? Подземелий нет, останков, скелетов нет, следы бегства отсутствуют… И, почти как тут, покинутый космодром, правда, без затей, на поверхности, космодром, ангары и ни одного астролета. Маран, выслушав доклад и полетав-побродив по нескольким поселениям, высказал предположение, что колонисты по какой-то неведомой причине вернулись на родину, а там следы затерялись. Может, еще обнаружатся, когда электронщики разберутся с компьютерами, сказал Дан, и Маран только печально кивнул… Да что ж это такое? Что с ними, со всеми происходит, с цивилизациями этими? Должна ведь в каждом случае найтись какая-то конкретная причина… А может, все-таки?.. Он осторожно вернулся к недавней своей мысли насчет утонувших материков. В свете новой идеи про искусственное изменение климата, техногенная катастрофа казалась более вероятной, не постепенное потепление, как на Земле, связанное с промышленными выбросами в атмосферу, а неверный расчет, хотели согреть, допустим, на пять градусов, а вышло десять, вечные льды растаяли не за два-три века, а за несколько лет, и ничего не удалось придумать, большая часть популяции погибла, а оставшихся недостаточно для воспроизводства творческих личностей, их ведь, как известно, рождается очень мало, а несколько десятков индивидуумов погоды не делают… А могут ли полярные льды, растаяв, повысить уровень океана настолько, чтобы утонули целые континенты? Почему нет, все зависит от строения планетной коры, на Безымянной, например, больше восьмидесяти процентов поверхности единственного материка на уровне моря, чтобы такие равнины затопить, достаточно лишь небольшого подъема воды, особенно если подобного рода суши много… Жалко, что за три года никто тут, на станции, об этой возможности не подумал, но ничего, лучше поздно, чем… Размышляя над тем, что гипотеза, кажется, достаточно безумная, и есть даже кое-какие возможности ее проверить, он незаметно заснул.




Проснувшись, Дан включил ночник, чтобы посмотреть, который час, время оказалось раннее, более точно определить это понятие он затруднялся, поскольку, каково здешнее деление суток, и с чего начинается отсчет, не знал, земные дни и ночи не имели с водолеянскими ничего общего, в итоге он сообразил, что во-первых, солнце уже взошло, а во-вторых, с момента, когда он лег, миновало полных восемь часов, так что можно вставать. В орбитолете царила тишина, но хотя Поэт спал, койка Марана была уже застелена.

Когда Дан вошел в кают-компанию, он увидел, что Маран колдует у пульта, по ритму, в каком мигали световые индикаторы, да уже по характерным движениям рук, он понял, что тот работает с зондами. На мониторе, впрочем, была лишь карта западного полушария целиком и рядом увеличенный регион, в центре которого находился их архипелаг.

— Доброе утро, — сказал он.

— Доброе утро, Дан, — откликнулся Маран, не оборачиваясь. — Если идешь в камбуз, прихвати, пожалуйста, на обратном пути кофейник.

Пустая кружка уже стояла у его локтя, но тарелки Дан не увидел, потому наготовил побольше бутербродов, выгреб из холодильника несколько баночек с йогуртом и творожным кремом, заварил свежий кофе и вернулся в кают-компанию с подносом. Поставив кружки и тарелки прямо на пульт, он подсел к Марану и стал наблюдать за его манипуляциями, но понять, чем конкретно тот занимается, не смог.

— Давно встал? — спросил он.

— Пару часов назад, — ответил Маран рассеянно.

— Ну и что делаешь?

— Промеры.

— Вот как, — протянул Дан. Он старался говорить безразличным тоном, но разочарование, которое он испытал, видимо, отразилось в его голосе, потому что Маран обернулся к нему, посмотрел пристально и улыбнулся.

— Еще вчера — по дороге туда, утром ведь море прозрачнее, увидев воочью, насколько тут, в районе островов, мелко, я подумал, что хорошо бы промерить глубины. Но день был тяжелый, и я решил отложить эту операцию на сегодня.

— Qui prior tempore, potior jure, — вздохнул Дан. — Хотя, если честно, я еще и не промерять шел. Я только собирался поделиться с тобой одной идеей…

И то еще неизвестно, подумал он тут же, при том характере, который достался на его долю, он всякий раз стеснялся высказывать посещавшие его неординарные мысли, дожидаясь, пока они получат практическое подтверждение или хотя бы подкрепление. И обычно опаздывал…

Но Маран немедленно спросил насчет идеи, и ему волей-неволей пришлось свои домыслы изложить. Маран выслушал, кивнул и снова повернулся к пульту.

— Много успел? — полюбопытствовал Дан.

— Смотря с какой точки зрения. Если делать это всерьез, то немного, если для прикидки, то… — Он пробежался пальцами по сенсорам, и на карте региона появились десятки цифр.

— Сколько скинем? — спросил Маран.

— Пять, — решил Дан, присмотревшись к числам, очень, надо заметить, небольшим. — Для начала.

Маран сформулировал задачу и откинулся на спинку кресла. Минуту оба нетерпеливо пожирали глазами экран, на котором ничего не менялось. А потом произошло маленькое чудо. Уровень океана стал стремительно понижаться, мелькнули отметки 1, 2, 3, 4, 5, и из-под воды выплыли три большущих острова с прихотливо извивавшимися берегами, без гор, но со множеством озер и узким, длинным морем посередине.

— Если скинуть еще метров пять, появится континент, — сказал Маран.

— По всей видимости, — согласился Дан.

— Однако это ничего не доказывает, — продолжил Маран хладнокровно. — У нас ведь нет подводных археологов, чтобы покопаться на шельфе. Да и если б они были, кто может гарантировать, что в допотопные, так сказать, времена, врджлакстлане возводили какие-либо постройки.

— Если уровень океана поднялся от таяния льдов, то есть в результате потепления, значит, прежде было холоднее, и они нуждались в закрытых помещениях, — возразил Дан. — Правда, если это было очень давно, постройки могли просто раствориться в воде…

Распахнулась дверь, и на пороге возник Патрик.

— Что вы тут делаете в такую рань? — спросил он изумленно, потом посмотрел на экран и подошел поближе.

— Что такое? — Он подтянул, не глядя, стул, сел и уставился на несуществующие острова. И сразу понял, быстро он все-таки соображает, подумал Дан с легкой завистью. — Поднялся уровень океана, думаете? А причины?

— Есть у Дана одна идея.

И Дану пришлось держать речь перед Патриком.

— Почему бы и нет, — сказал тот, дослушав. — Правда, все эти истерические выкладки насчет затопления Европы мне не очень по нутру, не верю я в такое количество воды… А тут еще и Антарктиды нет, один плавающий лед…

— Может, Антарктида была, — возразил Дан. — И ушла под воду.

— Угу. Плоская, как тарелка? Ну да, я как раз хотел сказать, что на Земле настоящих низменностей, на уровне моря, не так много, здесь могло быть больше. Вроде восточного материка Перицены.

О Перицене Дан даже не вспомнил, а ведь ее малый, восточный, материк был в самом деле плоский, как тарелка, и даже более того, как лепешка…

— Ладно, — сказал Маран, — я думаю, дальше мы этим заниматься не будем. Поручим группе на станции, пусть потихоньку промерят и выяснят, существовала ли здесь Антарктида…

— Она же Атлантида, — сострил Патрик.

— Они же, — уточнил Дан.

— Антарктида, Атлантида и все прочее. Словом, я передаю эту работу станции.

Маран сел за пульт и, не мешкая долго, вышел на связь, Дан слушал его спокойную, уверенную речь и думал, что совсем не так давно они были на орбитальных станциях людьми подчиненными, история с Олбрайтом, когда Маран получил чрезвычайные полномочия, исключение, а вообще работники станций вовсе не обязаны выполнять указания командиров экспедиций. А теперь… Он вспомнил, как вытянулось лицо начальника станции, когда он узрел одновременно двух свалившихся на его голову заместителей шефа, и усмехнулся.

Патрик тем временем изучал на другом мониторе обстановку снаружи. Он поднял пару зондов, обозрел лес, пляж, море, а потом обернулся и поманил Дана.

— Глянь-ка! — он показал на два маленьких плота, шедших в сторону берега.

Дан не сразу понял, что в этой достаточно обыденной картине особенного, но через пару минут до него дошло. Плоты не покачивались на небольшой волне со спущенными парусами, не кружили на одном месте, как обычно бывало, даже не плыли куда-то медленно и словно неохотно, нет, они неслись, как пара глиссеров, паруса их все время меняли конфигурацию, ловя малейшие порывы ветра, словом, ими управляли твердой рукой, не отдавая на волю волн и легкого бриза. Буквально за несколько минут крошечные суденышки дошли до линии прибоя, взлетели на гребень волны, напомнив Дану о земном виндсерфинге, а потом паруса вдруг сникли, и плоты плавно вынесло на песок, теперь было видно, что толщина их сантиметров пять-шесть, не больше. Двое водолеян одновременно соскочили на берег, оттащили свои суденышки подальше от воды, каким-то особым образом сложили паруса, похоже было, что закрывают зонтик, и зашагали к лесу. Они один к одному напоминали Прдлактла, такие же уверенные, точные, быстрые движения, размашистая походка…

— Подкрепления, что ли, вызвал, — сказал Патрик озадаченно.

— Прдлактл?

Патрик промолчал, собственно, Дан и не ждал ответа.

Подошедший Маран попросил запустить запись, и они еще раз изучили новоприбывших. Вернее, стали изучать, но не успели сделать это до конца, потому что пришел сигнал с парившего над морем зонда, и, переключившись на его передачу, они могли лицезреть прибытие еще одного плота.

— Кажется, собирают войско, — сказал Патрик.

— Или совет, — предложил свою альтернативу Дан.

— Пойду поем, — решил Патрик.

Только он прошел в камбуз, как распахнулась дверь в коридор, и в кают-компанию влетел Мит, Дан никогда не видел его таким возбужденным.

— Маран, — выпалил он взволнованно, — мы, кажется, нащупали!

— Способ защиты? — понял его с полуслова Маран. — Представь себе, и я. Как будто… Пойдем. Дан, покарауль тут у пульта. Я тебе потом объясню, что и как.

Они ушли, оставив Дана перед монитором, он не обижался, понимал, что лишний, потому сосредоточился на наблюдении и за следующие двадцать минут, до возвращения Патрика, засек еще два плота.

Действительно похоже на войско, подумал он обеспокоенно. Во всяком случае, прибывавшие на остров водолеяне больше походили на солдат, чем членов парламента. Веселенькие дела. Ментальная война с превосходящим противником. Допустим, торенцам удастся отразить нападение, что тоже не факт, но земляне наверняка окажутся беспомощными, в первую очередь, Патрик с Артуром, хотя и в отношении себя он особых надежд не питал, Маран при его тренированности и технике и тот с трудом выдержал натиск водолеянина, что же он, новичок в кевзэ, только приступивший к освоению высшей ступени, может подобной силе противопоставить… Наверняка ничего, ведь выход за пределы сексуальной сферы, иными словами, управление энергообменом в целом принадлежало к премудростям высшей ступени, он до сих пор еще не научился использовать накопленную энергию для, например, запоминания, как это делал Маран, и не только, и Мит, и Поэт, да наверняка любой бакн, владевший высшей ступенью кевзэ, им, как недавно наконец понял Дан, чтобы выучить новый язык, никакого самогипноза нужно не было…

Он оказался недалек от истины, когда через добрых два часа Маран позвал его и попробовал объяснить, как создается энергетический щит, он, правда, хоть и смутно, но все-таки представив себе цепочку приемов, воспроизвести их, конечно, не смог, чему Маран не удивился.

— Это, наверно, стоило бы выделить в отдельную, третью, ступень, — сказал он, — укрепить, развить, глядишь, в итоге от щита удалось бы шагнуть к копью.

— К телепатии, что ли? — поразился Дан, и Маран неопределенно повел плечами, то ли да, то ли сам не знаю.

Он вышел, а Дан еще долго сидел на койке, пытаясь свыкнуться с мыслью, что человек способен стать телепатом.




Водолеяне атаковали во время ужина. Впрочем, осознал это Дан позже. Провал, ложная память, на сей раз нападение было подготовлено более чем основательно…

— Ей-богу, — сказал Патрик, — если б не решалась судьба Земли, я бы на это не пошел.

Дан молча кивнул.

— Тебе, наверно, еще труднее.

Дан снова кивнул. И впрямь, если бы от их предприятия не зависела судьба Земли… высокопарно звучит, да, но… Война шла уже третий год, и торенцы одолевали. Ну не смешно ли? При безусловном техническом превосходстве Земли, далеко опередившей торенскую науке, при той военной мощи, которую Земля уже практически восстановила, ликвидировав, при огромном напряжении сил, это надо признать, плоды глобального разоружения!.. Но торенские телепаты… Все началось с того, что стали пропадать корабли, обычные рейсовые астролеты, то тут, то там, без сигнала SOS, без каких-либо сообщений о неполадках, со всем экипажем, прошел добрый год, пока наконец удалось установить, что их захватили торенцы. Захватили, вооружили, посадили за пульты управления людей, которые на Земле же и обучались, все это выглядело настолько невероятным, что вначале вызвало скорее удивление, нежели возмущение. А потом начались военные действия. И сразу случился конфуз. Астролеты, подошедшие к Торене, были остановлены… нет, не военными кораблями, а бакнианскими телепатами, в объединенной торенской армии первую скрипку играли, конечно же, бакны. Земля потеряла еще несколько десятков боевых единиц, прежде чем восприняла угрозу всерьез и попыталась изменить тактику. Но на какую? Ментальную атаку мог выдержать астролет, пилотируемый автоматом, это понятно, беда в том, что земляне, сами вышедшие в гиперпространство всего пару десятилетий назад, не умели еще прокладывать через него курс от и до, то есть с Земли или из Солнечной, это все едино, непосредственно к Торене. Разумеется, автоматы можно было бы посылать с базы в планетной системе Литы, тамошнего светила, но бдительные торенцы стерегли свою систему достаточно зорко, во всяком случае, чересчур зорко для землян, давно забывших азы стратегии и тактики, в отличие от противника, ведь еще нынешнее поколение торенцев участвовало в Большой войне. Словом, пока Земле больше приходилось защищаться от хитроумного врага, наносившего молниеносные ракетные удары и бесследно исчезавшего, сумевшего к тому же создать базу в Солнечной системе, в поясе астероидов, а где именно?..

— Летят, — сказал Патрик вполголоса.

Дан повернул голову. Космическая шлюпка, вдруг выскользнувшая из темноты — она летела без опознавательных огней, пронеслась мимо, описала крутой вираж и села на гигантскую каменную глыбу, астероид, на котором была назначена встреча, в десятке метров от насторожившихся землян.

— Вперед! — скомандовал Патрик, и они дружно зашагали по неровной скальной поверхности к почти незаметному на матовом сером боку шлюпки люку.

Когда они подошли вплотную, люк открылся настежь.

— Быстрее! — бросил один из сидевших в шлюпке торенцев, — Маран ждет.

Дан несколько суетливо полез в люк. Да, Маран… Если в торенской армии первую скрипку играли бакны, то кто был концертмейстером у этих последних, гадать не приходилось. И все же… Он — машинально, заставлять себя не пришлось — стал думать о том, о чем должен был думать, они не знали, есть ли среди сопровождавших их офицеров телепаты, но на всякий случай… Он быстро утопил в глубинах сознания невольно всплывшее словосочетание «по решению штаба» и стал вспоминать. Бакна, малый дворец, человек у окна, пристально смотревший на него и Нику, столпотворение на площади, где он первый раз услышал это имя — Маран, Крепость, кабинет, где они часами вели доверительные беседы, осенние события… Потом он оставил Бакнию, перескочил на Перицену… долгое путешествие по пустыне, тряские изабры, на которых они бок о бок проехали несколько сот километров… Ехали, спали, завернувшись в шкуры, на песке, жарили на костре подстреленную дичь, ту мелочь, которую им оставляли лахинские «интенданты»… Атаната, вынужденные альпинистские подвиги, блуждание в подземельях, книжный клад, радиоактивная дыра… И это только начало, воспоминаний ему хватило бы на год, а не на коротенькие полчаса полета в шлюпке с выключенными огнями, потому как время военное… Что за бред, к чему все это, как такое стало возможным, словно не реальность, а дурацкая космическая опера, не книга даже, а кино, дешевка, рассчитанная на кретинов…

Шлюпка замедлила ход, подошла к очередной скале без особых примет, села, через отлично замаскированный шлюз их провели внутрь астероида, база была подземной, естественно, и землянам никогда не удалось бы ее обнаружить, ищи они хоть сто лет, разве что случайно, и то вряд ли, там, где Маран, случайностям места нет, провели, велели снять скафандры, обыскали, забрали бластеры и станнеры, складные ножики в брелках проигнорировали, маленькие, тонкие, не заслуживавшие внимания. Коридор шел вниз, вниз, когда они только успели такой длинный прорыть, наверно, тут была пещера, наконец проход кончился комнатой, где сидели за мониторами или стояли два десятка торенских офицеров в темно-синих форменных комбинезонах с серебряными нашивками, открылась дверь напротив, их впустили, и дверь снова закрылась, никто за ними не пошел. Из-за стола в дальнем конце помещения поднялся человек, он был один, без охраны, и… Дан пресек чуть не возникшую мысль. Маран, это был он, пошел им навстречу, неторопливо, без улыбки, но и без опаски, во всяком случае, с пустыми руками, наверно, не верил, что… И зря! Теперь уже можно! Маран был в двух шагах, и Дан, молниеносным движением раскрывая нож, одновременно расслабился, давая себе волю… И не почувствовал ничего, похожего на ненависть, которая должна была помочь ему поднять этот нож, миниатюрный, но острый, смертоносный, если знать, куда его направить, поднять и опустить. Он застыл в нерешительности, Маран подошел, протянул руку и взял ножичек из его разжавшихся пальцев. Дан уставился на свою пустую ладонь, потом поднял взгляд… Он был в кают-компании, Маран стоял прямо перед ним, держа в руке лезвием к себе столовый нож, острый, для мяса, на ужин был бифштекс. Он не смотрел ни на нож, ни на Дана, а мимо, в сторону, Дан повернулся туда же и увидел Патрика с еще одним ножом. Патрик покачивался, как пьяный, глаза широко раскрыты, но взгляд невидящий, как у лунатика. Поэт сидел на своем стуле, Мит стоял, прислонившись к переборке, оба… как это говорится у юристов?… в здравом уме и доброй памяти?… наблюдали за происходящим. Артур сидел, уронив голову на стол, словно спал.

Патрик неуверенно сделал полшага вперед. Мит отделился от стены, намереваясь, очевидно, его обезоружить.

— Погоди, — бросил Маран. — Я хочу посмотреть, до чего дойдет дело.

— А если он ударит внезапно?

Маран не ответил, только вручил отданный ему Даном нож Поэту и подобрался, готовый в случае чего защищаться. Но Патрик так и не напал. После долгой борьбы он неловко сунул нож в карман, и его тут же отпустило, он провел ладонями по лицу и с трудом выговорил слабым голосом:

— Что это было? Они?

Дан кивнул. Он чувствовал себя совершенно опустошенным, единственное, чего ему хотелось, это немедленно отсюда улететь… то есть ему хотелось лечь и закрыть глаза, но чтобы кто-то сел за пульт и, не мешкая, поднял орбитолет в воздух и дальше в космос. И никогда больше… Но Патрик, кажется, был иного мнения, он сжал кулаки и буркнул:

— Кончится тем, что я набью кому-то из них морду.

— Не сможешь, — сказал Дан устало.

— Почему это?

— Если ты видел то же, что я…

— Астероид, — проворчал Патрик. — Да?

— Да. Там ведь лейтмотивом было не коварство торенцев.

— А что? — спросил Патрик.

— Да то, что с телепатами не повоюешь.

— Может, и так, — согласился Патрик неохотно. Он вынул нож из кармана, с шумом бросил его на стол и спросил: — А вы что?

Он не обращался ни к кому конкретно, так что Маран промолчал, Поэт развел руками, а Мит сказал:

— Лично я ничего не видел.

— То есть им не удалось проломить этот самый щит?

— Они и не пытались его проламывать, — покачал головой Маран. — Притронулись, нащупали преграду и переключились на тех, кто ее возвести не мог.

— А с Артуром что? — Патрик наклонился к тому, присмотрелся, прислушался и констатировал: — Вроде спит.

— По-моему, его просто вывели из игры, — заметил Мит. — Сосредоточились на вас двоих. А его усыпили, я так понял. В самом начале атаки он навалился на стол и отключился.

— А мы что делали? — поинтересовался Патрик осторожно.

— А вы схватили ножи, встали…

— И?

Мит пожал плечами.

— Это длилось полторы минуты у Дана и три с четвертью у тебя, — сказал Поэт негромко. Он ткнул пальцем в сторону Дана, вернее, за его плечо, обернувшись, Дан увидел прямо напротив большой хронометр. Черт возьми! В галлюцинации он прожил не меньше часа, помнил каждую минуту, каждое движение, каждую мысль…

— Ты, наверно, хочешь, чтобы мы описали увиденное? — спросил он Марана и, не дожидаясь ответа, торопливо добавил, — Если можно, отложи это на пару часов.

— Да, конечно.

Маран смотрел на него с легкой тревогой, и он сказал:

— Ничего страшного. Я просто хотел бы побыть один.

Маран кивнул, и он пошел к себе.

Он долго лежал в темноте и думал, что доставившие ему столько неприятных переживаний палевиане — ангелы небесные по сравнению с этими грубо вырубленными, словно каменными, серыми чудовищами, бесстыдно вторгавшимися в душу, старавшимися посеять сомнения в тех и в том, в кого и во что он верил, разрушить его жизненные установки, не постеснявшимися вложить в его руку нож и заставить напасть на ближайшего своего друга, думал, и то его охватывал жуткий неудержимый гнев, то он сникал, размышлял с горечью над тем, как он жалок и ничтожен, какое презренное существо человек, до чего легко сделать его игрушкой, марионеткой, роботом, дворнягой, которую можно науськать на кого угодно.

Маран пришел через какое-то время, не зажигая света, сел на койку напротив и спросил:

— Скажи честно, тебе совсем уже невмоготу? Хочешь, я отошлю или сам переправлю тебя наверх, на станцию?

— А что остальные? — проворчал Дан после долгого молчания. — Я имею в виду Патрика и Артура.

Маран усмехнулся.

— Патрик зол и упрям, а Артуру ни до чего дела нет, кроме здешней биологии.

— То есть они убираться отсюда не хотят?

— Нет.

Дан подумал.

— Так что же, один я выкину белый флаг? — сказал он наконец.

— Значит, остаешься?

— Да, — ответил Дан твердо.

— Ладно, — сказал Маран, вставая, — побарахтаемся еще немного.




Утром Дан проснулся в настроении, более приподнятом, ночью, хорошенько припомнив все детали вчерашнего «рейда», он понял, что нож все-таки отдал Марану сам, обезоруживать его не пришлось, и рассудил, что манипулировать его поведением можно лишь до известного предела. Конечно, нельзя было сбрасывать со счетов возможность, что водолеяне обучались на ходу, но ведь он и сам, скорее всего, усваивал уроки… Потом его мысли приняли иное направление, он подумал, что вот, он злится на водолеян, ополчился, как свойственно любому примитивному человеческому существу, на чужаков, а ведь вся земная цивилизация построена на гипнозе, правда, столь изощренных средств в распоряжении разных там проповедников, священнослужителей, политиков и прочих типов, формирующих общественное мнение, нет, однако и теми, что есть, они пользовались и пользуются весьма умело, более чем умело, да что там, разве сам он до тридцатидвухлетнего почти возраста не верил, что живет в обществе, лишенном изъянов, во всяком случае, серьезных, обществе, в котором все сыты, одеты, обуты и свободны… да уж! «Мы не воюем, не угнетаем, не принуждаем, мы достигли невиданных высот в развитии нашей цивилизации…» А чтобы в этом в любой момент можно было удостовериться, существовали реконструкции исторических эпох и событий, включи и посмотри, вот в знаменитой Римской империи убивают на потеху толпе друг друга гладиаторы, вот в промежутке между Высоким Возрождением и барокко жгут на костре Джордано Бруно, вот… И если бы это ограничивалось только общественным развитием, еще ничего… Но гипнотизеры, именуемые рекламщиками, пиарщиками и тому подобное, усердно трудились на ниве культуры… Он снова впомнил омерзительную книжку, которую читал во время последнего отпуска. Кто знает, если бы не отец, не развесил ли бы и он уши и не уверовал ли бы, что такой и должна быть литература? А что было бы, если бы все эти, с позволения сказать, властители умов владели бы еще и искусством гипноза, вот как здешние ребята? И что будет, если они когда-то им овладеют? Эта мысль привела его в ужас, он чуть не кинулся будить Марана с Поэтом и убеждать их ограничить свои изыскания в этой области конструированием щита… Хотя разве человек способен удержаться от создания нового оружия, что бы оно собой не представляло?.. Впрочем, Маран — да, способен… Конечно, он и сам поймет, на него можно положиться и в этом, как всегда и во всем…

На этой мысли Дан уснул, а утром все показалось ему менее мрачным, разумеется, он всегда был неисправимым оптимистом, но даже с учетом этой особенности собственного характера бодрости духа у него добавилось больше, чем можно было ожидать… Однако работать ему не хотелось, и, пока остальные обсуждали возможные дальнейшие действия, он молчал, как пень. Идей, впрочем, особых не было, Патрик предложил изучить лесистые острова в районе космопорта, а Поэт — перелететь на другой архипелаг, подальше, и заново попробовать наладить контакт там. Второе предложение Маран отверг сразу, а по первому не сказал ни да, ни нет, взял, как сам выразился, тайм-аут на полчаса.

Как раз в этом промежутке и явился Прдлактл, Мит, вышедший на трап подышать, как он выразился, морским воздухом, заметил водолеянина еще издали, и когда тот слез со своего самоката возле орбитолета, разведчики были готовы к встрече, Артур, воспользовавшийся антрактом, чтобы сбегать в лабораторию, Маран, уединившийся в каюте, наверняка дабы поразмыслить в горизонтальном положении, Мит, все вернулись в кают-компанию и расселись вокруг стола, земляне и торенцы через один, чтобы те, кто мог прикрыться от ментального удара, контролировали прочих. Но водолеянин ничего такого предпринимать не стал, спокойно продефилировал через коридор и вполне мирно поздоровался, а потом обошел стол и без приглашения сел рядом с Мараном, подтащив стоявший в стороне свободный стул. И положил на стол некий плоский, в сантиметр-полтора толщиной, квадратный предмет величиной с нестандартного формата книгу или, скорее, иллюстрированный журнал.

— Я обещал показать вам устройство, с помощью которого мы читаем, — сообщил он как ни в чем не бывало и пододвинул неизвестный предмет к Марану. Тот взял его, осмотрел, потом медленно провел пальцем по периметру и, наверно, нащупал выключатель, а может, прибор сработал от прикосновения, либо Прдлактл пустил в ход свое ментальное поле, в любом случае, поверхность неизвестной штуковины приобрела матовый белый цвет, напомнив Дану земной лексор.

Прдлактл положил на стол еще один предмет, который до сих пор держал в левой руке, это оказался крохотный кубик, один из тех, которые он нашел в предполагаемом космопорту, или схожий.

— Это должно вас заинтересовать, — сообщил он.

Маран молча отдал ему прибор, водолеянин вложил кубик в какое-то отверстие, со своего места Дан, сидевший по другую руку от Марана, не видел, куда именно, и вернул.

Патрик, устроившийся напротив, вскочил и моментально оказался за спиной Марана, впрочем, через минуту все, кроме Дана, сгрудились там же, сам Дан придвинулся поближе вместе со стулом и заглянул в экран. Это был не текст, а видеокадры.

Синее небо, земля сырая, голая, только местами редкая, очень низкая трава или мох, на переднем плане несколько приземистых раскоряченных деревьев с маленькими, узкими листьями, трава и листья знакомо зеленые… В некотором отдалении слитная группа холмов или невысокий горный хребет, может, плато… Оператор явно пользовался специальными объективами, склон дальней горы стал приближаться, укрупняться, выделился участок, где, видимо, произошел обвал, оставивший после себя почти отвесный обрыв, скала была странного голубоватого цвета, казалась прозрачной, стеклянной, камера нашла место, где в солнечном свете она заиграла, как алмаз…

— Ледник? — сказал Патрик полувопросительно.

Дан мысленно согласился. Камера пошла дальше по склону, вправо, еще, еще, если это был ледник, то огромный, десятки метров в высоту, а ширину даже трудно угадать, гряда простиралась вдаль на километры. Оператор стал медленно поворачиваться влево, ледник сменился широкой унылой долиной без единого деревца или куста, только зеленоватые пятна травы несколько оживляли вид. Потом появились настоящие горы, крутой скалистый склон, к подножью переходивший в более покатый, черный камень, серый, множество округлых валунов от небольших до гигантских… Камера долго шарила по скалам, неожиданно обнаружилось темное пятно, при приближении оказавшееся отверстием. Внезапно объектив скакнул в сторону, поймав в кадр нечто движущееся, серо-бурое с длинной шерстью, медленно шествовавшее в сторону пещеры. Животное повернулось боком, и Дан сразу узнал его. Медведь! Зверь был уже недалеко, когда из-за нагромождения валунов вдруг высыпало добрых два десятка странных людей… вначале они показались Дану детьми, медведь был выше любого из них в полтора раза, это стоя на четырех лапах!.. потом он понял, что никакие они не дети, просто зверь невообразимо огромен. Люди были буквально замотаны в меха и перевязаны поверх них десятками кожаных ремней, большинство остановилось поотдаль и стало осыпать медведя стрелами из луков, но некоторые, самые отважные, подбегали ближе и пытались достать зверя копьем, отскакивая после удара в сторону. Разъяренный медведь разинул пасть и… заревел. То ли звук забыли вовремя включить те, кто снимал эту сцену, то ли Прдлактл?.. Кают-компания наполнилась рычанием, дикими воплями, визгом, свистом стрел. Резко повернувшись, медведь достал одного из своих обидчиков лапой, тот с истошным криком рванулся и высвободился, одежда, разодранная длинными медвежьими когтями в клочья, сползла, обнажив тело, по спине текла кровь, но она не помешала Дану разглядеть голый торс во всех деталях. Тело охотника ничем не отличалось от их собственных, конечно, тот был худее, но…

И тут фильм кончился или прервался.

Маран повернулся к Артуру.

— Верхний палеолит?

— Скорее всего. Если это, конечно, Земля.

— А больше нет? — спросил Патрик у Прдлактла.

— Нет, — ответил водолеянин. — Правда, мы еще не все просмотрели. Но записи в плохом состоянии, прошло ведь не так мало времени.

Не так мало! Втрое, если не вчетверо больше, чем насчитывает письменная история человечества! Дан с трудом подавил неуместное желание хихикнуть и вместо того чинно поинтересовался:

— А где это снималось, не указано?

— Нет. — Прдлактл поднялся, забрал из рук Патрика свою штуковину и добавил. — Есть основания полагать, что это Старая Эдура.

Он не стал продолжать, а отодвинул стул и направился к двери, на пороге обернулся и пальцем поманил к себе Марана. Тот молча встал и последовал за аборигеном. Когда он спустился по трапу вниз, Патрик нервно вытащил из кармана станнер, сунул обратно, снова вынул и прошел к люку. Мит присоединился к нему, а Поэт, рассудив, видимо, что в драке обойдутся без него, повернулся вместе со стулом к большому монитору. Дан дотянулся до пульта и включил звук. Слушать, впрочем, было нечего, собеседники общались без слов, туземец стоял неподвижно, а Маран, машинально, наверно, время от времени кивал. До Дана не дошло ни одной мысли, даже обрывка, видимо, водолеянин пользовался направленным излучением. Диалог, кажется, протекал без осложнений, но Дан все же волновался, однако ничего экстраординарного так и не произошло, Прдлактл укатил на своей «игрушке», а Маран вернулся на борт и в сопровождении Патрика с Митом прошел в кают-компанию. Он вопросительно взглянул на Поэта, и тот сообщил:

— Любопытство. Его прямо-таки распирало от любопытства. Многослойного, поверхностное усиливалось и ослабевало, я думаю, по ходу прослушивания наших мыслей, инициированных просмотром фильма. А глубокое не менялось.

— Это, наверно, касается защиты, — предположил Дан.

— Наверно. Ну и неистребимое чувство превосходства. Это никуда не делось. Может, немного ослабло.

— Понять его нетрудно, — заметил Патрик. — Если они познакомились с человеком в эпоху плейстоцена… Я представляю! Зрелище то еще! Орущие, визжащие, закутанные в обрывки шкур дикари, приплясывающие вокруг бедного мишки… Троглодиты несчастные. Говорить-то они уже умели, а, Артур?

— Не такие уж они были и дикие, — запротестовал Дан.

— Ха-ха, — произнес Патрик раздельно.

— Что ха-ха? Они отлично рисовали, от них остались многометровые фрески…

— А что он тебе сказал? — перебил его Поэт, обращаясь к Марану.

Сразу воцарилась тишина.

— Пригласил в гости, — объявил Маран, оглядывая свою притихшую команду. — Сказал, что специально созвал друзей с ближайших островов.

— Когда? — спросил Патрик.

— Завтра.

— Пригласил тебя лично или всех?

— По моему усмотрению, — ответил Маран лаконично.

— И что ты решил?

— Вариант со всеми, естественно, отпадает, — сказал Маран. — Насчет остального… Надо обдумать, обговорить…

— Понятно. А как насчет островов?

— Вряд ли там найдется что-либо особо интересное, но посмотреть можно. Бери Мита и отправляйся.

Патрик кивнул, поколебался, потом поинтересовался небрежным тоном:

— А как ты думаешь, наши ключи не откроют ту дверь?

— Видишь ли, — сказал Маран медленно, — я чуть не взял грех на душу. Когда мы оттуда выходили, я вытащил нож, чтобы незаметно сунуть в створ, тогда замок скорее всего не сработал бы. Но все-таки удержался.

— Почему? — спросил Патрик.

— Да потому что мы здесь гости. Мы в чужом доме, надо вести себя, сообразуясь с этим.

Дан сразу вспомнил, как на Палевой он рвался вбить костыли в стену картинной галереи, дабы добраться до чердака, но Маран остановил его чуть ли не той же самой фразой. «Мы в чужом доме» или нечто в этом роде.

Патрик почесал в затылке.

— Чертова планета, — буркнул он. — Ничего не скроешь, кажется, на том конце света, и все равно… А может, так далеко они достать не могут?

— Но ты же вернешься, — засмеялся Поэт.

Патрик вздохнул.

— Ладно, пошарим в окрестностях, — согласился он.




Когда Патрик и Мит улетели, Артур удалился в свою драгоценную лабораторию, он уже практически перестал из нее выходить, насколько Дан понимал, оборудовали ее отменно, самой современной аппаратурой, так что возможностей, а следовательно, дел было выше головы, Маран ушел в каюту, а Поэт, покопавшись в кристаллотеке, сел к монитору и стал сосредоточенно изучать какие-то материалы о плейстоцене и палеолите, срочно восполнял, надо думать, пробелы в познаниях. Дан же, поразмыслив, запросил карту глубин, за вчерашний день сотрудники станции успели уже исследовать избранный ими для высадки архипелаг и даже прихватить часть соседнего. Он отыскал самое мелкое место и принялся программировать зонд на подводный режим работы.

Зонд ушел в воду на окраине центрального острова и стал медленно продвигаться к находившемуся в каком-нибудь километре соседнему, держась поближе ко дну. Увы, дно оказалось песчаным и совершенно гладким. Дан сменил направление один раз, второй, третий…

Поэт к тому времени выключил свой монитор и теперь сидел в уютном полукресле, меланхолически перебирая струны ситы, которую не поленился довезти до созвездия Водолея, кажется, бренчание заменяло ему горизонтальное положение, но, видимо, за эволюциями Дана он тем не менее следил, поскольку предложил:

— Поищи место, где нет песка.

Подумав, Дан перепрограммировал зонд, и тот резво помчался вперед. Некоторое время он рыскал кругами, как собака, ищущая след, потом пошел в сторону берега, привлеченный, наверно, скальным основанием острова. Не то. Дан досадливо вздохнул и хотел было вмешаться, но понял, что зонд направляется, скорее, к перешейку, соединявшему соседние острова. Сверху тот выглядел, как песчаная коса, но когда зонд подошел к нему на глубине трех-четырех метров, показалась твердая поверхность. И однако это была не скала. Нечто светло-серое, почти белое, мелкозернистое… Бетон?!

— Похоже на бетон, — сказал он вслух.

Поэт перестал бренчать.

Дан коснулся клавиш, и зонд поплыл вдоль стены. Ровная отвесная поверхность тянулась в обе стороны на сотни метров. Дан послал зонд вниз и обнаружил, что у стены гораздо глубже, чем немного поотдаль, дно уходило к ее основанию, образуя крутой откос.

— Впечатление такое, что песок со дна сгребли в кучу, а вернее, вал, а потом как-то скрепили, — сказал Поэт. — Разумеется, этого следовало ожидать.

Он был несомненно прав. Дан понял, что подсознательно никогда не верил в естественное происхождение всех этих многочисленных перешейков, связующих острова в одно целое, просто воображение отказывалось создать картину столь титанического труда.

— Вот только как можно сцементировать песок в воде? — спросил Поэт.

— Это не проблема, — отозвался Дан. — Вопрос не в возможности, а в количестве. Объеме труда. Тут же таких мостиков сотни километров.

— Могучие ребята, — пробормотал Поэт.

— И куда же делись машины, с помощью которых это соорудили? — спросил Дан. — Голыми руками такого не сделаешь. И без химии тоже. Где заводы, лаборатории, источники сырья?

— Только не на дне, — заметил Поэт. — Ведь перемычки возводились бесспорно после потопа. Если он был.

Он снова перебрал струны и произнес нараспев:

— История словно костер: вспыхивая и угасая, догорает настоящее, ветер уносит невесомый пепел прошлого, дым грядущего расплывается в небе…

— Довольно пессимистично, — вздохнул Дан.

— Плоды наших изысканий большей частью горькие, — сказал Поэт.

Дан покосился на него, но промолчал, те же мысли нередко посещали и его… Он снова сосредоточился на пульте, поднял зонд и перевел его на другую сторону перешейка, проверил дно, оно тоже было как бы срыто. Он пустил зонд дальше. Песок, песок, песок…

— Ничего, — сказал он через некоторое время разочарованно.

Поэт засмеялся.

— Целая дамба тебе ничего? — сказал он. — А что ты, собственно, хотел найти? Развалины храма? Зиккурат? Статую Колосса Родосского? Или, может, телевышку? Каркас небоскреба? Проверь лучше другие перешейки.

Дан бросил зонд вперед и вскоре смог убедиться, что следующая перемычка точно такая же, как предыдущая. Надо полагать, они все одинаковы или, по крайней мере, большинство, подумал он, однако, чтобы полностью увериться, решил осмотреть еще несколько.

Он еще упорно занимался работой, которая успела утратить возбуждающий привкус новизны и стала казаться рутинной, когда на связь вышел Патрик. Дан мимолетно удивился тому, что флайер уже на месте, но, бросив взгляд на хронометр, понял, что возится с зондами четвертый час, а поскольку Патрик собирался лететь без остановок и задержек, парни, наверно, добрались до островов минут сорок назад, не меньше.

— Кое-что мы тут все-таки нашли, — сообщил Патрик с торжеством.

— Что именно? — полюбопытствовал Дан, поспешно переключая экран.

— Древнее кладбище, — ответствовал Патрик внушительно.

— Кладбище?! — ахнул Дан. — Как это? Здесь ведь не принято…

— Древнее кладбище, — напомнил Патрик. — Мы тут слегка почистили. Voila! — Он отодвинулся, театральным жестом указывая в сторону. На экран выплыл маленький, в три-четыре квадратных метра, ровный участок почвы, с которого убрали листья и песок, возвышавшиеся довольно большой кучей под соседним деревом. На обнажившейся земле лежали небольшие плиты, похожие на фарфоровые.

— Тут, знаешь ли, дуют сильные ветры, — разглагольствовал довольный Патрик. — Мы шли на бреющем, и Мит заметил торчавший из-под листьев край плиты, белое на красном очень заметно…

Дан слушал вполуха, он разглядывал плиты, их было три, все овальные, в середине несомненно надпись…

— Ладно, любуйтесь, — бросил Патрик, — а мы тут порыщем еще.

Дан прощально помахал ему рукой и включил увеличение, плита заняла весь экран… надпись недлинная, незнакомые знаки в два ряда, а вдоль края плиты вился цветной орнамент.

Он услышал грохот опрокинувшегося стула, Поэт молниеносно проскочил мимо него к пульту и ткнул в сенсор, останавливая изображение. Дан никогда не видел его столь ошеломленным, он простоял перед экраном минуты три, а потом завопил:

— Маран! Маран! Иди сюда!

— Включи «ком», — посоветовал Дан с улыбкой.

Поэт послушно нащупал в ухе шарик коммуникатора и повторил уже потише:

— Маран, иди сюда. А?.. Ничего дурного. Но иди.

Потом повернулся к Дану.

— Не знаю, рассказывал ли тебе Маран о том, как мы с ним в младые годы зарабатывали на хлеб и учебу?

— Кое-что, — кивнул Дан. — Говорил, что возили руду с горных карьеров, продавали газеты…

— Носили почту, собирали плоды и прочая, прочая… А однажды нанялись подсобными рабочими в археологическую экспедицию… — Открылась дверь каюты, и он умолк.

— Что случилось? — спросил Маран с порога.

— Патрик и Мит нашли остатки кладбища, — сообщил Дан, кивая на монитор.

Маран подошел поближе и стал рассматривать остановленный кадр, он изучал картинку долго, и Поэт не выдержал.

— Это тебе ничего не напоминает? — полюбопытствовал он вкрадчиво. — Я имею в виду не письмена, а орнамент.

— Солана? — сказал Маран полувопросительно, придвинул стул и сел. — К сожалению, я тогда не уделял достаточно внимания черепкам, — добавил он огорченно.

— Еще бы! Твое внимание было приковано к девочкам, которые эти черепки мыли.

Маран отмахнулся, он не отрывал взгляд от экрана, заинтересованный Дан присоединился к нему, всматриваясь в орнамент, вызвавший такую бурю эмоций. Рисунок был несложный, но нетипичный: черная спираль, в широкие завитки которой вписаны по нескольку восьмиугольников друг в друге или друг на друге, внизу или сзади самый большой, и на него как бы наложены еще шесть, все меньше и меньше, нижний красный, потом идет оранжевый, желтый, зеленый, голубой…

— Черт возьми! — воскликнул он.

— Что такое? — спросил Поэт.

— Красный, оранжевый, желтый, зеленый…

— Голубой, синий, фиолетовый, — закончил за него Маран.

Завитки с восьмиугольниками смотрели вверх, и этой спиралью орнамент не ограничивался, под ней была еще одна с завитками, направленными вниз и смещенными относительно верхних. Да, весьма своеобразно, случайно не повторишь… Но ведь, чтобы воспроизвести последовательность цветов спектра, надо уметь разлагать свет… В древней Бакнии?

— А что такое эта Солана? — спросил он.

— Нечто вроде аналога вашей Месопотамии, — объяснил Поэт охотно. — Не вся Солана, если иметь в виду провинцию, а территория к югу от ее, говоря по-вашему, административного центра вкупе с частью западных районов Дернии. На ней сохранилось немало холмов, которые в земном варианте называются теллями, ну знаешь, там всякие остатки старины вперемешку с кучами мусора… что касается мусорных куч, все люди, кажется, одинаковы… Есть несколько старых исторических трактатов, где говорится, что в этой области некогда существовали древние государства. Копать там начали еще в прошлом веке, потихоньку-полегоньку, больше дерниты, ибо Дерния, как тебе известно, побогаче, но и наши работали. Мы туда попали перед самой войной, по-моему, нам стукнуло лет по шестнадцать…

— Пятнадцать, — поправил его Маран.

— Да? Ну неважно. Именно в тот раз и докопались до самого низа. То есть дальше не оказалось никаких следов цивилизации, это была наиболее ранняя из найденных культур. Вырыли множество черепков с таким вот орнаментом.

— Абсолютно идентичным? — спросил Дан.

— За абсолютность не поручусь, но…

— Так точно последовательность цветов соблюдена не была, — прервал его Маран. — Просто разноцветные восьмиугольники. Разве нет?

— Может, и да, — признал Поэт. — Да, наверно. О спектре не упоминалось, я бы такого не забыл, я ведь все мотал на ус, меня это чрезвычайно увлекло, я даже подумывал, не пойти ли учиться археологии, это же было до того, как я встретился с Мастером. Конечно, да. Что понятно. Горшки, в конце концов, лепили не врджлакстлане.

— Выходит они побывали на Торене? — сказал Дан.

— Категорически утверждать это я все-таки не стал бы, — проговорил Маран медленно. — Хотя с учетом… Черт возьми! Ты, Поэт, совсем меня запутал, — пожаловался он. — Я уже почти свел концы, а тут ты со своим орнаментом.

— А что такое?

— Так ведь в палеолите керамики не было. Она появилась только в неолите. Мезолите, в лучшем случае, и то в определенных местах.

— Палеолит и неолит всего лишь придумка земных археологов, — заметил Дан. — Торенские реалии не обязательно должны укладываться в эту схему.

— При чем тут торенские реалии? — удивился Маран, встал и ушел обратно в каюту.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил Дан Поэта.

— Местами, — ответил тот меланхолично и снова стал перебирать струны.

Дан махнул на него рукой, сел к пульту и вернулся к своим баранам. В смысле, зондам. Он положил себе обследовать десять перемычек, оставалось еще две.




Дан шагал рядом с Мараном по усыпанной песком довольно широкой дороге и дивился тому, что опять попал в число избранников. Собственно, выбор у Марана на сей раз был невелик. Патрика он отвел сразу же, тот даже не пытался возражать, поскольку сам понимал, что случай для дискуссии по правомочности положений устава неподходящий, к тому же обнаруженное вчера кладбище, находка, что и говорить, примечательная, на время удовлетворило его жажду открытий, наконец, Дан подозревал, что в общество водолеян Патрик не очень рвался, возможно, не вдумываясь, безотчетно, но не рвался, понятно, какому нормальному человеку хочется, чтобы его душу топтали… Однако отразить натиск аборигенов, если бы те вознамерились захватить орбитолет, Патрик был не в состоянии, о чем и заявил без экивоков, потому нуждался в опоре, и естественным кандидатом на подобную роль оказался Мит с его виртуозным владением приемами кевзэ и опытом выхода из неординарных ситуаций, Маран выдал ему станнер, заперев остальное оружие в сейф, и вручил, так сказать, судьбу корабля и тех, кто не должен был его покидать. Так что в итоге единственным штатным сотрудником Разведки, оставшимся в распоряжении Марана, оказался Дан, и однако Маран не назвал его имени сразу, а отвел в каюту, прикрыл дверь и спросил:

— Идти хочешь? Если нет, скажи. И не смущайся, это между нами.

И Дан не стал даже вскидываться, дескать, что за вопрос, за кого ты меня принимаешь, а позволил себе слова Марана обдумать, в итоге все-таки сделав тот выбор, который сделал. Столько лет он шел с Мараном в любую переделку, негоже теперь этой традиции изменять… В любом случае, оружия ему у него не было… как, собственно, и у прочих… так что нанести вред товарищам он не мог ни при каких условиях. Товарищам, ибо третьим шел Поэт.

Прдлактл должен был встречать гостей на той самой поляне, где их в прошлый раз настигла ментальная атака. Еще издали Дан увидел ссутулившиеся на бревнах-скамейках серые тела аборигенов, все сидели на свету, в тени никого, и он подумал, что жаль, если бы принесенный Прдлактлом фильм не прервался так сразу, можно было б увидеть и операторов, наверняка они снимали и самих себя… Интересно бы взглянуть. Ледниковый период это тебе не под солнышком нежиться, там нагишом не погуляешь, да еще и мокрым, пожалуй, и вовсе ледяная корка образуется… Да и в одежде не сахар, надо ватой обкладываться, чтобы впитывала влагу… ватой не ватой, но без специальных гигроскопических материалов ни шагу… Да… В первый раз он задумался над тем, насколько трудно водолеянам было бы колонизировать космос, ведь в отличие от человека, который может существовать в солидном температурном диапазоне, аборигенам Врджлакстлы пришлось бы довольствоваться планетами с тропическим или субтропическим климатом, а такую поди поищи… Конечно, они сами теплее людей, но ненамного, во время экспедиции на дальние острова он случайно прикоснулся к Прдлактлу, ощущение, словно тронул человека в лихорадке, жар градусов сорок, но не более того, ведь водолеяне были существами белковыми, а белок высоких температур не терпит… Так что, не светила водолеянам космическая экспансия, разве что если переделывать каждую планету под себя, как собственную родину, но это, наверно, труд непосильный даже для них…

Несмотря на расплывчатость предварительной договоренности — утром, ну что такое утро — Прдлактл вышел им навстречу с дальнего конца поляны точно в ту минуту, когда они достигли ближнего. Дан подумал, что этот мир никогда не нуждался в телефонах. Телефонах, телеграфе, почте… Ну может, конструировались какие-то устройства для усиления ментального поля — если оно на достаточное расстояние не распространялось. А так… Мир, в котором связь осуществляется непосредственно от мозга к мозгу! Выпадает целая отрасль техники. А чего еще тут нет и не было никогда? Газет? Радио? Телевидения? Нет, здешняя цивилизация куда дальше от земной, чем глелльская, глеллы ведь, несмотря на все различия, а таковые просматривались, взять хотя бы их тягу друг к другу, они не терпели одиночества, глелльские дейулы не распадались ни при каких условиях, наоборот, когда большинство их членов умирало, оставшиеся объединялись с себе подобными стариками, и палевианское общество с его синтезом эмоций произрастало, несомненно, из тех же генетических корней. И однако они шли почти тем же путем, что земляне, дальше ушли, конечно, но создали, пусть и в незапамятные времена, все то, что на Земле только создавалось или было создано относительно недавно, во всяком случае, компьютерные сети у них оказались и даже схожие с земными, неудивительно, без связи и информатики нет человечества как общности, только отдельные люди. Но если на Земле и Глелле система связи вне индивидуума, то здесь как бы внутри, и не понять, что еще содержится в продолговатых черепах аборигенов, может, вся история и культура этого мира, а вдруг у них память, как у компьютера? Впрочем, это уже перебор, существовали ведь кубики, найденные в помещении космопорта, да и прибор, похожий на лексор…

Прдлактл подождал, пока они подойдут… Дан вдруг подумал, что неизвестно, Прдлактл ли это, его вполне мог подменить один из прибывших на плотах мореплавателей, единственное, чем водолеяне на человеческий взгляд различались, был цвет глаз… Но, кажется, это был все же он, нечто знакомое «прозвучало» в построении фразы, которой он встретил разведчиков. Хотя, напомнил себе Дан, фразы наверняка строит его собственный мозг… Надо как-нибудь проверить, сравнить «услышанное» с впечатлениями других…

— Мои друзья ждут неподалеку, — сообщил водолеянин. — Пойдемте.

И не дожидаясь ответа, повернулся и зашагал по тропинке, ведущей вглубь леса, шел, не оглядываясь, впрочем, он, конечно же, «слышал», что пришельцы идут за ним.

По дороге они имели возможность заглянуть в жилища аборигенов, ничего, кроме ватных постелей, в которых не было, единственная характерная черта — спальные места оборудованы непременно рядом со стенкой из висячих растений. «Дома» пустовали, зато обитатели их то и дело попадались навстречу с неизбежными полусъеденными плодами в руках.

Дан думал, что Прдлактл приведет их в свое жилище, но ошибся, абориген остановился на небольшой поляне и жестом показал на группу сидевших кружком водолеян.

Завидев новоприбывших, туземцы подвинулись, освобождая для них места, но не рядом, а порознь, Маран однако роптать не стал, а сел, куда предложили, собственно, подобные мелочи значения не имели, фактически они полностью отдавались на милость аборигенов, ведь, как Маран объяснил Дану накануне, хотя они с Поэтом и Митом сумели более или менее осмыслить процесс конструирования щита, которым ему удалось прикрыться от ментальной атаки Прдлактла, сам щит был недолговечен, выдержать давление врджлакстланского мозга как он сам, так и другие торенцы могли лишь несколько минут, а уж на то, чтобы не дать прослушивать мысли, не хватило бы никакой энергии… Во всяком случае, так обстоит дело на данный момент, добавил Маран педантично, но Дана это не утешило, что будет через год или пять, не столь существенно, главное, мешать водолеянам копаться в их головах сейчас, сию минуту, никто не мог и даже пытаться не собирался, надо было сохранять энергию для того, чтобы противостоять попытке подчинить их себе, если таковая будет предпринята.

— Мы, если позволите, будет говорить вслух, — только и сказал Маран, садясь, — чтобы следить за мыслями друг друга, ведь таких способностей, как у вас, у нас нет.

Водолеяне согласились и тут же принялись задавать вопросы, все разом или по очереди, этого понять было нельзя. Их интересовало все: цивилизация, история, архитектура, наука, техника, литература, конечно, кто-то немедленно полюбопытствовал, что такое почта и телефон, единственное, о чем они не спрашивали, это биологическая природа человека, понятно, ведь со времен верхнего палеолита homo sapiens практически не изменился.

Маран отвечал на все вопросы подробно и откровенно, не пытаясь ничего утаить, собственно, смысла в подобных попытках не было бы никакого. Время от времени, когда речь заходила о сугубо земных проблемах, он уступал трибуну Дану, который, подражая ему, старался быть скрупулезным и честным. Дошло и до Торены, тогда на сцену выступил Поэт, до Эдуры, даже Перицены. Последняя серия вопросов касалась Глеллы, Глеллы и Палевой, Дану показалось, что если о Глелле, о ее прошлом, во всяком случае, водолеяне были вполне осведомлены, то сообщение о Палевой явилось для них полной неожиданностью.

Наконец «пресс-конференция» завершилась. Некоторое время водолеяне сидели молча, потом один из них поблагодарил гостей. И все. Дан был разочарован, в глубине души он надеялся, что кто-то скажет:

— А теперь спрашивайте вы.

Но вместо того один из аборигенов встал, прошествовал к раскидистому дереву на дальнем конце поляны, набрал плодов, уложив их на огромный и словно твердый, во всяком случае, не прогибавшийся под тяжестью «фруктов», сорванный с того же дерева лист, и предложил их остальным, не исключая гостей. Принимая угощение, Маран покосился в сторону Поэта, и тот незаметно прикрыл на секунду глаза, Дан догадался, что это означает, но постарался подавить мысль в зародыше…

Прдлактл проводил их к началу тропинки.

— Отсюда вы найдете дорогу сами, — «сказал» он и после паузы добавил: — Мы еще встретимся. Я дам знать.




— Под конец их настроение совершенно изменилось, — выпалил Поэт, едва они отошли от поляны на десяток-другой метров.

— Да, я понял, — сказал Маран. — Поговорим об этом дома.

Он имел в виду орбитолет, конечно, но Поэт не преминул пошутить.

— На Земле? — осведомился он с невинным видом. — Или на Торене?

Маран нетерпеливо отмахнулся и зашагал быстрее. Он молчал всю дорогу, не смотрел по сторонам и не реагировал на реплики, которыми обменивались по поводу недавних переговоров Дан и Поэт. Поднявшись на борт орбитолета, он сразу же сел к пульту и включил запись ответов, потом придвинул клавиатуру и стал делать какие-то пометки.

Дан и Поэт пообедали, Маран только покачал головой, когда Дан предложил принести ему поесть, выпил, правда, две или три кружки кофе, но без отрыва от своего занятия. Поэт подсел к нему, однако не вмешивался, только сосредоточенно смотрел на экран, а Дан, как всегда, постеснявшись подглядывать, ушел в каюту, лег на койку и взялся за книгу.

Был уже вечер, когда Маран наконец скомандовал:

— Все сюда!

Дан немедленно вскочил, и, дойдя до кают-компании, увидел, как поднимаются по трапу околачивавшиеся по какой-то причине или без оной снаружи Мит и Патрик и выходит из лаборатории Артур.

Маран кивнул в сторону стола, и, когда все расселись, положил перед собой пачку листов и взял слово.

— Хотя наши собеседники ничего нам рассказывать не стали, кое о чем говорят сами их вопросы. Я постарался их восстановить. Распечатал, чтобы удобнее было работать. — Он отодвинул пачку в центр стола. — Разбирайте. Курсивом выделено то, на что я хотел обратить ваше внимание.

Дан взял свой экземпляр, вопросы, насколько он мог судить по первым двум листам, которые поспешно проглядел, были воспроизведены с абсолютной точностью.

— Главное, к чему я пришел, — сообщил Маран, когда все, перелистав страницы, успокоились, — это вывод, что Старая Эдура все-таки Земля. Во всяком случае, на девяносто процентов я в этом уверен.

— Однако тут Эдура не упоминается, — заметил Патрик.

— Нет. Они поняли, что мы называем свою планету Землей, — Патрик улыбнулся, Маран и сам усмехнулся, но заменять или уточнять притяжательное местоимение не стал. — Я полагаю, они и сами не знали, идет ли речь об одной и той же планете, и пытались определиться. Первая группа вопросов касалась происхождения человека и цивилизации, так? Когда я рассказал им про плейстоцен и палеолит, один из них поинтересовался, могу ли я назвать примерные цифры. Я назвал, и меня тут же спросили, как соотносятся земной и врджлакстланский годы, а после того, как я внес пояснения на этот счет, возникла небольшая пауза, я думаю, они пересчитывали наши цифры в свои. Потом, когда я перешел к неолитической революции — я вел рассказ последовательно и без оговорок, как вы понимаете, мне задали следующий вопрос. — Он положил палец на выделенные строчки. — Дан, Поэт, я правильно привел формулировку?

Дан прочел.

«А не могло ли быть так, что в одних областях еще велся прежний образ жизни с охотой и собирательством, а в других уже возникло и развивалось земледелие, ведь ледники занимали не всю территорию земной суши, были районы более холодные и более теплые?»

— Я думаю, что правильно, — сказал он чуть неуверенно, — но с абсолютной точностью вспомнить трудно, слишком много было…

— Правильно, — перебил его Поэт. — Я тоже зацепился за этот вопрос. И потом, когда ты ответил на него положительно, я уловил эмоциональный всплеск. Что-то вроде удовлетворения, я бы сказал, интеллектуальный восторг. Кстати, хоть мы с ними и весьма несхожи, но есть нечто общее: способность испытывать интеллектуальное удовлетворение, радость познания, я бы назвал это так.

— Радость познания? — переспросил Артур.

— Да. Не знаю, есть ли такое биологическое понятие, но, по-моему, нас отличает от животных то, что узнавая новое, или, высокопарно выражаясь, делая открытия, мы получаем удовольствие.

— Интеллектуальный оргазм, — сказал Патрик.

— Пусть так, — согласился Поэт.

— И, значит, они?..

— Испытывали подобное чувство, — заявил Поэт решительно.

— Ладно, продолжим, — сказал Маран. — Смотрите дальше. Они поинтересовались, где именно и когда примерно появились земледелие и скотоводство. А потом попросили описать… вернее, представить себе мысленно… первых одомашненных животных. Я не бог весть какой знаток земной фауны, потому передал инициативу Дану, он ведь еще и эйдетик. Он вообразил себе… Кого?

— Быка, овцу, козу, свинью, — сказал Дан. — Начал с быка, потому что в мезолитических культурах часто, знаете ли, обнаруживаются изображения быков.

— Поэт?

— Им весьма понравились картинки Дана, — сообщил тот. — Был момент общего оживления. Возможно, узнавания.

— Они хотели, чтобы мы описали тот период как можно подробнее. Мы попробовали, совместными усилиями. К сожалению, это дело непростое.

— Почти невозможное, — заметил Дан. — Ведь известно очень мало. Я выложил им все, что знал о ближневосточной древности, от полумесяца плодородных земель до круглых домов, которые строили в первых поселениях. Думаю, они и сами пошуровали в моей памяти, но вряд ли извлекли из нее что-то еще…

Он умолк. Маран не торопился идти дальше, и возникла довольно длинная пауза.

— Как я понимаю, — сказал наконец Патрик, перестав мусолить листы, — этот период их интересовал гораздо больше, чем, например, бронзовый век… то есть бронзовый их вообще не интересовал, ни одного вопроса. Они также просто приняли к сведению то, что вы им рассказали о… О… — Он стал снова листать.

— Об античности, об истории средних веков, — подхватил Поэт. — Фактически они проявили интерес только к технической эпохе, задали, правда, несколько проходных вопросов там и сям, но, в сущности…

— И о чем это говорит? — спросил Патрик. — О том, что они посетили Землю именно в то время, о котором больше всего расспрашивали?

— Я думаю, — сказал Маран, — что вкупе с фильмом, который нам принес Прдлактл… Артур, ты закончил с ним работать? Нет сомнений, что фигурант — homo sapiens?

— Ни малейших, — ответил тот. — Во всяком случае, внешне они полностью идентичны нам. Да и медведь… Практически совпадает с реконструкциями.

— Довольно трудно вообразить, — продолжил Маран, — что еще на одной планете сложилась в точности та же ситуация: ледниковый период, вылитые кроманьонцы, охота на пещерного медведя… Потом эпоха, когда в одном районе еще только отступают ледники, и оттаивает почва, а в другом уже сеют злаки…

— А на Земле, значит, такое время было? — спросил Мит.

— Было, — кивнул Дан. — В Европе, где льды когда-то захватывали север Германии и доходили до юга Британии, земледелие развилось на пару-тройку тысячелетий позже, чем на Ближнем Востоке.

— Конечно, это все косвенные доказательства, — заметил Маран, — однако…

— Какое однако! — возмутился Патрик. — Куда уж больше? Ты что, хочешь собственными глазами все увидеть? Лично я уверился на все сто… Черт побери, да можно сказать, что мы и видели… Этот фильм!..

Маран улыбнулся.

— Ну что ж, примем за рабочую гипотезу, что Земля и есть Старая Эдура, и врджлакстлане посетили ее где-нибудь девять-десять тысяч лет назад.

— Возможно, и не однажды, — добавил Поэт.

— Возможно. Пошли дальше. Все, что касается современной Земли, я пока пропускаю.

— Да, — сказал Патрик. — Перейдем к Эдуре. Новой, я имею в виду.

— Перейдем, — согласился Маран. — Правда, тут я из вопросов ничего выжать не сумел. Однако Поэт обещал помочь… Давай, — кивнул он Поэту, и тот заговорил против обыкновения очень медленно, обдумывая, видимо, каждое слово.

— Я сразу обрисую вам всю эмоциональную картину, как я ее уловил, — сказал он. — В ней было несколько постоянных составляющих. Во-первых, интерес. Любопытство. Уже мне знакомое по общению с Прдлактлом. Во-вторых…

— Чувство превосходства, — вставил Патрик.

Поэт загадочно улыбнулся.

— В целом, да. Но тут были свои нюансы.

— Вот как?

— Третья константа, — сказал Поэт, не реагируя на последнюю реплику, — то самое интеллектуальное удовольствие, о котором я говорил выше. А кроме того, были всякие преходящие эмоции. Я, естественно, постарался запомнить то, что счел важным. По поводу Эдуры. Когда Маран рассказал о происшедшей там катастрофе, я уловил разочарование. Весьма живое.

— Подробнее, — бросил Маран.

— Попробую. Если вам изложат историю неизвестного мира, где случилась термоядерная война, что вы почувствуете? — Он обвел присутствующих вопрошающим взглядом.

— Огорчение, — сказал Патрик. — И, одновременно, облегчение от того, что это не с нами, что мы это преодолели.

— Ужас, — сказал Артур.

— Возмущение, — дополнил Мит.

Больше Поэт ждать не стал, продолжил.

— Ну а если такое произойдет на Перицене? А, Патрик? Дан? — Ни тот, ни другой не ответили, и Поэт сказал: — Теперь вы понимаете, что я имею в виду? Те, кто побывал на Перицене, принимают ее ближе к сердцу, чем какую-то неведомую планету. Возможно, врджлакстлане возлагали на Эдуру некие надежды. В любом случае, это для них не просто название точки в пространстве.

— А Торена и Перицена? — спросил Маран.

— Эти нет. Никакой особой реакции.

— Нда.

— Ты говорил о нюансах, — напомнил Поэту Патрик.

— Говорил. Вначале все было, как обычно. По ходу беседы это пресловутое чувство превосходства несколько уменьшилось, но не очень заметно. И вдруг произошел перелом. Это было… — Он прервал фразу. — Угадайте.

— После разговора о Глелле, — сказал Маран без паузы.

Поэт не удивился.

— Я так и думал, что ты поймешь. Не знаю, правда, в чем тут дело…

— В том, что мы оказались способны помочь цивилизации, неизмеримо более древней и развитой, чем наша, — объяснил Маран спокойно. — Это просто. Меня куда больше смущает другой факт.

— Какой? — спросил Патрик.

— Да этот проклятый орнамент! Как он мог угодить на Торену, если она врджлакстланам неизвестна?

— Все-таки случайное совпадение? — предположил Дан.

Маран покачал головой.

— Не верю, — сказал он. — Ладно, давайте ужинать.




Остаток вечера Дан провел за монитором, просматривая археологическую литературу, не только земную, но и торенскую, подолгу изучал черепки, которыми до сих пор не увлекался, и однако почерпнул немного. Он подумал, что археология мало отличается от футурологии, просто одни пытаются вообразить себе будущее, а другие прошлое, но допущений при этом меньше не становится. Правда, он наткнулся на пару реконструкций палеолита, которые почти не отличались от продемонстрированного Прдлактлом фильма. В одной были использованы рисунки из некой пещеры в Пиренеях, где в студенческие годы ему довелось побывать. Он смотрел на несущиеся по своду стада бизонов и оленей и пытался представить себе упакованных в скафандры водолеян, вооруженных видеокамерами, которыми они запечатлели первобытных охотников… Нет, проникнуть в пещеры они, конечно, были не в состоянии, и палеолитическое искусство вряд ли обнаружили… Конечно, у них могли быть зонды… В любом случае, на Ближнем Востоке им было доступно больше… Он представил себе круглые каменные хижины, толстые глиняные стены, которыми огораживались уже первые поселения, пшеничные поля, стада коз… А что до творчества… Кривые, косые горшки, ведь тогда даже гончарного круга не было, а до первой письменности оставались еще целые тысячелетия… Да, произвести впечатление на представителей цивилизации, преодолевшей межзвездное пространство, трудновато… Он попытался припомнить собственное отношение к туземцам Безымянной, то снисходительность, то брезгливость, ничего другого, а ведь тамошние дикари не такие уж неумные, правда, все время воюют… в палеолите до войн, может, еще и не дошло, людей было мало, охотничьи угодья велики, но в мезолите уже несомненно… Он вздохнул, выключил монитор, обнаружил, что в кают-компании никого, кроме него, нет, и пошел спать.

В каюте горела крошечная голубая лампочка, оставленная, конечно, для него, землянина, ночным зрением не обладавшего, Поэт спал и даже похрапывал, а Маран лежал на спине, заложив руки под голову и закрыв глаза, но дремал он или размышлял, не угадаешь.

Дан лег, но никак не мог заснуть. Он думал, что Маран наверняка давным-давно решил для себя, что искомая Эдура это Земля… давным-давно, еще тогда, перед эдурской экспедицией, когда ошеломил всех этой идеей, скромно назвав ее простейшим предположением… Решил, но ждал доказательств… И, разумеется, сделал свою гипотезу отправной точкой рассуждений о… Дьявол! Его снова осенило.

— Маран! — сказал он шепотом, рассудив, что если тот спит, просто не услышит, но Маран отозвался.

— Да? — сказал он тихо.

— Не спишь?

— Как видишь.

— Скажи, ты ведь не сомневался в том, что Эдура это Земля и есть?

— Не то чтобы совсем не сомневался, но…

— Тогда… Ты ведь считаешь, что человека в космос вывезли не глеллы?

— Ну?

— Это потому, что в звездном атласе нет Земли. Да?

— Конечно, — сказал Маран. — Мимо такого факта пройти нельзя.

— Ну а если атлас не глелльского происхождения?

— Теоретически это возможно, — отозвался Маран после небольшой паузы. — Но тут тянется целая цепочка. Во-первых, палевиане, которым известна история Эдуры. Во-вторых, вмешательство в генный аппарат эдурцев. Почерк глеллов.

— Водолеяне… Врджлакстлане то есть… тоже в этом деле не новички, — возразил Дан. — Деревья и прочее…

— Верно. Но в атласе нет Врджлакстлы.

Дан почувствовал, что опять начинает запутываться:

— Что же у тебя выходит? — буркнул он недовольно. — Что сначала нами занимались водолеяне… тьфу, врджлакстлане! Высадились на Земле, зачем-то понабрали палеолитических или мезолитических людей, переправили на Эдуру… А на Торену? — Маран молчал, и он решил: — Ладно, о Торене и прочих потом, хватит с нас пока и Эдуры. Перевезли и куда-то пропали, а вместо них вдруг объявились глеллы… Не слишком ли сложно?

— Сложно, — согласился Маран неохотно. — Но мы не знаем всего. Я думаю, тут замешаны отношения самих опекунов. Должна быть какая-то подоплека.

— Не знаем и не узнаем, — констатировал Дан безнадежно.

— Тут, я надеюсь, ты ошибаешься, — возразил Маран.

— То есть?

Маран не ответил, вместо того демонстративно зевнул и сказал:

— Давай спать. Дискуссию продолжим завтра.

Дан понял, что это все. Точка.

— Спокойной ночи, — буркнул он и отвернулся к стене.




На другое утро стихийно сложился общий завтрак, что было явлением нечастым, Маран, неуклонно придерживавшийся либеральных взглядов на некоторые аспекты дисциплины, не препятствовал своим подчиненным ложиться и вставать по собственному разумению, не считая, конечно, случаев, когда отдавалось распоряжение быть готовыми к такому-то часу. Для Дана подобный подход был манной небесной, особенно он радовался тому, что командовал им Маран, тогда, когда вспоминал Дэвида, бездарно провалившего первую экспедицию на Палевую, не имевшего никакого понятия ни о специфике разведочных работ на неисследованных планетах, ни о качествах командира, необходимых в подобных условиях, но зато требовавшего, чтобы все, кроме ночных дежурных, вставали в восемь утра.

Не было на завтраке только Артура.

— Дрыхнет без задних ног, — сказал Патрик, когда Дан поинтересовался его соседом по каюте.

— Он лег под утро, — вступился за Артура Мит. — Человек работал всю ночь.

Уже допивали кофе, когда распахнулась дверь, и на пороге появился Артур, небритый и даже, кажется, неумытый.

— Если б вы знали, что я ночью обнаружил, — сказал он с хитрым видом, — вы бы так спокойно кофеек не попивали.

— Очередная сенсация, что ли? — спросил Патрик насмешливо, но Артур иронию проигнорировал.

— Самая настоящая! — объявил он победоносно. — Я понял, как они размножаются.

— Ну! — вскочил с места Патрик, да и остальные возбужденно задвигались.

— С большой долей вероятности, — добавил Артур потише, но на это уже никто не среагировал.

Он сходил в лабораторию, принес кристалл и включил большой монитор.

— Я идентифицировал все основные органы, — стал он объяснять, — но ничего похожего на систему размножения не нашел. Более того, все распределилось по функциям, и ничего фактически не осталось. Я, конечно, понимал, что если у них нет пола, то не нужны и органы, предназначенные для совокупления, но плод-то должен где-то развиваться. И вот… — Он «перелистал» несколько снимков и остановился на боковой проекции. — Саггитальный разрез. И в этом самом месте… — Стрелка курсора поползла по передней брюшной стенке, Артур увеличил изображение до предела и сказал: — Слой двойной. Видите? Стенка живота, потом узкая полость, и еще одна стенка. В обычном состоянии просвет сумки сантиметр-полтора.

— Это как у кенгуру? — спросил Патрик.

— Не совсем. Кенгуренок вначале находится в матке, он лишь рождается недоразвитым и донашивается в сумке. А у них в полости тела никакого подобного матке органа нет.

— А как происходит зачатие? — продолжал допытываться Патрик.

— Не знаю.

— А среди сканнированных тобой врдждлакстлан есть хоть один с плодом в сумке? — спросил Маран.

— Нет.

— А сколько у тебя снимков?

— Почти тысяча.

— И ни единого случая… — протянул Патрик. — А ты часом не ошибаешься?

— Не думаю, — сказал Артур. — Другой возможности просто нет.

— Черт знает что!

Маран прошелся по помещению, потом повернулся к Дану.

— Садись за пульт, займись зондом. Артур, отправляйся к своему томографу… — он запнулся и добавил: — После завтрака, конечно. Просканнируйте жителей соседнего острова, всех подряд. Я хочу знать, что здесь происходит с деторождением.

— Еще одна вымирающая раса, — сказал Патрик уныло. — Спятить можно. Единственная надежда, что Артур все же не там ищет.

Поскольку Артур уже исчез в камбузе, возражать было некому, и Патрик со вздохом занялся делом. Еще вчера потихоньку взяли пробу материала, из которого были сделаны плоты водолеян, небрежно брошенные хозяевами на песке, они оказались донельзя легкими, можно запросто поднять одной рукой, но чтобы соскоблить с края немножко неведомого пластика, пришлось снабдить анализатор алмазной головкой, однако состав добытой с таким трудом пыли оказался не по зубам не только полевому, но и стационарному анализатору, установленному в орбитолете. И теперь Патрик уговорил Марана сделать еще одну попытку, тот после некоторого колебания послал к плотам Мита, что же касается самого Патрика, он сел за компьютер и принялся проверять исправность систем анализатора.

Поэт и Маран уселись за стол и обложились страницами с текстом вчерашней «пресс-конференции», пытались, наверно, выжать из него что-нибудь еще, Дан сначала прислушивался, потом работа поглотила все его внимание. Он запрограммировал специализированный зонд, отослал на соседний остров и стал надзирать за его передвижениями, а появлявшиеся на экране «портреты» аборигенов переправлять Артуру, томограф стоял в лаборатории, и общались они через «комы». Время от времени Дан, не удержавшись, в очередной раз спрашивал, не нашлось ли чего, хотя прекрасно понимал, что, обнаружив искомое, Артур немедленно поднимет шум. Но тот произносил только разочарованное «нет».

Дан не следил ни за временем, ни за окружающим, только за постоянно растущим числом обследований, но, когда Маран вдруг вскочил и пошел к двери, он все же повернул голову. Машинально бросив взгляд на монитор, отслеживавший окрестности, он увидел, как от леса к орбитолету идут трое весьма решительно вышагивающих водолеян. Уж не собираются ли они захватить их кораблик, подумал он нервно.

— Не беспокойся, Дан, — сказал Поэт ободряюще. — Они не выказывают никакой враждебности.

Дан понял, что Поэт уловил его эмоции, и почувствовал, что краснеет. Удивительно все-таки устроен человек! На Безымянной, где местные лучники вполне могли превратить его в какого-нибудь святого Себастьяна, или где ничто не мешало вставшему с левой ноги Бетлоану распорядиться отрубить, допустим, пленнику голову… как конкретно кочевники казнили, ему, к счастью, узнать не довелось… неважно, прирезать, задушить, что угодно, и однако никакого страха он не испытывал, а тут, где никто их убивать, по крайней мере, до сих пор, не пытался, он вдруг струсил…

Маран вышел навстречу аборигенам, коротко «переговорил» с ними, потом все четверо поднялись по трапу. Маран пропустил гостей вперед, и невольно поднявшийся с места Дан увидел, как в кают-компанию степенно вошли друг за другом два туземца с желтыми глазами и один с синими, значит, если кто-то из троих был Прдлактл, то последний, который нес «лексор», что чрезвычайно обрадовало Дана.

Шедший первым посмотрел на него и небрежно бросил:

— Эту работу можно прекратить.

Дан вопросительно взглянул на появившегося в дверях Маран, тот кивнул.

— Закругляйся.

Дан беспрекословно повернулся к пульту, дал зонду команду возвращаться и, прежде чем выключить монитор, проверил цифру. Число наблюдений. Двести тринадцать. Не так много, но почти половина населения, тот остров был меньше, и жило там не более пятисот аборигенов.

Гости тем временем разбрелись по орбитолету, один прошел в лабораторию, другой в камбуз, третий осматривал каюты, Маран им не препятствовал, а молча стоял, дожидаясь окончания экскурсии. Наконец водолеяне вернулись в кают-компанию. Маран предложил им сесть, а когда туземцы выбрали себе места по вкусу, подал знак садиться своим и сел сам, показав Поэту на стул рядом с собой. Получилось внушительно, Дан с усмешкой вспомнил, что в дипломатии, кажется, есть такое понятие: круглый стол.

— Кржистрн. Главное лицо нашего архипелага, — сообщил Прдлактл, указывая на одного из аборигенов.

Правитель, подумал Дан, интересно знать, наследственный или, говоря по-земному, демократически избранный. Прдлактл, «услышавший», наверно, его мысль, немедленно разъяснил:

— У нас нет правителей в вашем смысле слова. Но иногда приходится принимать решения. Вот как сейчас.

— Мне предстоял самый трудный выбор в моей жизни. Вступать в вами в общение или нет? — Теперь «говорил» несомненно другой, Дан понял, что мысль, как и голос, имеет индивидуальные особенности, наверно, попривыкнув, можно будет не только различать ментальные поля, но и определять автора. — В конце концов я пришел к выводу, что мы можем быть полезны друг другу.

— Мне кажется, вы уже немало для нас сделали, — сказал Маран, глядя на аборигена, которого Прдлактл представил как Кржистрна. — Теперь, видимо, наша очередь. Если это в наших силах, конечно.

— Посмотрим, — ответил тот кратко. — А пока я намерен удовлетворить ваше любопытство. Мы знаем, что вас волнует. Мы перебрали все записи, какие имеем, и нашли одну… — Он подал знак Прдлактлу, и тот положил свой прибор в центр стола.

Начало записи было сделано из космоса, с околопланетной орбиты, линяло-синий океан сразу показался Дану знакомым, но день был облачный, и континенты плохо видны. Потом астролет, очевидно, пошел на посадку, либо использовались свермощные декодеры, во всяком случае, поверхность планеты стала приближаться, выделился большой материк… Эдура! Без сомнения, они видели континент таким, каким он был до страшной войны, превратившей его в пустыню, очертания те же, но вместо щебня, песка и оплавленных участков — горы, реки, леса, луга, дивный мир, созданный для процветания. Одного того, что их соплеменники сделали с этим миром, достаточно, чтобы быть проклятыми навеки, подумал Дан. Он не смел поднять глаза на водолеян, украдкой посмотрел на сидевшего рядом Патрика и увидел, что тот прикусил губу до крови. Конечно, они видели в эдурском хранилище древностей карту материка с обозначением водных артерий и населенных пунктов, но карта есть карта, условность, а теперь перед ними проплывали реальные реки, полноводные равнинные и бурные горные, голубые озера, заснеженные вершины, зеленые леса и луга, не было только городов, счастливый мир, на который еще не успела ступить нога разрушителя, гордо именующего себя человеком…

Маран встал, открыл ящичек, покопался в кристаллотеке, вынул что-то и вложил в компьютер.

— Я думаю, вы должны это видеть, — сказал он хмуро. — Это на совести наших предков. Говоря «наших», я имею в виду тех, кто с Торены. Я так понял, что она вам неизвестна, значит, ее заселили уже с Новой Эдуры.

Врджлакстлане некоторое время, не отрываясь, смотрели на экран, по которому медленно текли песок и щебень, бесконечная пустыня, сегодняшний день большого материка Эдуры. Потом Кржистрн заметил:

— Кто откуда, неважно, гены у вас общие. Однако виноваты в этом не только ваши предки, но и те, кто бездумно предоставил им возможность совершить подобное преступление.

— Кто это? — спросил Дан полушепотом, зная ответ, но не желая в него верить… нет, не то, дело не в вере. В трактовке.

— Прежде я покажу вам еще одну картину, — сообщил водолеянин. — Не фильм, записей таких не осталось, это взято из памяти, так что могут быть искажения. Но все-таки взгляните. Сосредоточьтесь, я передам вам ее.

Дан закрыл глаза и постарался отключиться от внешних раздражителей, было немного страшно, но не терпелось увидеть… а способен ли он воспринять ментальную картинку, вдруг нет?.. Но постепенно темнота перед глазами стала рассеиваться, черный сменился зеленым, и он увидел с высоты птичьего полета горы, поросшие лесом. Вершины, перевалы, небольшие плато, обширные плоскогорья, пышная растительность, кое-где ровные желтоватые участки, похожие на поля. Блеснула синяя вода, озеро или море, недалеко от берега лепились друг к другу низкие постройки, рассмотреть их толком не удалось, все резко пошло вниз. Крутой взлет? Последнее, что он увидел уже издалека, с высоты нескольких километров, надо полагать, слившееся в общую массу нагорье и озеро характерной формы, туша животного с маленькой узкой головкой на длинной шее. Появилось еще одно синее пятно, немного поотдаль, и видение оборвалось.

— Ничего не напоминает? — спросил Кржистрн. — Это Старая Эдура. Фильм, который вам показывал Прдлактл, был снят тогда же, но в другом районе.

— Мне это озеро, безусловно, знакомо, — заявил Патрик. — Но я никак не могу…

— Кажется, я могу, — проговорил Маран медленно. Он придвинул дистанционный пульт, переключил режим работы компьютера на фонетический и распорядился: — Карту Земли. Восточное полушарие. — И потом: — От Кавказа на юг.

Карта поползла вверх. Недолго, мелькнуло озеро поменьше, потом появилось другое, чуть больше, и Маран сказал:

— Стоп!

Ван, прочел Дан на карте. Конечно, это был он. Область между Ваном и Урмией, где была впервые одомашнена пшеница. И вообще…

— Что и требовалось доказать, — произнес Маран свою любимую фразу сухим голосом математика.

Воистину так. Круг замкнулся, подумал Дан. Получилось как-то вяло. Он не знал, рад или опечален. Конечно, если вспомнить о земном патриотизме… И однако он давно перестал втайне мечтать о том, чтобы первоосновой, истоком, корнями была его родная планета, его Земля… Наверно, это все же было приятно, но, с другой стороны, так хотелось найти еще одну, иную, человеческую цивилизацию, возможно, древнюю и добрую, как глелльская… Мысль оборвалась, словно наткнувшись на препятствие. Человеческая цивилизация не могла походить на глелльскую, потому что человек не был добр. Никогда.

— Теперь я расскажу вам всю историю, как мы ее знаем, — сообщил Кржистрн. — Когда мы вышли в космос, там уже были глеллы. Они были древние и мудрые, мы — молодые и напористые. Правда, колоний они основали немного, но мы думали, что они пойдут дальше. Мы не хотели отдавать им Галактику… я подразумеваю, конечно, не всю ее, а ту область, где живем мы с вами… Сейчас нам трудно понять мотивы наших предков…

Дан усмехнулся. Даже землянам уже трудно понять, что заставляло их предков завоевывать территории и создавать империи…

Кржистрн посмотрел на него неодобрительно.

— Война — сугубо земное изобретение, — сказал он сухо. — Не отдавать в нашем понимании не означает отбивать заселенные планеты силой оружия. Это означает заселять таковые самим. Однако нам селиться на других планетах сложно, большинство их нам не подходит. И вот однажды наш корабль обнаружил на дальней окраине известного нам космоса планету, которую назвали Эдурой. Странное слово, непохожее на наши, оно составлено из звуков, которые употребляли аборигены той планеты. Экипаж обнаружил, что туземцы очень внушаемы. И они хорошо обучались. Когда об этом доложили на Врджлакстлу, возникла идея сделать их как бы нашими представителями. Дикарям, в должной степени способным, легко привить начатки любой цивилизации, воспитать их в ее принципах и по ее законам. Достаточно одного, двух, трех поколений, это мы знали по собственному опыту, на самой Врджлакстле развитие долгое время шло неравномерно. Правда, тогда мы не подозревали о присущей землянам удивительной особенности… — Он словно слегка смутился и прервал свою мысленную речь.

— Какой особенности? — спросил Артур.

— Пристрастии к насилию, наверно, — буркнул Патрик.

Водолеянин комментировать его реплику не стал, но продолжил.

— Конечно, это была порочная идея. Но первоначально ее сторонники победили и принялись претворять ее в жизнь. Мы не знаем всех тонкостей проекта, лишь отдельные детали, например, что людей они взяли из разных мест, чтобы обеспечить смешение признаков, перевезены были и какие-то виды растений и животных, кажется, так… Но очень скоро все пошло наперекосяк. Я вижу, вы догадались. Конечно! Черноголовые стали воевать с белоголовыми, охотники убивать земледельцев, может, наоборот, это значения не имеет. Никакие попытки утихомирить их ни к чему не привели, силами небольшой группы невозможно контролировать целые племена… я имею в виду ментальный контроль, конечно… Кстати, мы не просим вас простить нам некоторую бесцеремонность… Мы позволили себе вторгнуться в ваши мысли, чтобы разобраться… Мы ведь идентифицировали вас сразу и знали, с кем имеем дело… Словом, эксперимент сочли провалившимся. Было принято решение уйти с планеты и предоставить не в меру агрессивных переселенцев самим себе. А через какое-то время там появились глеллы. Земля от них далеко, до нее они так и не добрались, но наткнулись на Новую Эдуру и…

— Взяли над ней шефство, — пробормотал Патрик.

— Именно так. В первое время мы наблюдали за их действиями. Скорее всего, они предположили, что просвещение и опыт высокой цивилизации смогут образумить варваров. Наверно, они ошиблись. Или поторопились. Не знаю. Дальнейшего мы не видели, начались важные перемены на самой Врджлакстле, и нам стало не до других…

Он замолчал. Говорить о собственном мире ему не хотелось, это чувствовалось без всякой эмпатии или ментального поля. Никто не задавал вопросов, наверно, все обдумывали услышанное, Дан, во всяком случае, напряженно размышлял над рассказом водолеянина. Опять Маран оказался прав, как ни громоздко выглядела выстроенная им конструкция, но его видение той старинной истории соответствовало истине. И понятно, почему ошиблись глеллы. Они подошли к новоэдуритам с собственной меркой. Конечно, они не учили тех создавать оружие, тем более, что сами его не имели, но вручив высокие технологии, оказались невольной причиной событий, которых не могли предвидеть и даже вообразить. А что Торена, Перицена, Безымянная? Колонизировали ли их эдуриты до войны, воспользовавшись сведениями глеллов о годных для обитания планетах, или туда ринулись на уцелевших космических кораблях беженцы с уже разоренной родины, теперь уже не узнаешь, ясно лишь, что их было недостаточно для сохранения цивилизации, и они опустились до самого низа, а потом начали все заново. А вышло по-разному, наверно, из-за природных условий, ведь Безымянная, например, сплошная степь, а Торена покрыта лесами, к тому же животный мир ее чрезвычайно скуден, мало видов, пригодных в пищу, там приходилось прилагать больше усилий, чтобы выжить, вот торенцы и достигли большего… А может, какую-то роль сыграл и состав колонизаторов, на Торену, наверно, попали и образованные люди, ведь она единственная сумела зафиксировать год, когда был основана колония, и начать с него летоисчисление, доведенное до сегодняшнего дня. 8767 год. Если бы водолеяне помнили дату переселения, можно было бы и точно определить тот отрезок времени, за которое новоэдуриты взлетели от палео- или неолитического образа жизни до межзвездных полетов, взлетели и пали, неудивительно, нетрудно представить себе, что станется с миром, если передать управление им в руки подростков… Что же выходит? Что в принципе невмешательства есть-таки зерно истины? Наверно. Не надо только абсолютизировать ни его приятие, ни отрицание…

Водолеянин наконец снова взял слово.

— Мы долго спорили, говорить ли вам о нашем положении, — сказал он. — Мнения разделились. Но поскольку право принимать решение по общему согласию предоставлено мне, я расскажу вам о том, что случилось с Врджлакстлой. Нас семеро на этом архипелаге и около четырехсот на всей планете. Мы это те, которые родились в последнюю тысячу лет.

Кто-то ахнул, Патрик, сидевший рядом с Даном, подскочил, но сам Дан не шевельнулся, он понял, что безотчетно подозревал нечто в этом роде, и только машинально пересчитал местные годы в земные, получилось больше двух тысяч…

— Нас, врджлакстлан, всегда было мало. Наверно, мы не слишком удачно устроены. Каждый из нас может произвести на свет одного потомка. И умереть, поскольку в процессе воспроизводства невосполнимо теряется наследственное вещество. До того, как было сделано главное открытие нашей науки, мы жили около ста лет, потом производили потомство и умирали. Наверно, именно поэтому, в нас очень, я бы сказал, чересчур, силен инстинкт самосохранения. Как в каждом отдельно, так и в нашем племени в целом. Не одно тысячелетие наша наука пыталась изменить положение, сделать потери наследственного вещества восполнимыми, либо удлинить срок жизни. Получилось второе. Однажды группа ученых объявила, что способ сделать врджлакстлан бессмертными или практически бессмертными найден и скоро будет разработан в деталях. Это было время больших надежд и великих волнений, восторга, нетерпения, ожидания… И когда открытие было облачено в конкретный метод, раздался всепланетный вздох облегчения, ибо угроза, что наша цивилизация прекратит существование, наконец перестала довлеть над обществом.

— А противников подобного развития событий не было? — спросил вдруг Маран.

Дан удивился этому вопросу, но водолеянин, как ни странно, нет.

— Были, — сказал он. — Немного. Они утверждали, что на этом прекратится ход истории. Ведь осуществить проект означало увековечить существующее поколение. Но их никто не слушал. Кому интересно, что будет после него. Они уехали на малый материк. Обособились. Жили там еще довольно долго. Но выяснилось, что после того, как растают льды, от их материка останется слишком мало. Они сообщили, что покидают планету. Куда они направились, неизвестно.

— Кое-что угадать можно, — сказал Поэт тихо. — Я думаю, они не смогли выжить. Там, куда прилетели.

Дан понял, что он думает об орнаменте на соланских черепках.

Патрика интересовало другое.

— Ты сказал, выяснилось, что от материка останется слишком мало. Означает ли это, что таяние льдов было осуществлено сознательно?

— Конечно. Надо было выбирать между благоприятным климатом и излишком суши. Оставшейся территории вполне достаточно для жизни. Все было просчитано.

— И что дальше? — спросил Патрик.

— Обретение бессмертия изменило психологию, — пояснил водолеянин. — Пропал интерес к космическим полетам, любому предприятию, связанному с риском. Одно дело — умереть, когда тебе жить еще всего лишь полсотни лет. Другое, когда впереди вечность. Потом… Долго жить приятно, если жизнь легка и радостна. А чем легче и радостнее жить, тем меньше надо прилагать усилий. А чем меньше прилагают усилий… — Он вздохнул.

— Ну хорошо, а откуда взялись вы? — спросил Маран. — Эти четыреста человек.

— Была оставлена лазейка. Если кто-то тем не менее захочет воспроизвести себя в потомстве и уйти из жизни, это возможно.

— Так что вы?..

— Мы — дети тех, кто разочаровался в бессмертии. Нам по нескольку сот лет. Остальные прожили по два, три, четыре тысячелетия, постепенно утратив все, что не нужно для… просто жизни. Знания, технику, письменность… Нам приходится собирать утраченное по крупицам. Не осталось практически ничего.

— Кроме памяти, — пробормотал Патрик.

— Ошибаешься, — сказал абориген жестко. — Мозг держится долго. Дольше, чем тело. Но не вечно. Деградирует мышление. Теряется способность к тому, что вы про себя называете ментальным общением, это не врожденное качество, оно появляется в зрелости и уходит вместе с ней. Наконец распадается память.

Он умолк.

— Что мы можем для вас сделать? — спросил Маран после долгой паузы.

— Не знаю, — ответил водолеянин печально. — Мы ничего придумать не в состоянии. Возможно, какие-то идеи возникнут у вас. Я имею в виду вашу расу. А сейчас извините, мы устали.

Он поднялся с места, отдвинул стул и пошел к двери, Прдлактл и третий абориген последовали за ним.

Когда врджлакстлане спустились по трапу и зашагали в сторону леса, Патрик ударил кулаком по столу.

— Чудовищно! — простонал он. — Чу-до-вищ-но! И… Что мы можем сделать? Что тут вообще можно сделать?! Что?

Никто ему не ответил.

— Неужели это общая закономерность? — продолжил он мрачно. — Цивилизация, достигающая эпохи межзвездных полетов, к тому времени истощается психологически. Так выходит? Теряет энергию и жизнеспособность, как глелльская, или вовсе превращается в дом престарелых, в толпу маразматиков, впадает в детство?

— Мы отличаемся от них и глеллов, — заметил Дан.

— Чем? Кровожадностью? Тягой к насилию? Большое счастье! Что ты молчишь, командир? Скажи что-нибудь!

Маран вздохнул.

— Хочешь, чтоб я подвел итоги? Изволь! Мы, говоря языком археологов, вскрыли нижний слой. Самый первый. Выяснили, кто мы и откуда. Узнали, что никаких особых свершений в нашем прошлом нет.

— Не считая книг, картин, музыки и так далее, — пробормотал Поэт.

— Все это создано отдельными людьми, — буркнул Патрик.

— Они часть человечества, — возразил Поэт. — Хоть и ничтожно малая.

— Оружие, — сказал Маран, — примененное на Эдуре, тоже, к сожалению, придумали отдельные люди. Принадлежащие к той самой малой части. Как это ни парадоксально.

— Я думал, ты меня утешишь, — проворчал Патрик, — а у тебя вышла какая-то эпитафия.

— Есть еще будущее, — напомнил Маран. — Те, кто шел впереди нас, предоставили нам шанс. Будем надеяться, что нам удастся им воспользоваться.

— Аминь, — заключил Дан быстро, дабы не дать никому времени опровергнуть этот далеко не бесспорный тезис.

* * *







Гоар Маркосян-Каспер родилась и выросла в Ереване, закончила медицинский институт, защитила кандидатскую диссертацию, немало лет работала врачом, потом переключилась на литературу, пишет по-русски.

Научной фантастикой увлеклась еще в школьные годы, потом стала писать и сама, публиковалась в армянской и, после того, как переехала в Таллин, в эстонской периодике. Автор семи книг в жанре фантастики, романа «Евангелие от Марка. Версия вторая» (Таллин, 2007) и эпопеи, состоящей из шести романов, «Четвертая Беты» (Таллин, 2008), «Ищи горы» (2009), «Забудь о прошлом» (2010), «Земное счастье» (2011), «Все зависит от тебя» (2012) и «Вторая Гаммы» (2013).

Кроме того, соавтор переводов на эстонский язык романов братьев Стругацких «Гадкие лебеди» (Таллин, 1997) и «Обитаемый остров» (1999). К «Гадким лебедям» написала послесловие.

Пользуется фантастическим элементом также и в своей «обычной» прозе, автор ряда повестей и рассказов, написанных в жанре «магического реализма».